После игры

Смотреть игру с трибуны очень трудно. Тем более первую, после долгого перерыва. Сердцем и душой ты весь на поле, а на самом деле сидишь и только лишь постоянно дергаешься при каждой атаке на свои ворота. Ты нервно наблюдаешь и неволей анализируешь — пас не туда, нужно было налево, там открытый Айэртон, а уж с его скоростью… Джика и Сальва стоят насмерть, но их двоих не хватает — «Спокуха» херовый помощник. Он рвется вперед — туда, где Саня. Какого хрена он играет в защите? Он же прирожденный правый хав. Блять, Софа, ну кто так бьет? Какого ты лупишь по прямой? Илья весь на поле! Он не так бы принял… по-другому обработал… отдал бы не «Хабибу», а Зобе… Во времена Бескова весьма популярна была фраза: — «Не знаешь, что делать с мячом? Отдай Гаврилову!» Теперь ее можно слегка переработать — «Отдай Зобнину!» То, что Рома может сделать, получив мяч, не знает до конца никто. И уж, тем более, противник. Рома непредсказуем! Рома страшен в своей импровизации! Илья невольно любуется игрой друга. Что он творит своими ногами? И это еще далеко не пик формы. Кутепов просто залипает на Ромкины ноги, следит за его финтами, восхищаясь в который раз, как ловко он обводит соперника, лихо пробрасывая мяч между ног атакующего игрока, себе на ход, разворачиваясь, снова подбирая, и отдает точный пас. Остановить Рому, отобрать у него мяч, можно только сбив его с ног. Что только что и демонстрирует Газинский — он с налета валит Зобу на газон, чуть ли не заваливаясь сверху, заставляя тем самым отпустить мяч. Кутепов вздрагивает, видя как Рома поднимается, морщась от боли, потирая колено — только бы не рецидив, не снова. Он весь матч не сводит с друга глаз, постепенно успокаиваясь, замечая, что Ромка не прихрамывает, бегает нормально, не отвлекаясь на многострадальную ногу. Следя за другом, он почти пропускает момент, когда Лукас, точным пасом со своей нелюбимой правой, выводит Зе один на один с вратарем. Гол! Зе мастерски распорядился мячом, обыграв подчистую и защитника и вратаря. Черт, ну почему он сейчас не на поле? Ебучий перебор карточек и двухматчевая дисквалификация. А ему так хочется в данный момент быть там, радоваться вместе с командой, вместе с Ромой. Он почти ощущает влажную футболку под своими пальцами, скользящую по вспотевшей спине, чувствует терпкий запах, исходящий от Ромы… Картина, стоящая перед глазами такая яркая, что Илья невольно морщится, крепко жмурясь, стараясь отогнать видение сияющих глаз и широкой, открытой улыбки. Поэтому снова пропускает гол, влетевший уже в свои ворота. Пропускает момент, не видя ошибки защитников, когда они допускают удар, почти в упор расстреливающий Селихова. Всю оставшуюся игру Илья нервничает, то и дело вскакивая с места на опасных моментах. Ошибаются все, и свои и чужие. Даже «непогрешимый» Зоба косячит в центре, упуская мяч, что было не приводит еще к одному голу, но Сашка спасает, бросаясь на мяч под нападающего, словно на амбразуру. Матч так и заканчивается в ничью. Счет по игре, но Кутепов растроен. Он спешит в раздевалку, к команде, зная, что ребята тоже не в лучших чувствах. Это не тот результат, что может радовать. «Спартак», несмотря ни на что, все еще претендует на чемпионство, и это вполне по силам, но только не с такой игрой. «Разбор полетов» их ждет завтра, а сегодня, сейчас, им всем нужна поддержка. До раздевалки Илья так и не добирается — его перехватывают на небольшое интервью-анализ матча. После он набирает Роме. Бесполезно, в трубке только лишь длинные гудки. Но Илья упрямый. Он отправляет сообщение: — «Ты где?», слабо надеясь, что Рома его прочтет, раз уж даже не ответил на вызов. Но ответ приходит на удивление быстро: — «У нас.» «У нас»! — так они называют их номер на базе. И Илья мчится туда, к Роме. Он практически влетает в комнату и, видя Рому, застывает на месте, как вкопанный. Ромка, так и не включив свет, стоит к нему спиной, в полной темноте и молча смотрит окно. Он даже не пошевелился на грохот распахиваемой двери, когда Кутепов ворвался в номер. Ему сейчас плохо. Очень плохо, раз он решил поехать на базу, а не домой, к семье. Илья понимает это, как никто. Так же он понимает еще и то, что Рома ждал его, что он нуждается в нем именно сейчас, в этот момент, и поэтому он не может, просто не имеет права, обмануть его надежды. Илья тихо прикрывает за собой дверь, подходит к Роме и молча обнимает его со спины, чувствуя, как Ромкины руки тут же ложатся поверх его, крепко обхватывая. Какое-то время они так и стоят в полной тишине. Илья грудью ощущает, как сильно бьется Ромкино сердце. Он думает, что нужно что-то сказать, но слова никак не хотят складываться в предложения. Он только и может, что еще крепче прижать к себе друга, утыкаясь носом в изгиб между плечом и шеей. От Ромки пахнет зеленым чаем и лимоном — аромат его любимого геля, — и еще чем-то. Он не может уловить чем, но его ведет от этого запаха так, что он, не отдавая себе отчета, медленно ведет губами по Роминой шее, чуть засасывая нежную кожу. И вот только тогда Зобнин отмирает, перестает быть каменной статуей и вздрагивает. Кутепов приходит в себя, с ужасом осознав, что он только что сделал. — Блять, Ром, прости… — он пытается отстраниться от него, но Рома только крепче сжимает его предплечья, не