жизнь сладка в животе у зверя

Брюс чувствует собственной спиной чужую грудную клетку, которая жмётся к нему и трётся о его кожу, создавая радиоактивные лучи тепла. Он всё ещё одет. Он прекрасно понимает, где именно сейчас находится, но внезапно всё вокруг становится очень мягким и приятным, майские цветы прорастают в лёгких и, кажется, становится трудно дышать. Брюнет всё ещё в сознании и слышит, как Джером Валеска что-то шепчет ему на ухо, пока его брат оставляет поцелуи по всему тощему телу и проводит по промежности языком. Что ж. Это. Это не столь идеально, но. Трудно стоять столбом и вот так просто сдаваться. Кажется, мальчику становится только хуже. Что-то скребётся в голове, и синяки под глазами теплеют. Он подаётся назад, скулит и чертыхается, пытается вырваться из мёртвой хватки, безнадёжно застряв между двумя близнецами. — Посмотрите, кто проснулся. — Джером от неожиданности ахает и в порыве безумства хватает Уэйна за свитер, вцепившись пальцами в орнамент грубой вязки. — Господи, мы переборщили с дозой, но это всё равно нам никак не помешает. — Привет, Брюси-и. — Джеремайя отвлекается от своих обязанностей, поднимает голову, встав на ноги, и смотрит на брюнета так, словно не может поверить своим глазам и своему счастью. Он подаётся навстречу и целует мальчика в губы. Его помада смазанной кляксой пачкает чужой рот, оставляя липкую текстуру под носом и немного на подбородке. — Мы подумали, что раз уж это твой день рождения, то мы могли бы. Ах, да, это была моя идея вообще-то. — Следи за языком. Джеремайя ногтями впивается в кожу под свитером — почти что злится. Брюс только заметнее напрягается и вздыхает, поджав боязливо плечи. Какого чёрта происходит? — Ты начинаешь забываться, братец. Я первым его нагнул, — Джером наклоняется к уху и цепляется зубами за мочку, теперь обращаясь к Уэйну. — Можешь поблагодарить меня за то, что я так любезно лишу тебя девственности. — Но я не, — звучит как-то не очень убедительно, — я не девственник. Или да? Из-за наркотика в голове всё путается, и становится сложно в этом разобраться. Он не может вспомнить ни чёрта, так ещё и картинка перед глазами размывается. Джером смеётся заливисто и трётся ладонями о чужую грудь. Джеремайя пальцами проходится по тазобедренным косточкам, сжимает мальчика за бёдра и оставляет нежнейший поцелуй на ключице. Это просто ужасно. Мысль о том, что два преступника, психопата, кровожадных — ещё и связанных одной кровью — убийцы каким-то образом умудрились затащить Брюса в бункер Джеремайи и накачать таблетками, не вызывает никакого восторга. Лишь. какую-то блядскую благодарность. За то, что выходит так нежно. Теперь брюнету неудобно за свои мысли, потому что Альфреду это не понравится. — Альфред же… очень расстроится. — Лицо краснеет ради нескромной демонстрации состояния аффекта. Брюс несёт что-то, словно в бреду, и опускает со стыда глаза к полу. — Зачем вы это делаете? — Потому что мы любим тебя, — Джеремайя заставляет посмотреть прямо в свои глаза, приподняв голову мальчика за подбородок, ведёт большим пальцем по чужим губам, отодвигая нижнюю, а затем снисходительным тоном добавляет: — Но я всё равно люблю тебя намного больше. — Притормози коней, приятель, — за спиной раздаётся характерный щелчок — Джером достаёт складной нож, Брюс только вздыхает измученно, готовый закатить глаза на столь безобразную причину для ссоры. — Мы же договорились. — Ты не запрещал мне признаваться в своих чувствах, — Джеремайя раздраженно шипит, огрызается, но голос не повышает. — Мы просто решили, что ты будешь первым. — Тебе совсем ничего не останется, если ты сейчас же не заткнёшься, — Джером ножик не прячет, а держит к себе поближе и лезет клыками к шее, рука его скользит вниз, и он первым накрывает пах мальчика ладонью, заставляя того едва слышно вспыхнуть и выгнуться в спине. — Это моя