Драбблы и мини по Марвел

Его остановило то, как она смотрела. Не метнувшаяся из-под ног кошка, не чужие голоса, долетавшие из приоткрытой двери гостиной, и даже не рука, вытянутая вперед то ли в манящем, то ли в запрещающем жесте. Именно взгляд. Он ожидал удивления или смущения, радости или даже страха. Недоверия, возможно. Шутка ли, похоронить Капитана Америку, оплакать, а потом вновь увидеть его — в своем собственном доме. Вот так, посреди солнечного утра и ситцевых занавесок. Стив и сам терялся в определениях, кто он для Пегги — коллега, друг, подчиненный, несостоявшийся любовник, краткое увлечение. Но собирался выяснить раз и навсегда. И остаться здесь, потому что там он завершил все начатое. И долги все отдал. И попрощался. Когда решение внутри созрело, оформилось, словно долгожданный плод на посаженном еще предками дереве, Стив ощутил, как тревога, грызшая, терзавшая его столько лет, исчезла. Растаяла сахаром, превратившись в теплое, радостное ожидание будущей встречи. Спроси у него кто, любит ли он Пегги, Стив затруднился бы с ответом. Но то, что он стремится к ней и хочет быть здесь и сейчас или «в здесь» и «в сейчас» — это было несомненно. А теперь Пегги, точно она, потому что просто не могло быть на свете двух столь похожих женщин, стояла посреди скромного холла своего собственного дома и вытягивала вперед руку, с растопыренными пальцами, словно каким-то языческим жестом пыталась отвратить от себя зло. Руку Стив заметил позже, а вот от взгляда внутри словно метаном окатило. Пегги на него никогда так раньше не смотрела — без ненависти, без злости, без симпатии. Будто перед ней не человек, а задача. Слово всплыло само собой и сразу прочно укоренилось. Распустилось, осело горечью на языке, заместило собой воспоминания. Словно всегда было так. Да, Пегги смотрела на него как на задачу, которую предстояло решить. Задачу неприятную, сложную и очень несвоевременную. Наконец во взгляде промелькнула растерянность, после — страх, а потом она, легко взмахнув рукой, превратила жест отчаяния в приглашение пройти. — Сядь, я сейчас, — сказала она тихо и, стуча каблуками по светлым полам, скрылась за дверью. Голоса в гостиной сразу стали глуше, кто-то возмущенно воскликнул, кто-то засмеялся, раздались шаги — видимо, гости вышли на террасу заднего двора, и Стив перестал их слышать. Пегги вошла обратно через минуту. В руках она держала поднос с двумя бокалами и бутылкой бренди. Поставила поднос на столик, где стоял открытый кофр с патефоном, туда же перенесла пепельницу и пачку дамских папирос. Сама легко опустилась в кресло напротив, рассчитанным жестом прикурила, жадно затянулась и выдохнула дым. Стив молчал. Ждал молча. Давал время. Знал, что Пегги покажет, расскажет, объяснит. Не боялся, нет — уже понял: произошло что-то страшное, непоправимое. Не такое страшное, как тогда, на поезде Золы, и не такое, как вчера — когда погас реактор на груди Тони. Другое, более слабое, неважное, глупое, но и оно будет болеть, и мучить: даже тогда, когда остальное сгладится под дымкой времени. — Говард говорил, что не смог найти тебя. Искал, но не смог. Не думаю, что он врал. Ведь это была его идея, — Пегги снова затянулась, и тут Стив заметил, что руки у нее дрожат. — Он знает, что ты тут? Знает, что ты жив? — Нет. Я должен многое объяснить, рассказать. Время… — Да, время — это важно, — перебила Пегги, выдохнула дым, на мгновение зажмурилась, словно принимая решение, и вновь заговорила — ровно, не сбиваясь: — Роджерс, Стив, не перебивай, хорошо? Я всегда была очень ответственной и прекрасно справлялась со своей работой. Что бы я ни делала, никто и никогда не мог сказать про меня — «она подвела, из-за нее все сорвалось, она не оправдала»… То, что ты сидишь здесь, означает для меня одно: кто-то другой подвел, опоздал, не оправдал, а значит — мои обязательства перед этим человеком закончены. Сам контракт завершился еще год назад, как раз на следующий день после падения «Валькирии». Но я, как хороший работник, даю продление на гарантии. — Пегги, я не понимаю, о чем речь. Объясни, — предчувствие из горького приобрело вкус тухлятины. Он врал. Ничего он не хотел. Ни понимать, ни