«Лучший способ сделать детей хорошими — сделать их счастливыми». Оскар Уайльд
Осень. Старый парк украсился цветными листьями, наступила пора листопада. Среди опавших листьев множество ярких красок, которые так приятны для глаз. В парке теперь тихо, и только ветерок гуляет в роще. В такие моменты природа приобретает необыкновенные очертания, и пробуждает яркие фантазии. Очень жаль в парке не слышно пения птиц, но эта пронзительная тишина так настораживает слух, что даже слышно биение сердца. Вдоль дорожек в парке еще остались последние цветы, они как будто последние стражи в этом царстве, которое охватила осень. Совсем чуть-чуть и наступят холода, но, как и всегда, и в дожди и в солнечную погоду, парк останется прекрасным. Его просторы как будто обитель тишины, где осень прячет теперь свои секреты. Вот сорвался с ветки еще один осенний листок, и его уносит ветер. В какие дали приведет его судьба известно только осени, хозяйке этого бала. Осень смешала листопадом краски, и ее поддержали дожди, которые освежив парк, пронеслись и исчезли в утреннем тумане. — Мама, папа, а вы всегда будете рядом со мной? — спросил пятилетний мальчик. — Да, конечно. Мы всегда будем любить и оберегать тебя, — подтвердили родители и обняли сына. Всегда – какое чудесное и необычное слово. Оно обозначает бесконечность. Но ни что не может длиться вечность. Когда-нибудь все живое погибает, отправляясь в мир иной. Даже маленький муравьишка умирает, он не может жить вечность. Так же и с людьми. Человек погибает в независимости от возраста. Многие умирают в глубокой старости, а кто-то совсем молодым, не познавши все прелести и проблемы нашего мира. Но кто-то погибает не своей смертью, а из-за машин, которые человек сам и производит. Случаются крушения самолётов, электрички сходят с рельс, идут ко дну корабли, случаются аварии...***
— Филя, собирайся, — прозвучал нежный голос мамы Филиппа – Оксаны. — Иду, — пробурчал Черных, выходя из своей комнаты. В одной руке мальчик держал игровую приставку, а в другой рюкзак. — Пошли скорее, папа нас уже заждался, — потораплива сына Оксана. Первое июня – день защиты детей и шашлыков. Соловушкина позвали к себе на дачу Черных, чтобы отметить праздник. Родители Фила согласились. А по чему бы и нет? У Соловушкиных есть дочь, ровесница Филиппа, Мальвина. Она приходится мальчику троюродной сестрой. Но они никогда не виделись, так как Соловушкины и Черных живут в разных городах. А это отличная возможность познакомить детей друг с другом.***
— Пап, а долго ещё ехать? — спросил Филя. — Скоро. Ещё восемь километров и мы на месте, — ответил Сергей. Мальчик томно вздохнул. Долго. Приставку Фил оставил дома, так как мама сказала, что она ему не пригодиться. Ага, как же. И что вы прикажите ещё восемь километров делать. Доставать родителей? Или же смотреть в окно? А может поспать? Нет, последнее Филу пришлось не по душе. Мальчик не любил спать днём. Хм, а может... — Чёрт! — этот крик отца вывел Черных из мыслей. Мальчик резко посмотрел на родителей. Отец пытался крутил руль автомобиля вправо, а на лице у матери застыл страх. Филипп посмотрел вперёд и увидел, как прямо на них мчался грузовик. Он был совсем близко. Затем послышался громкий шум, треск стекла. А дальше последовала темнота.***
Ветер дул настолько сильно, что в здании дрожали окна в старых, местами подгнивших рамах. При одной только мысли о том, что сейчас происходит на улице, становилось ещё холоднее. Середина ноября, что же будет дальше? Шмыгая носом, маленький мальчик не переставал старательно кутаться в тонкое казённое одеяло. Надо греться, пока не отняли. Фил сжал кулачки и подышал на них, кожа на руках, итак, бледная от рождения, сейчас казалась просто прозрачной. На почти белой коже уродливыми пятнами проступали синяки и ссадины. Нежную детскую щеку пересекал заметный кривой шрам. Мальчику почти всегда было холодно, но иногда нестерпимый жар охватывал его тело, становилось очень душно, во рту всё пересыхало, перед глазами плясали цветные пятна. Филипп не знал, отчего это, но, не смотря ни на что, ждал