половина, — шипит Джеремайя, укусив брата за руку, затем расстёгивает пуговичку на штанах и возится с молнией. — Погоди, он ведь ещё даже не разделся. Чёрт бы их всех побрал. Брюс чувствует себя тупым и беспомощным человечком, который висит на петле бесконечного ада, он с трудом принимает реальность, но прекрасно понимает, что именно сейчас должно произойти; иначе зачем Джеремайя так стремится стянуть с него штаны. — Я откушу тебе пальцы, Джеремайя. Всё равно они тебе больше не понадобятся. Джером перехватывает запястья мальчика и разводит руки в стороны, шипит, ёрничает, злится, выплёвывая каждое слово наружу, словно пакостливый дёготь, прямо брату в лицо. Ножом он орудует умело, и совсем скоро хватка верёвок ослабевает, отпуская Брюса на свободу. — После того, как я с ним наиграюсь, очередь дойдёт и до тебя. Даже не начинай мне о том, что я выше этого. — Ты такой противный, — Джеремайя сразу как-то тушуется и умолкает, затаив дыхание. Несмотря на все ужимки, именно на брата он смотрит с неподдельным восторгом — глаза сразу загораются — и именно на брата своего он обращает значительно больше внимания, чем на Брюса. Раз у мальчика день рождения, то он имеет весь пакет прав на то, чтобы быть столь бесячим, раздражительным и агрессивным. — Ты правда это сделаешь? Звучит как очередное обещание в пустоту. — Я никогда не бросаю слов на ветер, Ма-айя, — Джером грубеет на глазах. Он лезет руками под свитер, цепляется за края и с треском стягивает его с Брюса. Его голос хриплый, тон надменный, а всё внимание обращено на братика. — Хочешь, чтобы я тебя потрогал? С радостью. Ты будешь без ума от меня. А вот это и правда противно. Всё происходящее едва ли походит на эротический фильм или порнографию с обворожительными картинками, но вот у Брюса свои понятия, и он теряется от мучительной тяги, потому что член начинает стоять, а воркующие над ним братья-близнецы заводят его ещё сильнее. Учащается дыхание, громче звучит собственное сердцебиение. Это должно походить на ночной кошмар и только, но чем сильнее Валески сжимают мальчика между собой, тем смешнее становится от этой мысли — и как только он это может обзывать ночным кошмаром? Сумасшествие. Наркотик в его крови — продукт незаконного распространения и потребления. Брюс запросто может привлечь парней к ответственности, но это автоматически сделает его жертвой. Брюс мог бы выбраться из этого дерьма, если бы захотел. Но чё-та как-то не сегодня. Длинные бледные пальцы и тонкие запястья со всех сторон. Одинаковые тела, две совершенно похожие структуры. Джеремайя немного бледнее, — он тусклый какой-то — намного тише, спокойнее, словно оживший труп это он, а не его братец. Джеремайя поникший, а губы у него очень яркие и сладкие, глаза — налиты жемчужной страстью. Брюс идеально подходит под этот тандем. Он поворачивает голову, забываясь, и от неожиданности дёргается, замечая шрамы на лице Джерома в страшной близости от себя самого — это схоже с кошмаром, который ещё долго будет преследовать его годами. Вот он. Человек, который затащил его в тот мутный парк аттракционов. Тот самый монстр, который заставил себя почти что убить. — Ты намного милее его, — дыхание учащается. Джером целует Брюса в лоб и ладонью смазывает прилипшую чёлку в сторону. — Намного-намного милее. Моё маленькое золотце. — Он целует Брюса в щеку, целует смазано в уголок губ и лишь затем — без зубов, боли и излишнего натиска — оставляет поцелуй на самих губах. Ещё не время. — Запомни раз и навсегда, что я был первым. Я первым взял тебя. — Но любишь ты меня и только меня, ты же знаешь об этом, — в болтовню резко вступает Джеремайя. Он очень тихо произносит эти слова и трётся у чужих тощих ног коленкой, поворачивая Брюса лицом к себе. Его шёпот звучит так тяжело, словно его заставили всё это сказать. — Просто потому что тебя он не достоин. Я