Thirty Seconds To Mars feat. Halsey - Love Is Madness
Сехун раздражённо цокает, когда из комнаты старших братьев-близнецов доносится очередной стон очевидно Бэкхёна, и выкручивает громкость колонки ближе к максимуму, приглушая пошлые звуки тяжёлой музыкой. Вроде надо уже привыкнуть, как говорится, не первую сотню лет живём вместе, но Се на то и младший, чтобы ныть, как старшие достали его, ведь ему всего лишь сто сорок шесть лет. Чанёлю и Бэкхёну же уже перевалило за сто восемьдесят, Кёнсу подходит к ста девяносто пяти. Не смотря на свой возраст, близнецы продолжают оставаться детьми, если сказать в самом извращённом значении данного слова. Они бесспорно самые безбашенные в их семье, все из себя такие странные, безумные, одержимые какими-то мутными и никому неизвестными, кроме их самих, конечно, идеями. Они будто делят одно сердце на двоих и помышляют очередную выходку. И даже непонятно в кого братья пошли, если и отец — воспитанный, интелигентный вампир с непоколебимым спокойствием, и Кёнсу — почти что его зеркальное отражение, только если более жёсткий, на удивление, а Сехун хоть и давится своим подростковым максимализмом, но не «без царя в голове». Но, увы, какие есть, такие и будут у парня хёны, поэтому он уже давно в душе смирился и, возможно, где-то в самых глубоких закоулках сознания ими восхищается. Хун ловит себя на мысли, что кружка на столе уже не должна быть пустой и, вымученно застонав, вылезает из самого тёмного угла комнаты и выходит за дверь. Быстрым шагом он перебегает по ступенькам лестницы из тёмного дерева, попутно слыша, как в зале играет на пианино Кёнсу. Мелодия тоскливая, что аж дрожь пробегает временами по спине. Кажется, что брат только такую музыку и любит. Хотя, скорее всего не кажется. В кухне, опираясь копчиком на дубовый стол, Чанёль покачивает стаканом с Бренди в одних домашних штанах, местами заляпанных кровью. Сехун не удивляется совершенно, замечая по всему торсу борозды, следы клыков на шее, плечах, и опять пятна запёкшейся крови. И снова эти безумные искры в глазах и лёгкая полуулыбка. Младший думает, что наверное не услышал, как тот выскальзнул из соседней комнаты и стоны со всеми прочими звуками сошли на «нет». Старые настенные часы показывают третий час ночи — самый разгар вампирской жизни. А чёрные атласные шторы не закрывают весь лунный свет, что дарит поместью красивый полусумрак. Старший медленно вливает в себя алкоголь, наблюдая, как Сехун ставит чайник, чтобы заварить себе кофе, который он любит только за вкус. Игра Кёнсу всё ещё доносится из зала, а парни даже одного слова пока что не произнесли. — Чанни... — ласковое, словно с предыханием, слышится со второго этажа, что одёргивает Чанёля, и тот сразу переключает весь свой интерес, допивает крепкий жгучий напиток и уходит, схватив со стола пачку сигарет. Младшему брату не привыкать к такому поведению близнецов и какого-то ощущения недостатка внимания у него нет и в помине. У них существует только они двое и больше никого, таков уж их мир. С этим смирились все члены семьи лет так шестьдесят назад. Исправлять братьев, мягко говоря, бесполезно.__________
Бэкхён дрожит, сидя на столе и обхватывая партнёра ногами за талию, хотя ему не может быть холодно, пока брат-близнец водит кончиками ледяных пальцев от бёдер до чуть выперающих рёбер, играясь языком с проколотой мочкой уха, в которой поблёскивает агатовая серьга, обрамлённая серебром. Даже смешно, что люди считают, что этот металл может принести вампирам вред. От ногтей на белой коже появляются розовые царапины, из-за приятного ощущения боли парень закатывает глаза, что красные радужки секундно пропадают за веками. Чанёль припадает губами к нежной шее, медленно впиваясь клыками в бархатную кожу и наслаждаясь тем, как расходятся ткани, что старший (всего на шесть минут) роняет вздох и начинает взбудоражено ёрзать, сжимая тёмные патлы на затылке того. И хоть вампиры дышат намного реже людей, ему предательски стало не хватать воздуха. Шатен еле заметно ведёт головой, чтобы убрать мешающиеся кудри, и раздирает кожу на крепкой спине до крови. Большая ладонь снова проскальзывает под омрачённую алыми пятнами футболку, что когда-то была кристально бела. Она является единственным, что осталось на вампире. Прикосновения превращаются в более откровенные, приходясь на внутреннюю сторону бедра. Губы младшего отстраняются, но приближаются опять, мягко целуя повреждённое место, а затем острый кончик языка осторожно касается дырочек с красными бусинками от укуса. Чанёль заставляет брата теряться от подступающих чувств, он обожает видеть его таким: распалённым, желающим и потерянным в сумасшествии. Говорят, вампиры от крови себеподобных впадают в безумие, и никто не узнает, сколько близнецы уже нездоровы, ведь не могут не питаться друг другом — это даёт куда больше жизненных сил, чем человеческая или животная кровь. Бэкхён не успевает спохватиться, когда брюнет со скоростью света перемещает его на чёрные простыни их общей кровати (спать отдельно те отказались ещё в далёком детстве) и нависает сверху. Кёнсу заходит резко, желая что-то спросить, но увидя это действо, моментально ретируется с усталым вздохом и «Вы не заебались, в прямом смысле слова?». Братья даже значения не придают, полностью занятые