***
Ёнджун возвращается домой ближе к полуночи. Вечером прошёл проливной дождь и вместо того, чтобы хоть чуточку освежить душные узкие улицы Сеула, он лишь намертво прибил пыль к щербатому асфальту и оставил после себя внушительные лужи, по которым Джуну приходится хлюпать в новых кроссовках. По квартире гуляет сквозняк и где-то в глубине комнат Ёнджун слышит бурное перешёптывание, прерываемое чем-то похожим на очередной бит, который Чан притащил, чтобы похвастаться перед Хёнджином. — Я дома, — устало тянет Ёнджун, в принципе, даже не надеясь на то, что кто-нибудь обратит на него внимание. С Хваном они знакомы с разбитых коленок, с дней рождения в игровых клубах с противной приторной газировкой и с первых дешёвых велосипедов, в общем, примерно лет с шести. У них и первые влюблённости в девочек с тонкими косичками и короткими юбками были в одно время, и первая сигарета за трибунами на школьном стадионе одна на двоих, и принятие своей ориентации тоже каким-то странным образом вышло почти общее. А потом Ёнджун уехал в Сеул, чтобы гордо называться «взрослым» и корячиться на восьмичасовых сменах между тренировками в танцевальной команде и горой домашнего задания по международному праву. Но Хёнджин его конечно не оставил, притащился ровно через год на порог съёмной ёнджуновой квартиры с небольшой дорожной сумкой и делай с ним что хочешь, ладно хоть в университет поступил, а не просто так приехал. Ёнджун пьёт, скорее по привычке, противный быстрорастворимый кофе, хотя знает, что скоро спать ложиться, принимает почти ледяной душ, чтобы смыть с себя всю духоту города и уже блаженно закутывается в пушистое одеяло в смешной и совсем не по возрасту пижаме с пуделями, когда Хёнджин врывается в его комнату, тут же запрыгивая на кровать. — Хён, — радостно тянет он, — мне нужна твоя помощь. Джуну хочется закатить глаза, да желательно так, чтобы они потом больше никогда обратно не выкатились, и надоедливого лучшего друга он больше в жизни не увидел. — Ты Чана уже выставил, что ли? — недовольно бубнит он, пытаясь спрятаться в пуховом облаке с головой. Хёнджин цепко ловит пальцами край одеяла и тянет на себя, уже через пару секунд оказываясь где-то внутри самого что ни есть личного пространства Ёнджуна, и подсовывает свои ледяные пятки куда-то ему под щиколотки в попытке согреться. — Он сам ушёл, у него ещё какие-то дела с Чанбином, ты же знаешь, какой он занятой, — Хван беззаботно болтает, пока Джун почти шипит от покалывающего кожу мороза чужих ног. — Так вот, насчёт помощи.***
В университете Субин чувствует себя некомфортно, хочется обратно в старшую школу, где на большой перемене на нём обязательно с одной стороны повис бы Кай, с другой Тэхён, а Бомгю бы ворчал о том, что сегодня слишком солнечно, для того, чтобы просиживать штаны в душных школьных кабинетах, при этом обязательно что-то усердно высматривая в своей ленте новостей в твиттере. Первый день проходит без эксцессов, но ничего интересного, значимого или хотя бы привлекающего внимания Субину на глаза не попадается: коридоры светлые и просторные, в кабинетах пыль не летает меж парт, как в школе, и в столовой еда вкусная, — даже придраться не к чему. После пар Субин чувствует себя выжатым лимоном, хочется прийти домой и всё-таки врубить Головоломку фоновым звуком, под который он на самом деле уснет через двадцать минут. Но в четыре часа день ещё не заканчивается, поэтому Субин подтягивает лямки рюкзака и, как-то совсем уж обреченно повесив голову, отправляется на общее собрание факультета. С первого взгляда толпа его пугает, около лекционного зала в форме полукруга стоит, кажется, половина университета, по меркам Субина никак не меньше, гул такой, что в ушах начинает саднить, ему даже приходится забиться в самый дальний угол около выбеленной под гипс колонны в потолок. — Привет, — спустя примерно пять минут Субин слышит за своей спиной голос и пугается пуще прежнего. А когда он поворачивается, кажется, у него начинается тахикардия, ну или аритмия, в медицине он вообще не силён, просто сердце так противненько, как показывают в дорамах при замедленной съёмке, пропускает удар. Официант из того кафе, в которое его почти силой притащили Кай