не позволю сделать тебе больно и сам никогда не обижу, слышишь? — Ты… ах, — Уэйн не успевает договорить, прерываясь на стон, вызванный прикосновениями Джерома. Он рукой лезет к члену и вымазанными в слюне пальцами трогает его. — Т-ты, ты пытаешь меня. Ты пользуешься положением Альфреда. — Разве это станет проблемой для двух родственных душ, Брюс? — Джеремайя корчит лицо и раскрывает широко глаза, пугая подростка всё сильнее своим странным рассинхроном в поведении, надувает губы и ведёт ладонью по оголённой груди, как бы между прочим задевая пальцами соски. На столь ласковые телячьи нежности Джером реагирует грубым смешком, дико улыбается, подходит ближе, прислоняясь губами к уху брюнета, и царапает короткими ногтями его живот. Брюс чувствует себя уязвимым, донельзя сверхчувствительным и нервным, потому как жмётся спиной к груди и реагирует на любой сдвиг по фазе, охая. Его тело теперь готово ко всему, и это so-soo badly. Оно кричит: «пожалуйста, пожалуйста» и извивается от малейших изменений, толкаясь в рот Джеремайи и в руку Джерома. — Как думаешь, уже пришло время сорвать благородный цветочек принца всея Готэма? — Джером лениво поднимает бровь и задаёт этот вопрос брату, зубами клацая вокруг чужого уха. — Прежде чем он придёт в себя. — Я думаю, что так нечестно. — Джеремайя тускнеет в такой неподходящий момент и даже сейчас ведёт себя, как тряпка, опуская руку на член Брюса и касаясь своими пальцами брата-близнеца. Уэйн стискивает зубы и сглатывает тихо, игнорируя собственные попытки застонать/прокричать/выпустить наружу блаженный скулёж безнадёжно пойманной псины. Краем глаза он замечает, как Джером свои пальцы суёт в рот Джеремайе, а тот обсасывает их влажными губами, прикрыв глаза. — И как часто вы двое… ? — начинает Брюс, но, задохнувшись на половине слога, отвлекается и раскрывает широко губы, выдыхая протяжно немую концовку в пустоту. Джером сжимает крепче ладонь на его члене и двигает рукой, пальцы другой пятерни теперь обильно смочены слюной, что стекает каплями на матрас и тянется ниточкой до наволочки. Эта экранизация графической порнографии вдохновлена до жути больными фантазиями двух серийных убийц. Брюса тошнит от сей озабоченности, он не справляется — не может просто взять и уйти, взять и сбежать, забрать шмотки, гордость, убийственную простоту с собой домой и уйти. Ему попросту всё это нравится. Это как оказаться зажатым между двумя поездами на рельсах. Страшно, жутко, запредельно близко. Слишком громко. Слишком громко звучит смех со всех сторон вкупе с симптомами наркотического опьянения. Джером целует Брюса в плечо. — Тебе не надоела эта болтовня, Брюс? — Ты опять за своё? — Джеремайя берёт мальчика за руку и крепко сжимает его ладонь в своей. Глаза его горят, словно от дивной мании или болезни. Помешательство. Он падает на спину, устраиваясь получше, и прижимает брюнета к себе. Краснеют теперь не только уши. Джером плюет на ладонь — пытается быть тише — и скользит пальцами под животом, заставляя Уэйна встать в весьма сомнительную позу. В это время Джеремайя любуется его ненаглядной красотой и гладит мальчика по волосам, бедрами прижимаясь сильнее. Брюс старается держать себя в руках и продолжает вести себя, как злоебучая кукла, но губы его бледнеют и дрожат, а лицо наливается красками, выдавая с головой. Джером закатывает глаза от «не могу уже больше это терпеть» и раздвигает мальчику ноги. Брюс хочет большего. Он ловит себя на мысли о том, что все эти извращения — не извращения вовсе, потому как в животе сладко, а губы, перепачканные чужой краской, уже не в силах прятать стоны. Джеремайя целуется приятно — это как попить ледяной и очень вкусный коктейль в жаркий летний день. — Бля, ну что за дерьмище. Если ты так сильно его любишь, то почему же не потащишь под венец? — Джером пародирует неприятный голос братца и наматывает