слышать. Хотел, чтобы она улыбалась, а на патефоне крутилась пластинка и через приоткрытые двери тянуло жарой. — Давай я все-таки буду называть тебя Стив, да? Стив, мой контракт на Пегги Картер был разорван в сорок пятом. Сейчас июнь сорок шестого, и у меня своя жизнь. Личная. Очень неплохая жизнь замужней женщины, с репутацией. Нет, я, конечно, подписала дополнительное соглашение — в нем говорилось, что если меня попросят, то пару раз в год я должна переодеться в форму и прогуляться туда-сюда по коридорам этой новой организации, которую Говард пестует как ребенка. Ну и еще по мелочи: фото для организации, книга, подписи и прочие элементы легенды. Но, пойми, Стив, что точно не входило в мое дополнительное соглашение — это воскресший Капитан Америка на пороге. Черт бы тебя побрал, как же ты не вовремя! — Пегги до краев плеснула бренди и жадно припала к бокалу, словно там была вода. Стив не понимал, что происходит, но усилием воли смирил растущую в груди волну раздражения. Женщина, сидящая напротив, по-прежнему была Пегги Картер, которой он был обязан очень и очень многим. Которую он любил. Которую он уже однажды похоронил и дважды потерял. И если она попала в переплет, то его дело — выслушать и помочь. А уж сложится у них или нет — это дело десятое. Небрежно брошенная фраза про замужество резанула слух, но внутри ничего не задела. — Пегги, я прошу тебя, давай по порядку. Что произошло, пока меня считали пропавшим без вести? — О нет. Стив, дорогой, кое-что произошло, пока ты еще считался вполне себе живым Капитаном, а вот после твоей якобы смерти — все стало в порядке. Но вот взбрело же тебе в голову воскреснуть! — глаза Пегги стали ярче, она то и дело облизывала и кусала губы. Если бы перед Стивом сейчас сидела чужая женщина, он бы решил, что она боится, очень боится того, кто сидит рядом. Но рядом был только он. — «Рассказывай по порядку»! Порядок, все хотят порядка… Ваша сволочная Гидра, ваш сволочной Старк. И ты, Капитан, — тоже хочешь порядка. Победы, залпов салюта, поцелуя на фоне заката с той самой, что когда-то заметила тощего хлюпика… Да? Стив промолчал: предложенный план был неплох, но далек от реализации. Эту Пегги целовать уже не хотелось. Она снова прикурила — первая папироса еще дымилась в пепельнице. — Знаешь, когда связь тогда прервалась, я даже обрадовалась. Честно. Нет, Стив, я тебя, конечно, уважаю, и чувства ты во мне вызываешь самые светлые... Но вот тогда, в тот миг — это было такое облегчение! Развязка. Свет зажигается, зал рыдает и сеанс окончен. Когда сидишь, и понимаешь, что все — финал. Можно просто вернуться домой и перестать быть Пегги Картер — контракт закрыт, и разрешено бросить эту постылую роль — и наконец жить, дышать, чувствовать, а не мотаться за тобой и твоим безумным отрядом. Я не героиня, Стив. Я обычный человек. И во мне нет суперсыворотки. — Пегги, послушай… — Да нет никакой Пегги, Стив! Прими это. Похорони Пегги Картер, поставь ей скромный камень, положи цветы и живи дальше. Живи, зная, что Пегги никогда не было. Что она пшик, легенда, мираж, мечта, роль. Пегги затушила недокуренную папиросу и наклонилась вперед, сцепив руки на животе. — Мне тебя было жалко, честно. Каково тебе в плакатной картинке, где все всегда улыбаются? Иногда представляла, как это будет. Когда только правда. У Говарда был план на такой случай — он что-то говорил, болтал про задания, всеобщее благо, обещал подсунуть тебе другой типаж — та блондиночка подходила. В общем, хотел все мягонько и ровненько ампутировать. Не думаю, что у него бы выгорело — себе я цену знаю, да и тебя насквозь вижу. Но это ж Старк — там самомнение длиной с анаконду. Но это тогда…. А сейчас — есть только ты. И я. И бренди. И мертвая Пегги. А Говард, как всегда, останется не при делах и с чистыми руками. — При чем тут Говард? Он изобретатель — да, бизнесмен — да. Но при чем тут он, когда мы говорим о тебе? — А он меня создал, — легко сказала Пегги и усмехнулась. — Выдумал Пегги Картер. Сначала нашел этого химика с его безумными идеями. Химик подобрал ему отряд патриотов, которым не терпелось умереть за дядю Сэма. Туда занесло пацана из Бруклина, вроде Стивом звали, да? А потом