Обещаю

Пятому семь, и он слишком серьёзен для своих лет. Когда Клаус снова рыдает, громко, по-детски, навзрыд, Пятый лишь хмурится и думает: «Как девчонка». Четвёртый потешно шмыгает носом и вытирает рукавом фирменной пижамки мокрые от слёз щёки. «Отвратительно», – хмыкает про себя Пятый. Он-то уже большой и сильный, почти как папа, а большие и сильные не любят распускать нюни. Четвёртый громко всхлипывает и бросает на брата жалобный взгляд. – Ну чего ты? – не выдерживает Пятый, пододвигается к Клаусу и неловко хлопает его по плечу. – Мне страшно, – тихо бормочет мальчик, всё ещё мелко вздрагивая. – Они меня пугают. Пятый на минуту задумывается, на часах без десяти девять, почти отбой. Скоро Мама принесёт заботливо подогретое молоко и вечернее печенье с шоколадной крошкой, а потом ласково, но твёрдо велит разойтись по комнатам. – Попробуй выключить свет и побыстрее заснуть, – в итоге советует мальчик, сжимая в руке трясущуюся ладошку брата. Глаза Четвёртого округляются от ужаса. Кажется, он на секунду замирает. – Призраки любят темноту, – печально заключает он. А Реджинальд Харгривз больше всего на свете ценит дисциплину. Никаких послаблений, герои не должны бояться, даже если им всего семь лет. – Знаешь, – вдруг улыбается Пятый, – когда вырасту, я обязательно заберу тебя туда, где солнце не садится целые сутки. Там призраки нас не достанут. А если они появятся, я тебя защищу. Обещаю. – Правда? – Четвёртый поднимает на брата полные надежды глаза. – Да, только тебе надо немного потерпеть, – уже шёпотом добавляет Пятый. С этого дня он тренируется вдвойне усердно. В тринадцать Пятый исчезает. «Заносчивый, эгоистичный мудак», – злится на брата Клаус и впервые пробует травку. Забываться хорошо, и это слишком быстро входит в привычку. – Прекрати себя травить, – презрительно поджимает губы Бен. Четвёртый сидит, прижавшись к холодной стене спиной. Бледный, глаза полусомкнуты, тёмные волосы прилипли к мокрому от пота лбу. – Иди к чёрту, – шипит он в ответ, даже не меняя позы. Клауса ломает. Он помнит обещание брата, но Пятого теперь нет, и спасать себя приходится самостоятельно. Призраки не навещают жалких обдолбышей. Видимо, даже им бывает противно. Шестнадцатилетие никто не празднует. В доме по-могильному тихо, и Клаусу чудится, что он снова лежит на мраморном полу склепа. «С Днём Рождения меня», – горько усмехается парень и вытаскивает из тумбочки шприц. Травка – это травка, а тяжёлые наркотики у него впервые, и пальцы предательски дрожат. Но потом всё заканчивается. Или начинается. Этого Клаус сказать уже не может. Он лежит, запрокинув голову вверх, и смотрит в потолок. Перед глазами бегут картинки, образы смешиваются и мельтешат, но неизменно складываются в одно до боли знакомое лицо. Пятый высокомерно улыбается и хмурит густые брови. «За это я его и любил, – блаженно жмурится Клаус и поправляет себя: – Люблю». Когда Пятый наконец возвращается, Клаус смотрит на него с недоверием. Мальчишка что-то твердит про Апокалипсис и бесконечно пьёт. У него теперь странный манекен Долорес и замашки серийного убийцы. – Ты жалок, – наконец говорит Пятый. Это первый их разговор наедине, и Четвёртый действительно надеялся, что всё пройдёт не так. Он задыхается от обиды и чувствует, как тело требует новую дозу. – И это мне говорит тринадцатилетний алкоголик-социопат, – саркастично хмыкает Клаус и закатывает глаза. – Если бы кто-то исполнял свои обещания, всё могло бы быть по-другому. А потом он разворачивается и уходит. Пятый молчит, ему впервые нечего сказать. Больше они об этом не говорят. Работают вместе, изредка перебрасываясь колкостями. Конечно, сначала спасение мира, а потом всё остальное. Разве это не их кредо, так? А потом всё снова летит к чёрту. И Пятый ловит себя на мысли, что иначе и быть не могло. Все семеро Харгривзов, точнее, шестеро живых и один мёртвый, стоят на сцене музыкального зала. Собрались вместе, чтобы предотвратить Апокалипсис, но сами же стали его причиной, вот отец бы посмеялся. Пятый напрягается изо всех сил, но ничего не происходит. – Это конец, – спокойно сообщает он остальным. – Я не могу. – Эй, – начинает преобразившийся Клаус, трезвый и довольный собой. Он развил свой дар и спас остальных, и Пятый чувствует, что очень гордится братом. – Говнюк, ты мне, кажется, отпуск на юг задолжал. И, поверь, теперь ты от него не отвертишься. А потом происходит синяя вспышка. Возможно, они заслуживают второй шанс.