сопли на кулак, довольно реалистично передавая настроение Джеремайи, его палец уже жмётся к суставу в заднице Уэйна. Брюс, в свою очередь, охает от неожиданности и большого спектра болезненных ощущений, потому случайно кусает Джеремайю за губу, превращая робкий поцелуй в попытку заткнуться. На кончике языка металлический вкус, и рыжий засранец свирепеет, хватая брюнета за волосы. К этому невозможно привыкнуть. Брюс старается как-то насадиться, двигает бёдрами, мучается и безуспешно пытается соскочить с пальцев, безнадёжно брыкаясь. Спереди в него упирается стояк Джеремайи, сзади — Джером, которого уже не остановить. Джером палец вставляет и снова высовывает наружу. — Блять, какой же ты узкий, — пальцы тянут стенки прохода. Джеремайя имитирует фрикции бёдрами, скользя вверх и вниз. Брюс стонет и срывается на оголодалый, едва слышный рык, разрывая поцелуй зубами. Ему слишком больно и горячо — в самом отстойном из всех смыслов. До того момента, пока Джером не начинает делать так, как правильно — так, как нужно. Он задевает пальцами точку, заставляя расслабиться. Джеремайя в смятении и в попытках угнаться за братом целует Уэйна в нос, в щёки, в губы, в подбородок — куда угодно, чтобы обратить всё внимание на себя. На секунду стоит задуматься, как это выглядит со стороны. Наверное, Брюс похож на умственно отсталого с высокой температурой. Джером медленно, но верно обращает малыша в свою податливую игрушку. Он опускает подбородок и, засмотревшись, сплёвывает на раскрасневшуюся дырочку, — и тут Брюс снова охает от капли влаги — затем смеётся. За такое можно и по морде словить. Кому понравится быть униженным под звонкий смех со стороны? Смех становится громче. Наркотик вкупе с тянущимися мышцами и широко раскрытым ртом, отпускает нравоучения и уставы. Близнецы по-прежнему в своём репертуаре — всё такие же душные, тошнотворные, а в дуэте способны довести до слёз. С ума сводит то, как ласков Джеремайя и как груб тот, что сзади. Брюс цепляется пальцами за Джеремайю и раздвигает ноги ещё шире. — Джер-р, Джером. — Обожаю такое, — шепчет Джером, целуя мальчика под лопаткой. — Скажи так ещё раз. Хочу слушать это без остановки каждый божий день. Джеремайя в мгновение ока хмурится, нагнетая обстановку вокруг себя, и кривит рот, явно не довольствуясь ситуацией. Он сгибает ноги в коленках и хватает Уэйна за волосы, оттягивая его голову назад, а затем прижимается головкой своего члена к его опухшим губам, смазывая их. Побледнев, Брюс открывает рот, чтобы задать ему один простой вопрос «зачем», но делает поблажку и подставляет себя же. — Теперь он вообще говорить не сможет, — Джеремайя облизывается пошло, ловит зрительный контакт с близнецом и толкается бёдрами навстречу, загоняя головку члена ещё глубже. Брюсу остаётся лишь всплакнуть и вцепиться мёртвой хваткой в бёдра, от незнания дела он паникует и смотрит на рыжего умоляюще. Джером за спиной снова плюётся и смазывает пальцы, загоняя их в проход. — Хочешь вытрахать его ротик лишь потому, что дико ревнуешь? — И как ни крути, этот смех Джеремайю никогда не начнёт раздражать. — Тебе не стать таким, как я. — Одной рукой Джером сжимает Брюса, раздвигая ягодицы в стороны, а пальцами другой он цепляется за основание члена, приставляя к оскорблённой и такой слюнявой промежности. Брюс чувствует себя немым, растроганным и использованным. У него во рту набухает чужой стояк, пока точно такой же член вжимается в его задницу; слюна стекает по подбородку вместе с кровью с губы, раздаётся чавканье. Джером толкается со всей силы, делая первый рывок, и для того, чтобы этого избежать Брюс подаётся вперёд, но нарывается на член в собственном горле. Джеремайя распускает клятвы о том, что не станет засаживать слишком глубоко, и наматывает тёмные прядки волос на пальчик. Слишком аккуратно и славно. Джером не верит в его