Не забудь поливать кактусы

— Думал, что успею собрать вещи, пока ты на работе, — дёргает плечами Коннор, когда Гэвин, ввалившись в квартиру, застаёт его медитирующим около открытого шкафа. С одной стороны в аккуратном, стерильном порядке лежат остатки вещей Коннора, с другой — вещи Гэвина, и уж они-то далеки от понятия «порядок». Гэвину откровенно некогда складывать их ровно, как Коннор, и откровенно лень, а Коннор — при всей его нелюбви к хаосу вокруг — смирился с тем, что Гэвин после стирки складывает вещи как попало и порою гладит всё впопыхах. — Собирай, — бездумно отвечает на это Гэвин, садясь на стул и всем своим видом показывая окончание фразы: «А я погляжу». Гэвин не мазохист — или мазохист, но очень хорошо это скрывает — и не дурак, потому понимает: в какой-то момент их отношения с Коннором пошли по пизде, и вот этот исход, пожалуй, самый благоприятный. В других случаях они бы, наверное, рассорились насмерть, и Гэвин точно совершил что-то непоправимое — и думать об этом не хочется. Коннор смотрит виновато и ласково, и этот ласковый взгляд Гэвин предпочёл бы сейчас не видеть. Но упорно травит себя им, наблюдает, как Коннор собирается, как расправляет футболки и рубашки, чтобы положить их в чемодан. Коннор нет-нет, да бросает на него взгляды — будто боится оставлять Гэвина одного, будто Гэвин сейчас рассыплется на миллиарды осколков и не соберётся заново. Рассыпаться Гэвин не собирается, складывает руки на груди. Поболит, думает Гэвин, и перестанет. Проходили. Ничего со мной не случится, Коннор, я не хрустальный и даже не фарфоровый, и то, что сегодня утром отреагировал так, будто рядом взорвалась бомба, ничего не значит. — Куда ты потом? — прочищая горло, спрашивает Гэвин: молчание его не тяготит, но возможность поговорить с Коннором без ссор — золотая возможность. Последние месяцы со спокойными разговорами было никак: они отталкивались друг от друга, кричали, срывались — причём Коннор срывался не реже Гэвина. Если бы у Гэвина родился сын, Гэвин бы вдолбил ему сразу святую мысль: все отношения заканчиваются. Так или иначе, извини, сынок, вечного нет. Будет больно и обидно, потом — пусто, потом — всё равно. Гэвин размашистым шагом перешагнул черту «обидно» — обижаться ему надо и на себя, — перепрыгнул ступеньку «больно» — за месяцы напряжения последние нервы сдали — и прочно обосновался на месте с табличкой «пусто». — Сначала поживу у Хэнка, — Коннор хмурится. Гэвину хочется провести пальцами по морщинке между его бровей и отмотать время назад. Какого хера, Гэвин, какого хера ты всё испортил. — Потом подыщу себе квартиру, — Коннор умолкает, словно ждёт ответа, но Гэвин мотает головой. Коннор закрывает чемодан с громким стуком и опускает его на пол. Гэвину кажется, что Коннор просто собрался в командировку, в отпуск, куда-то ещё, чтобы после обязательно вернуться. И Гэвин мотает головой ещё раз, стряхивает с себя всё. Коннор подходит ближе, и Гэвин поднимается. Он и так смотрит всегда сверху вниз, а на стуле и вовсе приходится задирать голову. Лучше так. — Не корми Пакость тем кормом, — наставляет его Коннор. — Нет ничего сложного в том, чтобы заехать после работы в другой магазин. Вспоминаемая Пакость запрыгивает на кровать, тянется: за год жизни с Коннором она приобрела благородные манеры, пару-тройку лишних килограммов и безвозмездную грелку. — Не начинай, мамочка, — фыркает Гэвин, притворно поднимая руки. Он не хочет сейчас затевать скандал или ругаться, но дерьмо лезет из него, как защитная реакция: всё-таки Гэвин не готов к таким переменам в жизни. Коннор вздыхает. — И поливай кактусы, — просит он. — Я заберу их, когда перееду на новую квартиру. — А ключи от неё мне не оставишь? — с толикой яда интересуется Гэвин. — Гэвин, — говорит Коннор. И Гэвин интуитивно чувствует: вот здесь. Точка. Конец. — Береги себя, — Коннор неловко обнимает Гэвина. Гэвин не поднимает рук, не обнимает в ответ, но прижимается. Глупо получается, очень глупо, думает Гэвин, утыкаясь носом в тёмную рубашку. И как после этого расставаться? Просто. Коннор отстраняется, улыбается Гэвину успокаивающе, забирает чемодан и выходит. Хлопает дверь, и Гэвин ещё минуту тупо глядит на неё. А потом поворачивается к Пакости, сидящей на кровати. — Он ушёл, — повторяет Гэвин, объясняя не для кошки — для себя. Пакость отзывается мявом. В пустоте квартиры он кажется оглушительным.