as it should

      «И кто бы мог подумать, что я буду писать тебе письмо? Я обычно только рисовал тебя, но мне всегда чего-то не хватало, и после очередной волны вдохновения у меня на столе лежали три-четыре твоих портрета. Я любил рисовать тебя акварелью, мягко выводить твои ямочки на щеках и широченную улыбку.       Когда я встречал тебя, вечно терял счет времени, а ты заводил очередной разговор о погоде, о работе, о своей девушке. Я слушал и восхищался твоими ясными глазами, просто потому что иначе не умел. Мне хотелось бы прервать тебя, заставить замолчать и крепко обнять, но я… боялся?       Ты относился ко мне как к своему близкому, может даже как к лучшему, другу, а я не мог перестать думать о твоих губах, руках. Вот же ирония судьбы, не правда ли? Большую часть своей жизни я думаю о тебе, и изменить этого никак не могу. И не хочу.       Знаешь, в первый раз, когда у меня прострелило запястье, я надеялся, что мой соулмейт, вторая половинка, предназначенная мне судьбой, будет еще не знаком или не знакома со мной. Но увидев выведенную каллиграфическим почерком букву «Ф», я не почувствовал абсолютно ничего. Было пусто внутри. Я сразу понял, что это ты. Ты мой соулмейт.

Гробовая тишина меня ждёт, Я хочу спросить у бога, за что. Этот голос изнутри меня рвёт, И кидает мою душу на шторм?

      Мама говорила, что метка проявляется у всех по-разному и в разное время, поэтому я решил промолчать. Зачем тебе знать о том, что я, тот самый человек, с которым тебе предопределено прожить счастливую жизнь, если ты это можешь сделать с ней.       Ты можешь гулять до самой ночи с ней, бродя по тёмным московским улочкам. Она не я будет прижиматься к тебе, потому что «страшно, Федь». Её руки будут обвивать твою шею, её губы будут просить об ещё одном поцелуе. Ночью ты будешь обнимать её талию, нежно целовать её шею и спину. Будешь шептать слова о любви. Для неё одной.       Ревную ли я? Конечно, ревную. Потому что это я должен быть на её месте. Никто другой, только я. Но сейчас ты искусно игнорируешь этот факт.       У меня в голове до сих пор крутится небрежно брошенная фраза. «Ты же знаешь, что я не могу её бросить. Тем более, ты только мой друг, не больше». Всего-то два коротких предложения, а сердце вдребезги. Я помню, как зазвенело в ушах, как я кинул тебе быстрое: «Всё отлично, я понимаю». Но помнишь ли ты, как я убегал, ссылаясь на срочные дела? Помнишь, мои встречи с «друзьями», которых ты не знаешь? Помнишь, мои отправленные и сразу же удалённые сообщения в WhatsUp? Не помнишь, я даже не сомневаюсь.

И, вроде бы, всё хорошо, Мне кажется, я крепче стою на ногах. Мои мысли, кажется, глубже, Но иногда мне кажется, Что всё не так, всё не так. Всё не так, всё не так. Всё не так, всё не так.

      Прямо сейчас я сижу на крыше какой-то высотки и не для того, чтобы спрыгнуть, нет. Я не настолько отчаянный. Просто хотелось проверить, что стало с пледом и тремя свечками. Они лежат здесь уже четыре месяца, ровно столько месяцев назад ты отказал мне в последней встрече. Я не виню тебя. Довольно сложно принять, что твой соулмейт одного пола с тобой. Но тогда ты ещё не знал, что это запланированное последнее свидание. Я должен был спеть тебе нашу последнюю песню, в последний раз обнять тебя и в последний раз сказать, как сильно дорожу тобой. Я слишком романтизирую и, возможно, драматизирую, но я так хотел провести последний день в Москве рядом с тобой. А ты так и не приехал. Сейчас же, сидя здесь, я чувствую, что Питер, в который я переехал на следующий день после одинокого вечера, стал моим домом. Моим спасением, моим убежищем от тех чувств, что были к тебе. В этом большом, индустриальном городе уже нет места для меня, как и в твоем сердце.       За эти четыре месяца ты так и не поинтересовался, куда я пропал. А я просто ушел в себя и написал твой очередной портрет, но уже маслом. И это письмо.       На этом наша история закончилась. Надеюсь, что ты действительно счастлив, потому что иначе быть и не может. Ты обязан быть счастливым. За нас двоих.       Со всей своей любовью,       К.»       Фёдор достаёт из этого же конверта два рисунка: с первого на него смотрит мальчишка с лучезарной улыбкой и цветком в волосах, нарисованный акварелью в пастельных тонах, со второго – юноша с той же улыбкой, но с какой-то тоской в глазах, уже написанный маслом в тёмных, почти чёрных цветах. Это были его изображения. В этот момент запястье неприятно кольнуло. Это могло означать всё что угодно, начиная от обычной реакции организма на письмо от соулмейта, заканчивая его смертью. Но в душе поселилось какое-то неприятное, вязкое, беспокойное чувство, поэтому Чалов решил побороть свою гордость (или может это всё-таки страх) и позвонить другу. Трясущимися руками молодой человек берет телефон, набирает некогда родной номер и, громко выдохнув, нажимает на вызов.

«Аппарат абонента недоступен или находится вне зоны действ…»

Нет, всё наоборот — Так, как надо, так, как надо!