Говард пошел в кино, на один из фильмов. «Лунная ночь» назывался. И нашел меня. И сложил все вместе. Он хотел создать не просто суперсолдата, он хотел создать легенду. А к легенде прикрепить большую контору, которая будет способна через десяток лет говорить «нет» всем — и нашей разведке в том числе. И показывать правительству то, что показывают друг другу под одеялом. Но Старк — позер. Он хотел не просто сделать, а сделать так, чтобы все утерлись. И взял меня на вторые роли, а тебя на первый план. И все утерлись: нищете из Бруклина заискивающе заглядывают в глаза правительственные чины, а самодовольные генералы, засунув поглубже гонор, спрашивают мнение завязавшей актрисы о качестве снабжения и вооружения. Как же он хохотал тогда! Пегги встала, достала из ящика над обувной полкой пачку старых газет и кинула Стиву на колени. — Шестая страница, светская хроника. Надо сказать, «Ночь» не лучший фильм. Мне он всегда казался каким-то натянутым, да и партнер — Джок… Джок меня страшно бесил, просто страшно! Мне его хотелось на куски порвать после каждой сцены. Но зрителям понравилось, что-то их зацепило. Говарда тоже зацепило. И он возник на моем пороге с чеком в две тысячи долларов и улыбкой. Улыбка была фальшивая, а деньги настоящими. Не смотри так. Я согласилась. Две тысячи! Да чтоб заработать тыщу нужны были пять таких «Ночей». А меня к тому времени уже три года никуда не звали, а репутация и образ жизни обходятся недешево. Так что Старк появился очень кстати: я как раз продала манто, чтобы отдать за ренту. Пришел, сочинил мне роль Пегги. Всякие мелочи я уже сама придумала, позже. Меня показали вам, патриотам. Был шанс, что могут узнать, но в «Ночи» я была в блондинистом парике, а старые роли — признаться, не так уж много их было — никто и не вспомнил. Вот она слава, а ведь все афиши в тридцать восьмом… Вот такими буквами. Та, что когда-то была Пегги, налила в опустевший бокал еще. Стив отложил газеты в сторону. Не разворачивая. — Я не смотрел «Лунную ночь». Зима тогда было холодная. Баки звал, но я не пошел. Хотел закончить рисунок. Стив говорил тихо, самому себе. Не рассказывать же этой странной, близко-чужой женщине, что денег тогда на кино не хватило — только на еду. Хорошо получить вместе с сывороткой идеальную память, и помнить свою жизнь посекундно — даже вкус тех бобов с подливой, которые они ели, когда Баки заглянул к нему после сеанса. А еще Баки тогда сказал, что кино было скучным и наверняка бы приглянулось их соседке — миссис Томпсон, экзальтированной даме таких преклонных лет, что слово «старая» к ней уже не подходило. Зато она обожала всякую драму, в которой все сначала страстно стремились друг к другу, а потом не менее страстно стрелялись и вешались. Такие фильмы напоминали ей расцвет немого кино. Миссис Томпсон не успела сходить на «Лунную ночь» — получила билет на кладбище. Не-Пегги смотрела на него влажными глазами, а он почему-то думал о старухе, которой даже в этом времени нет уже семь лет. Зато от воспоминаний стало проще. И Стив сделал. Без зазрения совести сделал то, что никогда раньше не делал с близкими людьми. Он стал Капитаном рядом с не-Пегги. Он посмотрел на нее так, как никогда не смотрел на Тони, даже когда тот вваливался к нему после попоек и орал: «А ну-ка угадай, с кем из пятнадцати куколок я провел ночь!». Стив всегда угадывал сам, без Капитана. И всегда промахивался. Посмотрел так, как никогда не смотрел на Наташу, даже если та игриво приподнимала бровь и бросала на стол карты, говоря «Пас!». Посмотрел, взял контрольные точки на лице не-Пегги, и в голове словно распахнула двери огромная картотека, обычно закрытая, запретная для короткого списка имен. Кадры замелькали, сверяя воспоминания с действительностью. С точностью неизвестного еще здесь процессора, сверяя память и реальность, голос и изображение. Совпадение нашлось, даже несколько. Внутри себя Стив зачитал карточки голосом Джарвиса. Вышло не смешно, страшно. — «Чайка над водой». Ты играла сестру главной героини. В титрах значилась как Милли Абрамс. — Верно, — не-Пегги не удивилась, только кивнула, воспринимая как должное. Она пьянела все больше, движения становились все