Hail to the King.

— Епископ! — послышалось за спиной у Хэмунда, когда тот вовремя решился отступить на пару шагов. Колесница Ивара Бескостного не спеша въехала на промокшее от ночного дождя поле. — Я рад, что тебе не терпится сокрушить наших общих врагов, — лукаво улыбнулся тот, — Ведь поэтому ты не подождал меня, как я тебе приказал? — Ваши края мне не знакомы, — спокойно ответил Хэмунд, вглядываясь в темноту отдалённого леса, — желательно изучить их до битвы. — Это просто поле. Поле с травой, — развёл руками Бескостный. — Ты столько говоришь о своём мёртвом боге и его защите, что для меня удивительна твоя забота о земном. — Я служитель Христа и я воин. Как служитель, я обязан понимать и следовать словами божьим и его воле. Воин же должен знать о своей битве. Как духовной, так и насущной, Ивар, — он взглянул на Бескостного через плечо, — и для меня имеет значение, какой ветер обдувает эти просторы, какая почва рыхлится под моими ногами, какие леса отбрасывают тень вдали. — ... и ты знаешь своё дело, — докончил Ивар, сложив подбородок на скрещенные руки. Только глупец может быть расслаблен перед битвой. Или же безумец. Необязательно хорошо знать младшего сына Рагнара Лодброка, чтобы понять, к какому из вариантов стоит его причислять. Армии братьев вышли на судьбоносное сражение. Они щурили голубые глаза, выискивая в толпе силуэты знакомых людей, и этот визави гнал кровь по их телам с двойной скоростью. Хэмунд так же мог узнать некоторых из них. Он имел глупость дважды недооценить норманнов при битве в Йорке, расплатой чему послужил плен. Честный приговор, как думал он тогда, но умирать был не готов. Что же будет сейчас? Остановись его сердце вдали от дома, в луже собственной крови на промерзшей языческой земле, его телу никогда не упокоиться в этом мире и в единственном имеющем значение. — Тебе, Господи, вверяю я душу свою, ибо искренне, всей своей душой и сердцем... верую в тебя. Не дай моим врагам взять верх надо мной, не дай им посрамить мою веру в тебя, ибо ты Бог и спаситель мой. На твою милость уповаю я вновь, вверяю себя в твои руки всецело. Он очертил на своём теле крест спасителя, прильнул дрожащими губами к символу Христа, шепча одну единственную просьбу, ведь не готов Епископ верить в то, что пришло его время, — Аминь. Благую тишину нарушил лязг стали и щитов. По обе стороны воины, подобно диким быкам, в нетерпимости протаптывали землю под собой, ожидая команду. И, подобно диким быкам, начинали неспешное движение ещё до того, как её услышали. — Вперёд! — завопил Бескостный, вскидывая вверх заточенный топор. — Вперёд! Он оставил на лице Хэмунда последний взгляд небесных глаз, прежде чем его колесница сорвалась с места. Лёгкий кивок Бескостного получил ответ, после чего меч, верно служивший Епископу на родной земле, покинул ножны и сверкнул на затянутом облаками солнце, что на мгновение осветило его лик. " Господь со мной, — подумал Епископ. — Господь со мной". Сотни тяжелых шагов, переходящих на бег, сотрясли размоченную дождем землю. Хэмунд поднял над головой своё знамя, готовясь отразить любую из атак северян, пусть те больше него; пусть, ведомые дикостью, сокрушаются на чужака десятками смертоносных ударов. Его руки, переходящие в сталь, расчищают путь вперед, защищают с боков, не дают подступиться сзади. — Очень хорошо, Епископ! — слышит он обезумевший в хаосе битвы голос Ивара, что похож на срывающийся с губ стон наслаждения, когда мужчина берёт желанную женщину, что долго была запретной. Оттого время с ней — самое сладостное и упоительное, а жар бёдер не сравним ни с одним другим. Но стоит им закончить, как на губах останется лишь вкус разочарования, ведь больше ему нечего хотеть. У Бескостного же останется вкус крови, которой он успел напиться и больше не возжелает, пока губы вновь не треснут от засухи. Но лишь в том случае, если калека сможет выжить в собственноручно созданном апокалипсисе. Горло Хэмунда так же сушила жажда крови, крови язычников. Может, для этого Господь послал своего раба в далекие дикие земли, что не тронуты его рукой. Утолить охоту. "Я сражаюсь за тебя, где ты укажешь и с кем ты решишь. Ведомый твоей рукой я бьюсь. Не Ивара Бескостного, ибо он не властитель. Нет власти не от Бога". Но разрастающийся хаос битвы — самый непредсказуемый из всех стихий, потому Бескостному остаётся лишь рубить головы, а Хэмунду — пронзать сердца нечестивцев. Язычники показали себя, и теперь с ними всё понятно. Демоны, что не чуждаются нападать даже на святые места, не заслуживают пощады или искупления. И потому рука, готовая протянуться для помощи, теперь есть гнев, карающий дьяволов за их проступки. Тяжелый удар прожег его неприкрытый крестец. Подкосившиеся ноги не удержали равновесие, отчего тело погрузилось в разрытую грязь, словно та и вовсе его затянула. — Вставай! — закричал Бескостный, отвлекаясь