собой. Бэкхён выгибается волной, соприкасаясь сначала грудью, а затем животом и пахом с Чанёлем, на что получает довольный стон, потераясь о чужое тело своим и соблазнительно прикусывая нижнюю губу. — Проказник, — шепчет младший, усмехаясь дерзко. Слышится треск одежды, и то что минуту назад было футболкой валятся бесформеной тряпкой на полу. Виновник того, что старший больше не сможет это надеть, дико улыбается и грубо втягивает тёмную горошенку соска в рот, сладко посасывая. Отличающийся своей чувствительностью шатен не удерживает сжатый стон удовольствия, откидывая голову так, что густые лохмы распадаются по сияющему атласу. Влажные поцелуи опускаются до тазобедренных косточек, и Чанёль не может устоять, чтобы не поставить яркий засос на одной из них. От ласк, на удивление, на сильно эрогенной зоне, пальцы ног невольно поджимаются, а живот оказывается максимально втянутым. Лунный свет из незашторенного окна стекает по белой коже Бэкхёна ломаными лучами, приковывая взгляд, но младший всё же его отводит, отвлекаясь на молящее мычание вампира и сразу понимая чего желает тот. Грубоватая рука обхватывает основание члена, неспеша двигаясь по длине. Блестящие алым губы облюбовывают лоснящаюся вишнёвую головку. Брюнет закидывает ноги близнеца к себе на плечи, вбирая в рот целиком, что выбивает из изящного тела протяжный скулящий стон. Через пару движений, твёрдый ствол пениса выскальзывает и прижимается к еле видному прессу. Чанёль собирает пальцами естественную смазку, которой у старшего предостаточно, и приставляет их к сжимающемся входу, вставляя два разом до самых костяшек и попадая акурат по простате. Мышцы туго обволакивают, часто-часто сокращаясь, пока вампир выцеловывает место где-то рядом с коленом, проходится носом, вдыхая родной запах. Персты выходят, оглажевуют сфинктер и проникают снова более нежно. — М-м, братик, больше, — будто загнанно тянет Бэкхён, чуть ли не капризно водя пяточками по напряжённой пояснице. Младший жадно смотрит и добавляет ещё палец, мучающе медленно совершая движения внутри. Шатен сам насаживается, томно стоная, даже когда в нём уже чётыре пальчика. Чанёль не выдерживает и максимально ускоряет темп. Не прекращая вставлять их до конца, он приспускает резинку штанов и, помассировав напоследок тугие стенки, резко проталкивает член в брата. Фрикции ни на долю не нежные, они грубые и жёсткие, быстрые и несдержанные. У Бэкхёна глаза загоряются рубиновым, брови сдвинуты, а губы превращаются в тонкую полоску. Он с нечеловеческой силой стискивает ткань под ладонями, что вот-вот от ногтей она покроется дырками. Возбуждение отдаётся так, что застоявщаяся в венах кровь бурлит, что младший вытягивает из тела близнеца через укус на ключице. Алая жидкость стекает по подбородку, липнет на коже, засыхая, размазываясь. Шатен и сам не брезгует слизывать её с чужой линии челюсти и кадыка, смакуя вкус. Крики рвут тишину поместья, что Сехун начинает бить по стене из соседней комнаты, а Кёнсу роняет снова хрустальный стакан со всевозможными матами, явно злостно закатывая глаза. Бэкхён же закатывает их уж совсем не от раздражения. Скорее от ощущения, что скоро вырубиться из-за огромного сгустка чувств внутри. Пылающий жар на двоих, пот на холодной коже и металлическая сладость во рту. Был бы отец дома, так бы и заявился с натациями к сыновьям, но он опять где-то пропадает. Одни это благословят, другие это проклинают. Чанёль мачалит брата по кровати, наваливаясь всем весом, что тот узнаёт, как продавливуются собственные кости. Старшего это не волнует, даже на один процент. Трение тел и будоражущие прикосновения забирают все мысли, переплетая их тленным желанием. Они делают что-то невероятно грешное, но это слишком пошло гложет умы. — О-о, да! Я готов на тебя молиться, Чанни, — шепчет шатен, показывая клыки. — Всё только начинается, а ты уже молитвы читаешь, побереги на потом, — рычит младший. Резкая перемена обстановки, и Бэкхён теперь цепляется ногтями за деревянную спинку, пока брат припадает к нему сзади и сжимает его шею в жёстком захвате сильными руками. Мощный ритм не даёт даже что-то сказать, да и горло перекрыто , что заводит ещё сильнее. Кажется, будто вот-вот окна запотеют от горячих стонов, стены задрожат от страстного совокупления, а с потолка посыпется побелка. Хотя всё идёт ходуном не только от этого — накала прибавляют громкие басы от колонки Сехуна с музыкой в жанре альтернативного рока. Старший чувствует влажные поцелуи за ухом и то, как Чанёль жадно втягивает аромат его вишнёвого шампуня, выводит языком известные лишь ему символы на коже и утробно мычит. Чужие бёдра быстро сталкиваются с белыми ягодицами, создавая пошлые звуки вместе с хлюпаньем внутри. Клыки царапают губы, тело бьёт дрожью, по нему разливается тепло, как раскалённый металл. Бэкхён несдержанно скулит, пачкая ткань спермой, а брюнет отцепляется и прижимает к себе его ладонями, кончая глубоко в растраханную задницу. — М-м, ты был прекрасен, — говорит, поворачиваясь шатен, и мокро целует в шею, затем кусая с довольной улыбкой. Теперь Сехун и Кёнсу, наконец, могут вздохнуть спокойно. На какое-то время, что братья называют «перекур», пока близнецы делят на двоих одну пачку коричневого Чапман-а на балконе, делая «цыганочку» в свете луны.