доброту. Брюс мычит и рыпается, застряв между двумя бесконечно зажженными огнями. Джером использует его в качестве сосуда для заполнения. Голова раскалывается от тяжести наркотиков. Джеремайя толкается в него, подаваясь иногда назад. И Брюс очень старается, посасывая и заглатывая, обхватывать плотно губами чувствительную кожу, но рвотный рефлекс подступает к глотке и просит отбоя. Джером давит Уэйну на поясницу ладонью, толкается, от того мальчик и подаётся навстречу другому брату, цепляясь за него сильнее. Джеремайя сжимает его больно за волосы и давит пальцами на макушку, вынуждая ускориться. Он вынуждает Брюса раскрыть рот максимально широко, обхватить ствол и вылизать его со всех стороны языком и губами. Когда боль в глазах и толчки в горле достигают предела, рыжий отстраняется с пошлейшим хлюпаньем. — Ты только посмотри на себя, — Джеремайя хватает брюнета за плечи, за шею, за руки, смотрит на него ошалело и слизывает с щеки слезинку, наблюдая целый водопад точно таких же. — Он плачет? — Джером раздраженно качает головой и поворачивает Брюса к себе лицом за волосы — вертит им, словно игрушкой. Мальчик стонет от смешанного коктейля боли и удовольствия, в глаза не смотрит. — Ещё нет, — Джеремайя пальцами вытирает слёзы с лица Уэйна и вновь отодвигает его за подбородок от себя, чтобы рукой провести по стоящему колом члену и постучать головкой по чужим губам. У Брюса в голове пробегает мысль о том, что всё не так уж и плохо, и это было не столь противно и-ии и вообще. Всё дело в том, что это Джеремайя, и удовольствие приносит именно ему. — Ах-х, п-просто у меня рефлекс, — заикается Брюс, перед тем как вскрикнуть «оу, чёрт, чёрт, чёрт Бо-ооже мой», просто потому что Джером меняет угол направления и вжимает его в Джеремайю чуть сильнее и мощнее. Так намного и лучше. — Меня бы вырвало. — Тебе повезло, что я не кончил, — сквозь зубы шипит Джеремайя и раздвигает мальчику губы большим пальцем, чтобы войти туда снова. — С ним нельзя так обращаться, — сладкоголосо звучит Джером, со всей силы втряхивая Брюса в койку. — Он тебе так — таа-ак — рано или поздно откусит что-нибудь. Брюс не собирается, он слишком устал и хочет, чтобы всё это поскорее прекратилось. Перед глазами всё расплывается, Джеремайя напрягает мышцы бёдер и в следующую секунду кончает, спустив на губы, подбородок и в рот. Запах ударяет в нос, заставляя раздуть ноздри, и что-то белесое и солёное капает вниз. Джеремайя отступает и перестаёт говорить, стонать, дышать. Брюс отплёвывается — может себе позволить хоть какую-то дерзость. Его язык опухший свисает с нижней губы, как у больной собаки. Его рот открыт, колени согнуты, а локти горят, подрагивая. Джером кончает искусно, шлёпнув нижнего по ягодицам и выгнувшись в спине. Изящная психика Уэйна падает с обрыва до нескончаемой станции. Брюс расслабляется и продолжает кашлять. Он трясётся и дрожит, падает зашуганным малышом на матрас и поворачивается на бок, поджимая к себе колени. За такое короткое время он слишком сильно устал и вымотался, толком и с места не двинувшись. Его кожа содрогается от оргазма, наркотик перестаёт отрезвлять. Брюс понимает, что засыпать нельзя, хоть и очень-очень хочется. Нельзя засыпать, потому что по обе стороны от него находятся два вселенских зла, а за стенами бункера всё, что угодно, включая грабителей, убийц, незнакомцев, бомб, оружия, смертей. Это возможность выбраться, возможность сбежать. Только вот почему-то Уэйн не торопится и поворачивается на сторону Джеремайи к нему лицом. Он закрывает глаза, прежде чем что-то успевает произойти, и жмурится, почувствовав, как тёплая ладонь ласкает его щёку. Слишком нежно и любя. — Ты был просто великолепен, — мурчит Джеремайя. — Такой хороший малыш. — Я первым его нагнул, — внезапно бурчит Джером. У Джеремайи ещё будет возможность расквитаться за это. Как-нибудь потом.