очередного приступа. Чтобы согреться. Мальчик поднял большие голубые глаза на окно, исхлёстанное дождём. Сейчас он бы всё на свете отдал, чтобы оказаться дома. Но, почему-то, нечто внутри него упорно твердило, что за ним никто не придёт. Просто потому, что он знал... Мамы и папы больше нет. Произошедшее первого июня Фил помнил смутно. При падении он ударился головой и сейчас она сильно болела. Он помнил, как в этот день начался сильный ливень. Помнил мокрый асфальт, рядом с которым он лежал. И помнил кровь на своих руках, лице, которая текла алой струёй. А следующим воспоминанием было уже незнакомое помещение и мужчина, одетый в полицейскую форму. Потом пришла тётенька с добрыми глазами. Она гладила мальчика по голове и говорила, что все будет хорошо. Потом мальчик увидел родителей. Их заносили в какую-то машину. Тётенька взяла Фила за руку и, закрыв мальчику глаза, посадила в другой, рядом стоящий автомобиль. В салоне Фил начал беспокоится, он не понимал, почему мама не садиться. Почему она и папа лежат и не шевелятся. Автомобиль тронулся с места, и мальчику стало страшно. Он кричал, чтобы остановили, чтобы выпустили его, но тётенька только повторяла, что так будет лучше. Филя не понимал смысла её слов. Он припал к заднему стеклу – это был последний раз, когда он видел своих родителей. Филипп свернулся маленьким клубочком на жёстком матрасе. Ему хотелось спать и кушать. Его тошнило. Болела голова, живот и всё тело. Хотелось плакать, но сил уже не было даже на это. Мальчик устало закрыл глаза, но поспать ему сегодня не удалось. Из коридора послышались громкие голоса, глупый стадный смех, маты, в комнату ввалилась компания пьяных подростков. Кому-то, может быть, известно, насколько жестокими и аморальными могут вырасти брошенные на произвол судьбы весёлые и ласковые малыши, выросшие в неблагополучном приюте, куда отправляют детей преступников, наркоманов, пьяниц и просто тех, кому не хватило места в других, обеспеченных государством детских домах. Кому-то, может быть, известно, но мало кому это интересно в стране, где, чем больше детей забирают у родителей, тем выше зарплата у социальных работников, в стране, где правительство слепо, а некоторые искренне считают, что в приюте детям гораздо лучше, чем в родной семье. Эти подростки, возможно, не виноваты, в том, какими они стали. Их такими воспитал и вырастил приют. Но Черных не знал этого. Каждый из них вызывал у мальчика отвращение и безотчётный страх. Он сжался, забиваясь в самый угол и моля, чтобы его не заметили. Но, к сожалению, небо вновь оказалось глухим, о нём вспомнили. Один из парней подошёл к мальчику и грубо вытащил его из кровати, поднимая за шкирку. — Смотрите, кто тут у нас. Сопляк, знаешь, зрелище, которое мы тебе покажем, не предназначено для малолетки, но для тебя мы сделаем исключение. Ворот кофты давил на горло, и Фил начал задыхаться. Он судорожно задёргал ногами, тем самым вызвав громкий гогот у подростов. Его швырнули на соседнюю кровать, потирая шею и судорожно кашляя, мальчик поднял голову. Все парни курили сигареты. Один из них повернул голову в сторону мальчика, достал сигарету изо рта и выдохнул едкий дым. Филипп зажмурился и отвернулся, но его тут же схватили за шиворот. — Что, не нравится, да? — прошептал он в самое ухо. Мальчик не понимал, что это значит, он вообще не понимал, что происходит, осознавая только то, что это отвратительно и запретно. — Ну, тогда не смотри, — и, прежде чем Черных успел что-нибудь сделать, его с силой зашвырнули в шкаф и закрыли дверцы, просунув между ручек железный прут так, чтобы открыть изнутри не было никакой возможности. Фил не раз бывал здесь. И он боялся этого места. Когда он ощупывал стены и не находил ни единой щели, когда глаза не замечали ни единого лучика света, мальчика охватывала паника. Она лишала возможности мыслить, затмевая сознание, спазмом хватала за горло, не давая даже закричать. Филя забился в угол, уткнувшись лицом в колени, сильно зажмурился, глотая слёзы. Это ведь ненадолго. Скоро объявят обед, его выпустят. Через полчаса, наверное...