с Тэхёном, стоит перед ним совсем не в форменной рубашечке и фартуке, а в обычной толстовке, которую Субин скорее отнёс бы к оверсайзным мешкам. Волосы у него растрёпанные, а улыбка не вынужденно-вежливая, а даже почти какая-то тёплая, и ещё Субин замечает, что у него уши проколоты (наверняка, на работе серьги заставляют снимать). — Ты один? — спрашивает тот, чьё имя вчера на бейдже было «Ёнджун» и вряд ли успело поменяться. Субин, конечно, думает, что Ёнджун этот красивый, как бог, но вот эта встреча в университете его, если честно, пугает не на шутку; Бомгю бы сказал, что он — скрывающийся гей — горазд только издалека на кого-то слюни пускать.***
— Так разве это не хорошо, хён? — Тэхён резко поворачивается на его коленях и смотрит своими большими глазами, кажется, прямиком в напуганную зажатую душу Субина. — Он же тебе понравился. — Не напоминай ему, — отзывается со стороны Бомгю, вжатый Каем чуть ли не в обивку кресла, — у него от этого может сердце остановиться. И как бы Субину не хотелось отвесить младшему подзатыльник за очередную язвительную колкость, Бомгю, чёрт возьми, был прав. Ёнджун, как оказалось, второкурсник, да и учится он не на экономическом, а на международном праве, и пришёл он на это собрание, потому что лучший друг его попросил; голос в голове почти срывается на крик о том, что таких совпадений не бывает, а фатализм Субина пугает до тремора в пальцах. — Ты номер у него взял, хён? — наконец-то в разговор включается и Кай. — С ума сошёл, что ли? — фыркает Бомгю. — Он же тут с нами, живой и здоровый, так что не неси чепуху. Субину иногда кажется, что Бомгю он купил на какой-то барахолке дружбы и тот оказался с внушительным таким дефектом, но продавец так-то сразу предупреждал, что товар возврату и обмену не подлежит; «может быть, тогда его просто на свалку выбросить?». Телефон на журнальном столике противно пищит полифонией, оповещая о новом входящем сообщении в катоке, и все присутствующие в комнате как по команде переглядываются. Бомгю срывается с места первым и хватает телефон Субина за долю секунды до того, как тот сам успевает до него дотянуться. — Что за фигня, Бом, перестань, — Субин сводит брови к переносице и уже откровенно начинает злиться. Все ведь знают, что если они вчетвером в одной комнате, то Субину может написать либо мама (но это вряд ли, они ведь виснут у него дома), либо… — А ты ему, похоже, сильно нравишься, — изрекает Бомгю, — я даже не представляю, где можно достать твой номер, за тобой ведь, наверное, даже спецслужбы не следят, ты ведь самый скучный человек в Корее, — «потому что чтение манхвы — это не хобби», — заканчивают Кай и Тэхён хором; предатели.***
Вечер неприятно липнет футболкой к телу и слепит фарами проезжающих мимо автомобилей, у Субина, словно в пятом классе, обильно потеют ладони и в коленях слегка потряхивает. Ёнджуна он видит издалека, тот сидит на лавочке, одной ногой катая скейт вперед-назад, и Субин с задержанным дыханием подмечает, что к скейтерам у него ещё со старшей школы глупая сердечная слабость — они с Бомгю ведь так и познакомились, когда младший на скейте около парадного входа чуть нос себе не расшиб. — Я уже думал, что ты не придёшь, — Ёнджун начинает улыбаться сразу, как только его видит, и Субину кажется, что действительно нужно бы сходить к кардиологу, а то сердце шалит как-то совсем не по-детски. — Я просто другу помогал с домашкой, — со стороны Субин слышит, как его голос мелко дрожит и неприятно ломается; какой позор. — Друзья у тебя милые, — говорит Ёнджун, а у Субина в голове непроизвольно проскальзывает «не милее тебя», — я бы тоже хотел быть твоим другом. И на этом моменте почему-то становится очень обидно.***