раскованнее. — Я и есть Милли Абрамс. Вернее, была ею. Пока не пришел Говард и не предложил мне кучу денег за голову Пегги Картер. И как он угадал, а? Что это будешь ты, и что тебе нужна она? Такая несуществующая… А Стив знал: Старк не угадывал. Просто сел и подумал. Даже за короткое время их знакомства он ухитрялся удивлять без перерыва. А уж понять, что хлипкому сопляку из трущоб понравится уверенная в себе, героическая девушка, которая олицетворяла все, к чему Стив так стремился: войну, патриотизм и подвиг… тут и Старком быть не нужно. — А дальше я работала, моталась за тобой — по Европе, по городам, по гарнизонам, поддерживала. Знаешь, в чем мы схожи? Ты был как официальный агитплакат, такой яркий, блестящий, а я — как листовка, которую поклеили с краю, но она так сильно прижимает плакат к афишной тумбе, что ему не отклеиться. Так что не смотри на меня так, Стив. Я выполнила весь контракт, от первой и до последней строчки. И когда ты прикрывал всех от гранаты, и когда залез в установку Старка, и когда летел за своим Баки. И после, когда он погиб. Я все время была рядом. И когда ты падал в океан на этом проклятом корабле — я падала вместе с тобой. Пегги умерла, когда ты разбился. А Милли Абрамс воскресшему тебе не должна уже ничего. — Я и не требую. — Стиву одновременно хотелось и уйти и дослушать. Это было какое-то сладкое, мучительное чувство, но оно действовало на разум, как хорошая доза алкоголя на никогда не пробовавшего выпивки эскимоса. — Но Пегги… Прости, сложно называть тебя по-другому. Привычка. Неужели ты никогда не хотела стать тем, кого играла? Настоящей. Той, которая смогла. Не только вдохновила на подвиги задохлика из трущоб… Не морщись, я уже понял, что не сильно-то настоящий я настоящей тебе нравился. И ты, пожалуй, единственный человек на свете, который вот под этим, — Стив провел ладонью по шее и бицепсу, — сейчас видит меня. И уж точно единственная, кто сверху не замечает Капитана. Но в тебя верил не я один. Ревущие, солдаты, сержанты, даже генералы. Говард и сейчас использует тебя, твою придуманную биографию для создания мощнейшей организации. Твои фото будут там на каждом этаже, а после ты войдешь в историю, как основатель… Не-Пегги прервала его вялым жестом и устало улыбнулась, заправляя темные пряди за уши. — Говард всегда говорил: «Герой должен жить в сказке, в вакууме, иначе у него ничего не получится». Вот сейчас сижу и думаю, а ведь Говард во всем был прав. Стив, милый, ты — уникальный, беспросветный идиот, который почему-то поверил, что в мире, где место женщины очень строго определено, какая-то Пегги с сотней долларов в кармане неожиданно может получить карт-бланш, полковничьи погоны и свободу действий. Право выбирать новобранцев для важнейших операций стоимостью с город, а не подавать кому-то кофе. Право давать советы по стратегии, а не стучать на печатной машинке. Право обсуждать планы атаки, а не бинтовать чьи-то загноившееся раны в госпитале. Только такой безумец, как ты, мог поверить в Пегги Картер. Здесь? В Америке? Если бы тебе сказали, что президентом избрали черного, ты бы тоже поверил? Идеалист. Моя подруга — у актрис иногда случаются подруги — всю войну перегоняла самолеты. Бомбардировщики. Нет, это были не боевые вылеты — в бой у нас только мужчины ходят, а вот переставить авто с места на место может и женщина. Так вот, с ее самолетом что-то случилось, она смогла посадить его, но при посадке произошло несчастье — слишком сильный удар. Говорили, все случилось мгновенно. Но я не о том. Понимаешь, Стив, они даже не похоронили ее за государственный счет — на похороны скидывались девочки из ее авиаполка, друзья и родственники. Будто она умерла от инфлюэнции в своей кровати, а не за штурвалом бомбардировщика, который посадила как можно дальше от жилья, на поле. Чтобы ни одна проклятая бомба не взорвалась. И ее гроб не разрешили украсить флагом. Потому что женщине флаг не положен. Как думаешь, сколько продержусь я, когда Капитан Америка на очередном задании решит, что его жизнь куда дешевле сотен других? Кто я без Капитана Америки? Чтобы быть Пегги Картер, нужно быть Говардом Старком, милый Стив. Ну, или его деньгами. Не