на раненого Епископа, что стало его первой и последней ошибкой, — Ты дашь им выкинуть тебя в море, из -за которого прибыл?! Стрела отдалила Хэмунда от смерти ровно на шаг, сокрушив тело его противника в соседнюю лужу. Он поймал на себе взгляд Рагнарссона, что никак не хотел соблюдать целостность в его собственных глазах -- то раздваиваясь, то сливаясь с голубым небом. Епископ видел лишь очертания: как колесница двинулась вперед, а топор, откинувший тело Бескостного в противоположном направлении, нашёл свою цель в сражающемся позади него воине. Видел он и самого Ивара, что тоже оказался в грязи, неуклюже перекатываясь на живот и отбивая атаки нахлынувшей волны. Он кричал, привлекая к себе и без того незавидное внимание, и Хэмунд позволил себе ругательство, кое не позволял ещё ни разу. Ивар Бескостный. Тот, кого боятся; о ком говорят, прикрывая рты дрожащими руками, в его глазах же просто мальчишка. Теперь испуганный мальчишка. Христианский Епископ поднял себя на подкошенных локтях, заставляя измученное тело ползти среди обмякших тушь некогда живых существ, и видел, как неминуемо приближается смерть в образах дикарей, крепко держащих топорища в окровавленных руках. Но стрелы поражали их одного за другим, освобождая путь. Путь, который он проложил до визжащего тела слепого нечестивца - калеки, от кичливости которого не осталось и следа. Епископ его не осуждал. Библия велит не щадить неверных, но он не может дать Ивару умереть, ведь тот слишком важен для дальнейшей судьбы священнослужителя. — Ты глубоко заблуждаешься, — прохрипел он на ухо Бескостному, кусками грязи обхватив того за голову, - и потому некому защитить тебя. Меч Епископа заблестел над головой Ивара, беспрепятственно входя в открытую грудь нападавшего норманна, а кровь его окропила довольное лицо калеки, что вмиг почувствовал себя защищённым. Его ясные глаза и белые зубы загорелись на фоне измазанного лица, он желал большей крови. — Вот ты и убил за меня! За меня! — Бескостный ухватился за руку Хэмунда, дабы выпрямиться, но хлябь осквернённой междоусобицей земли притянула его обратно. Было бы честно бросить его умирать, дабы тот въехал на своей колеснице не в Каттегат, но прямиком в адские врата, однако, обилие мерзости, что окружило Хэмунда, заставило позабыть о любого рода честности. "Лишь потому что я хочу победить, — вторил он себе. — только поэтому". Чёрный конь Ивара, обученный не бояться ни крови, ни людей, вернулся к хозяину. Конунг Харальд, так его звали норманны, спас жизнь Рагнарссону, пригнав колесницу прямо к немощным ногам. — Помоги затащить! — крикнул он Хэмунду, прежде чем тот успел что - либо сделать. И Ивар, вновь оказавшись на коне, схватил Епископа за воротник легкой брони, дабы тот вновь не кинулся в гущу угасающего противостояния. — Смотри сюда! — Бескостный указал пальцем на группу людей, что в спешке кинулись отступать. — Это Лагерта! Мы догоним её и убьём! — Нет! — возразил Хэмунд, оттеснив руки Ивара с повода. — То верная смерть. Он хлестнул коня, уводя их с пропаханного тушами поля. Колёса то и дело проваливались в грязь, пробуксовывали, вдавливаемые весом двух тел, но Хэмунд не выпускал кожаные ремни из рук. Ивар прожирал взглядом его череп, виня в неиспользованной возможности, но их тела ссадили, лишили сил биться против знаменитых воинов. — В этом ты виноват! — закричал Ивар, пробивая рукой собственную грудь. — Впредь говорю я, а ты слушаешь! Не наоборот! В метре от них пролетела стрела, заставив пригнуться, вдавливаясь в головы друг друга. От них разило потом, кровью и другими нечистотами, но нос отказывался игнорировать отвратный запах даже спустя продолжительное время. Хэмунд огляделся. Остатки воинов добивали друг друга, а их тени воедино сливались с травой под сумрачным небом. — Вот оно, — заговорил Епископ, прищуром окидывая тела выживших и погибших, — чудо быть человеком. И ужас быть человеком. На этом равновесии и держится жизнь, Ивар Бескостный. Ни на чем - то одном. Спрыгнув с колесницы, Хэмунд сжал в ладонях ноющие колени. Ивар продолжал смотреть на него, ожидая новых слов, но тех не последовало. Епископ лишь тяжело поковылял обратно, вытирая о штаны вязкую кровь. — Ты можешь въехать в Каттегат со своим новым конунгом. Со мной. Ивар оббил засохшую грязь с рукавов, победно выпрямившись в своём седле. Он не показывал радости, но лишь потому что той, возможно, не было и вовсе. Его главный трофей удаляется всё дальше с каждой минутой, но, благо, остатки разума вопят ему не кидаться вдогонку слепо. — Не надо, — отмахнулся Хэмунд, — Это не моя война и не моя победа. — Но мы победили. Они посмотрели друг на друга, и глубина их глаз слилась воедино под последними лучами уходящего дня, пока ехидная улыбка не перетянула лицо Ивара. — И что говорят у вас в таких случаях? Хэмунд недобро усмехнулся. — Да здравствует Король.