позволяя разжать руки, и чуть наклоняет голову в сторону, открывая Илье больший доступ для его действий. И тот срывается, жадно впиваясь в, доверчиво подставленную, шею, сильнее сжимая ладони на Ромкиных боках, не заботясь о том, что вскоре на них проявятся синяки. Рома выгибается, подставляясь еще больше, разворачивается в крепких объятьях и оказывается, наконец, лицом к лицу. Илья, не думая больше ни о чем, кроме сильного тела, дрожащего под его руками, тут же накрывает его губы своими, властно целуя, перекрывая кислород, заставляя подчиниться. Рома отвечает. Пылко, страстно. Запускает руки под футболку Ильи, сильно стискивает кожу, также дико желая оставить на ней свои собственные метки. Илья перестает терзать Ромины губы только тогда, когда необходимость глотнуть воздуха встает слишком остро. Они стоят, прислонившись друг к другу лбами, не отводя взгляда, и тяжело, прерывисто дышат. — Ромка… что мы творим?.. — Илья шепчет, стараясь выровнять дыхание. — Не знаю… — Зобнин пытается улыбнуться, — Плевать… я хочу… И это упрямое «я хочу» окончательно взрывает плотину. Потому что Илья тоже хочет. И если он сейчас же не получит того, чего жаждет уже очень давно, то просто умрет, перестанет существовать. Потому что Рома — это часть его самого. Значительная часть, самая важная. Потому что без Ромы он никто. И теперь он это понимает настолько четко, что становится страшно. Страшно от того, что переступив эту черту, ни один ни второй уже не смогут остановиться, жить дальше, как раньше. Как раньше уже не получится. И это понимает не только Илья — Рома тоже бросается в этот омут с головой, понимая, что ему уже не выплыть никогда. Они словно в бреду, не соображая ничего, лихорадочно срывают друг с друга одежду, падают на кровать, не разжимая объятий. Илья зацеловывает, вылизывает Ромино тело, стараясь не пропустить ни одного миллиметра теплой бархатной кожи. Рома под ним такой открытый, такой родной, принимающий все, что Илья дает ему, готовый ко всему, что захочет Илья. Он отрывисто дышит, пытаясь безуспешно погасить вырывающиеся из груди стоны, но вскоре, бросив это бессмысленное занятие, отдается полностью ощущениям и, уже не стесняясь, стонет громко и протяжно, хватая голову Кутепова, впиваясь пальцами ему в волосы, уже сам направляет туда, где, по его мнению, нужнее всего. Илья не спорит, делает так, как хочет Рома, получая в награду еще один бесстыдный стон, почти крик… Он вбирает его в себя глубже и глубже с каждым разом, помогая себе рукой. Жадно водит языком по выступающим венам, облизывает головку, слегка надавливая на уздечку, и Ромкины всхлипы кажутся ему самой прекрасной музыкой, что он когда-либо слышал в своей жизни. В какой-то момент, Рома резко выворачивается из-под него, подтягивает к себе и впивается в его губы. — Что ты хочешь?.. Скажи… — Все… тебя… всего… — Ромкины глаза в темноте кажутся еще чернее и горят каким-то адским пламенем, — Хочу тебя… — он шире раздвигает ноги и закидывает их Илье на спину, — Теперь ясно?.. Куда уж яснее! У Ильи срывает крышу только лишь от одной мысли, что Рома настолько доверяет ему, что он так же, как и сам Илья, желает соединиться с ним, стать одним целым. Он продолжает целовать и гладить Рому, чувствуя, как тот отзывается на каждое его действие. Готовит его долго и терпеливо, лаская его внутри длинными пальцами, бережно растягивая. Рома ерзает под ним, насаживаясь, кусая губы от дикой, бешеной смеси дискомфорта и наслаждения. Наконец, эта сладкая пытка прекращается, и Илья входит в него. Два громких стона, звучащих в унисон, почти оглушают их обоих. Внутри Ромы тесно и горячо. Илье кажется, что он может кончить даже не начав двигаться, но тут Рома чуть вскидывает бедра вверх, и он срывается, начиная вбиваться в послушное тело под ним. Илья закидывает Ромкины ноги себе на плечи, проходится губами по внутренней стороне бедра, задыхаясь от восторга, что может теперь вот так запросто выражать свое восхищение этой части его тела. Ромка коротко стонет в такт толчкам, цепляясь за плечи Кутепова мертвой хваткой, царапая короткими ногтями нежную кожу, оставляя на ней бордовые полосы, и сам подается ему навстречу. Его член, плотно зажатый между их телами, настойчиво требует разрядки. Илья, словно почувствовав это, протискивает ладонь, крепко сжимает его возбуждение и начинает двигать рукой, подстраиваясь под собственный ритм. Рома уже просто кричит, выгибаясь навстречу, сжимая задницу Ильи до синяков и кончает. Илья еле сдерживается, чтоб не последовать сразу за Романом, останавливается, пережидает его оргазм, кайфуя от того, как размеренно и сильно сжимаются и разжимаются мышцы ануса, даря неповторимые ощущения. Он осторожно выходит из Ромы, обхватывает свой член и дрочит, не сводя глаз с расслабленного подрагивающего в посторгазменных спазмах, тела. Ему хватает буквально пары-тройки движений, и он тоже кончает, выплескивая сперму на Ромкин живот. Они еще долго лежат на кровати, бок о бок, только лишь переплетя пальцы рук, и молчат. — Пора домой. — Илья поворачивается к Роме, вглядываясь в его черты, сейчас такие расслабленные и безмятежные. — Я дома. — Рома смотрит на Илью, чуть сильнее сжимая его пальцы, и улыбается. — Мы дома. — Поправляет его Илья и улыбается в ответ.