меньше. Не-Пегги вальяжно встала с кресла и шаткой походкой направилась к окну, выходящему во внутренний двор. Стив словно тень встал за ее плечом. Снаружи светило солнце. Двое мужчин играли в бадминтон на лужайке. Один из них, толстяк с усами как у Гейбла, все время промахивался, и каждый промах запивал из бокала, который стоял на легком складном столике. Его партнер по игре попадал по волану чаще, однако к виски прикладывался с неменьшим удовольствием. — Это мой муж. И его коллега по работе. Они оба трудятся в Сити. А я секретарь. Контора по утилизации военной техники — всего того, что нам возвращают по договору. Горы хлама. Там хорошие дотации от штата, да и льгота приличная. Но это неважно. Вот, смотри, Стив: мой муж — обычный человек, который вырос тут, в Нью-Йорке и который прекрасно знает, что его жена когда-то была актрисой. Да, он женат на бывшей актрисе — это чуточку пикантно, интригующе. Друзья ему завидуют. Даже те, у кого жены на пять лет моложе меня. Но никому из них, включая моего мужа, в голову не придет быть женатым на актрисе, которая… актриса. Это уже не интрига, это — позор. Такова жизнь. Мы все меняем сцену на счастливую жизнь. На дом. На детей. На «дорогая, я вернулся». В голове Стива снова зашуршала карточками память, услужливо подсовывая исключения. — Но Мередит Йетс… — Да, Мередит Йетс замужем и снимается. Но ее снимает только Скатарофф, ее муж. Можешь не напрягаться, я знаю все твои примеры. Исключения, которые подтверждают правила. И может быть, через десять лет мне захочется в ответ на «Дорогая, я дома!» врезать своему мужу с левой, как я сделала там, на плацу. Но не сейчас. Сейчас, — она решительно отвернулась от окна и указала на дверь, — ты отсюда уйдешь. Неважно, как Роджерс или как Капитан. Потому что они играют до семи партий, а судя по бутылке — это шестая. Потом они придут в дом, чтобы взять сигареты. А я — не Пегги Картер. Я похоронила ее на кладбище Грин-Вуд, и на могиле уже выросла трава. Давай помянем Пегги. Женщину, с чьим именем на устах шел в бой сам Капитан Америка, давай… — Я понял, не надо. Не кричи, — Стив остановил ее, сделал шаг назад. Хотелось остаться, но это было дико, мучительно — не столько для него, сколько для нее. Виноватой и ни в чем не повинной. Растрепанной, с искусанными губами. Так сильно отличавшейся от воспоминаний. Так разнившейся с теми женщинами, которых он видел последние десять лет. И так на них похожей. — Я ухожу. Постарайся пить меньше. В тебе-то действительно нет сыворотки. И береги себя. Ему больше не хотелось — ни подробностей, ни знаний, ни совпадений. Хотелось домой, в мир, где есть кто-то, кто смотрел проклятую «Лунную ночь» и может все понять, даже если рассказать толком не выйдет. Жаль, капсул не осталось, и теперь возвращение туда, где был смысл в Стиве Роджерсе, могло подзатянуться. Быть дураком было не в новинку. В новинку было стать им дважды. Не-Пегги говорила что-то еще, но потом, поняв, что он не слушает, устало и зло пожала плечами. Стив шагнул за порог, обернулся, сказал: — Говард, наверняка, обратится к тебе еще. И, возможно, даже внесет пункт о выполнении вашего дополнительного соглашения в свое завещание. Он предусмотрительный. Не отказывайся, играй. Так мы хоть в чем-то обманем этот мир — Милли Абрамс будет счастлива в браке и останется актрисой до самого конца. А Капитан Америка похоронит Пегги Картер. Не-Пегги только поморщилась, посмотрела с презрением, скривила губы и запустила бокалом с бренди в светлую стену холла. Стив не стал ждать слов. Вышел на залитую солнцем террасу, тихо прикрыл за собой дверь и устало оперся на нее спиной. Жара наплывала на город, воздух становился сухим и колючим. Тени сократились, и автомобиль, на котором он приехал, наверняка раскалился до температуры нижнего ада. Там, за тонкой деревянной преградой, отчаянно и зло плакала мертвая Пегги. Потом раздались шаги, мужские голоса, крики, топот, хлопнула дверь и что-то разбилось на куски. Иголка стоящего на тумбе в холле патефона сорвалась с креплений и упала на пластинку. Рычаг оказался поставлен на завод. Внутри заиграла музыка. Капитан Америка спустился по белым ступеням чужого дома. FIN