Так оно всё и стопорится на отметке «друзья, может быть, даже лучшие». Субин начинает часто тусоваться у Ёнджуна дома, даже неплохо ладит с Хёнджином — теперь есть с кем на обед в столовую ходить, — а его младшие показушно ворчат, потому что «хён, ты нас что, бросил?». Субин никого не бросал и бросать не собирается, но что поделаешь с тем, что его к Ёнджуну тянет, как на магнит. Ноябрь подкрадывается незаметно, со своими гирляндными высыпаниями в какой-то немыслимо ранней подготовке к Рождеству и морозными поцелуями по оголенной шее. Субин плотнее запахивает своё пальто почти в пол и мельтешит гуськом на выход из кампуса, чтобы быстрее добежать до остановки и прыгнуть в тёплый автобус до дома. Ёнджун ловит его за локоть почти у самой проходной и сразу же накидывает вязаный шарф на шею, недовольно хмуря брови, и кидает: — Ты же простудишься, Субин~а. А у Субина сразу щёки заливаются багровым румянцем, он так до противного влюблён, что даже стыдно. К остановке они идут молча, касаясь плечами, и у Субина в голове тот самый карлик бешено скачет, так и подбивая, взять Ёнджуна за руку. Его, на самом деле, всё устраивает, ведь если они друзья, то Субин хотя бы может находиться рядом с Ёнджуном (он ведь даже про джунову ориентацию ничего не знает, глупо надеяться). — Хён, ты сегодня работаешь? — Субин вытягивает свои длинные ноги и любовно поправляет Ёнджуну воротник водолазки, когда они уже сидят на остановке. — Нет, — Ёнджун на него, кажется, даже внимания не обращает, — а что, хочешь в приставку погонять? «Нет, тебя хочу», — думает Субин, а сам мотает головой, мол «да, конечно». — Хёнджина дома сегодня не будет, он с Джисоном. Тебе не скучно будет вдвоём? Субину кажется, что сегодня все звёзды на небе сошлись и никакой противный карлик — читать Бомгю, — его планы не сломает. У Ёнджуна дома как обычно сквозняк, потому что Хван никогда не закрывает злополучное окно на кухне — «это он ещё ни одного февраля тут не прожил, ничего, научится», — и пахнет джуновым парфюмом прямо в прихожей, да так сладко, что у Субина голова кругом прямо с порога идёт. Они устраиваются на узком диване бедром к бедру, всё как обычно, и Ёнджун рассказывает, как прошла его неделя, особенно вдаваясь в подробности о том, какой крутой танец поставил им Минхо на этот чемпионат города: «мы точно выиграем, приходи посмотреть». Субин на него смотрит, чуть ли не рот открыв, глаз отвести не может, и слушает-слушает-слушает, а потом в голове что-то щёлкает и Субин ловит себя на том, что резко целует Джуна, неловко стукаясь зубами о зубы. Ёнджун отпрыгивает почти на другой конец дивана, хлопает ресницами и смотрит с неподдельным шоком, у Субина в этот момент реально останавливается сердце, видимо, Бомгю шутил совсем не шутки. — Это что такое? — Ёнджун хмурится, брови под отросшей челкой сводит к переносице, и Субину хочется расплакаться, как маленькому мальчику, потому что обидно до ужаса. Он ничего не говорит, встаёт с дивана, а голова, будто в ватном облаке, выходит в коридор кое-как, опираясь о стену, и цепляет пальто, попутно пытаясь просунуть ноги в кроссовки. Ёнджун ловит его уже за порогом, втягивает обратно в квартиру и прижимает к стенке, дышит часто-часто куда-то под кадык, и Субину действительно хочется разреветься. Он шепчет что-то вроде «пожалуйста, отпусти» и «я не хотел», звуки мешаются, пропадают в надломанном голосе и в итоге слова разобрать совсем трудно. Ёнджун на него смотрит с вековой обидой во взгляде, будто бы с вопросом: «зачем же ты сломал нашу дружбу», и как бы Субину ни хотелось не быть жалким, слёзы наворачиваются сами собой, блестят в тусклом свете коридорной люстры крохотными жемчужинками в уголках глаз. — Ты раньше сказать не мог? — злится Ёнджун. — Типа «ты мне нравишься, хён» или что-то вроде, потому что я себя два месяца изводил, Субин~а. — Ты мне нравишься, хён, — он глупо хлопает глазами и глухо выдыхает, когда Ёнджун уже сам его целует, просовывая руку под толстовку и тянется до выпирающих рёбер.***
so(ob)in (20:18): не могу поверить, что всё это время тоже нравился Ёнджуну boomboom (20:18): ты может быть мне и хён, но ты такой тормознутый, жесть HK (20:18): тэ, с тебя обед, ты проиграл so(ob)in (20:19): в смысле? boomboom (20:19): ну ты что, думаешь, я реально бы пошёл в какую-то кафешку в последний день лета? boomboom (20:19): уж лучше твои мультики для восьмилеток смотреть весь вечер boomboom (20:19): мы просто твою личную жизнь налаживали boomboom (20:19): и да, тэхён~а, жду ужин taek (20:20): не знаю, я больше рад или расстроен so(ob)in (20:20): тэхён, ты что единственный, кто не верил в мой счастливый конец? taek (20:20): ой, всё… Пользователь taek покинул(а) чат