Каракули

— Вау! … Да твоего… надо взашей… — доносится сквозь шум в голове. Перед глазами движется невнятная темная муть. Эка ж его приложило! Инк пытается потереть нудящую черепушку, но рука путается в чём-то длинном и тонком, не достаёт. Тогда скелет, думая рассмотреть, во что он такое вляпался, пытается потереть глазницу. Той же рукой. Молодец. А голос продолжает вещать: — Не, ну серьезно! Такой шлак называть искусством даже по твоим меркам стыдно. — М? — невнятно мычит Инк. В глазах потихоньку светлеет, но всё вокруг пока остаётся размытым. — Эй, клякса? — От общей массы отделяется тёмное пятно и приближается к нему. — Ты вообще меня слушаешь? — Вблизи пятно обретает очертания Эррора. — А ты говоришь? Эррор подвисает на пару секунд — не из-за глюков, а в качестве вполне адекватной реакции на беспросветную тупость. — Ты идиот или прикидываешься? — всё-таки уточняет он. — Я пока не решил. — Оно и видно, — бурчит разрушитель, буравя художника взглядом. Они играют в гляделки несколько секунд: от возмущения Эррор подзабыл, о чём таком он вообще говорил, а Инк даже никогда и не помнил. Инку быстро становится скучно, и взгляд ползёт вниз, натыкается на скетчбук в свободной от нитей руке Эррора и замирает. Глядя, как вытягивается лицо художника, разрушитель также смотрит вниз — и вспоминает, что хотел сказать. — Ты что, теперь ещё и детишек мазюкать учишь? — посмеивается Эррор, неловко открывая скетчбук одной рукой и коленкой. Инк крепко стискивает зубы и дёргается, но второй рукой Эррор крепко держит нити: пальцы совершают неуловимое движение, и голубая магия удерживает тело художника от обращения в чернила. — Тише, тише! — в усмешке разрушителя сквозит угроза. — Чего такой нервный? Ну, положим, помну странички, — он сжимает пальцы, и твёрдые кости царапают бумагу, — ну, положим, даже порву, — нажим усиливается, и скетчбук спасает только твёрдая обложка. — Тебе-то что? Такого дерьма тебе малышня ещё кучу нарисует. — Оставь скетчбук в покое, — художник злится. Знал же, что сначала надо вещи домой забросить, а только потом идти отвоёвывать какую-то там вселенную — но нет же! Знание и дело у Инка упорно отказываются сочетаться. А уж если вспомнить про его никудышную память… — Да, согласен, такую дрянь хрен воспроизведёшь, — Эррор ухмыляется. Он наконец-то — наконец-то! — нашёл, чем поддеть художника и просто так оставлять эту золотую жилу не собирается. Всего лишь ржёт над кучей листков с каракулями — зато какой эффект! — Заткнись. — Стабильно выдавать такое убожество — это уметь надо. — Заткнись! — Так вот почему это искусством называется! — Отдай мне чёртов скетчбук, Эррор! — Инк скалится вовсю, и оба зрачка оборачиваются красными прицелами. До Эррора, наконец-то, доходит, что он как-то слишком сильно его поддел. Так не бывает. — Чего это ты такой нервный? Даже если ребятишки плакать будут — тебе же насрать! Ты ж бездушная скотина! — теперь раздражается Эррор, постёгиваемый любопытством. — Тебе ж дело есть только до вселенных да до своих, — он колеблется, глючный голос падает на октаву вниз, — порисулек. Они снова играют в гляделки. — Инк, — рот разрушителя медленно растягивается в ухмылку, и художник вздрагивает, — да это же твои каракули. По бешеной пляске цветных зрачков он понимает, что попал в яблочко. — Да ну нафиг! — восторженно удивляется своей догадке Эррор. — Чёртов художник всей Мультивселенной — а руки из задницы! — Замолчи, — шипит Инк. Зрачки не останавливают своей пляски, а грудь вздымается слишком часто. — Да? — разрушитель подходит поближе. — А то что? — и тут же отскакивает прочь с глючным воплем: художника вырвало прямо на него. Чернила застилают грудь и подбородок, сообщения об ошибках — глаза. Инк пользуется тем, что противник отвлёкся, и просачивается полужидкой массой сквозь давшие слабину нити. Фигура, ещё не до конца обратившаяся в твёрдое тело, хватается за скетчбук, вырывает его из цветных пальцев. Как побочный эффект, уже вполне себе твёрдый локоть бьёт чёрному скелету в челюсть — глюков становится больше. Подхватив свою огромную кисть, лежащую поодаль, Инк одним ударом отправляет дезориентированного разрушителя прочь из альтернативной вселенной. Полёт в чернильный портал оказывается недолгим, но матерным. Оставшись в одиночестве в показавшейся оглушающей тишине, художник нервно вздрагивает, окидывает невидящим взглядом поле боя. Чувствует во рту чернильный вкус и неловко сплёвывает. На подбородке остаётся тонкая линия чернил, смешанных со слюной. — Сами перегрузятся, — бормочет он, не особо представляя, кого он успокаивает, и уходит в чернильный портал.

***

Мысли, бывает, разнятся с действиями. Магия — порождение мысли, облачение идеи в материальную форму. Здесь главное — подумать, а внутренний магический потенциал (читай: душа) реализует остальное. Но с рисунками всё не так. Рисунки проходят слишком много посредников — органы чувств, нервы, кости… Так думает Инк, сидя на коленях посреди одного из островов Сферы Набросков. Перед ним, раскрытый на первой странице, лежит скетчбук, и даже сам художник уже не может определить, что же здесь было изображено. Пальцы обхватывают листок, сминают его, вырывают, рвут. Белые конфетти летят в воздух, и вскоре к ним присоединяется ещё одна порция — и ещё, и ещё одна… Инк прерывается, когда доходит до того наброска, над которым потешался Эррор. По груди пробегает спазм, и чернила льются прямо на скетчбук. Художник кашляет, утирает подбородок тыльной стороной ладони и почти злобно думает, что, может быть, разрушитель отчасти прав и какие-то ошибки должны умереть. Каракули тонут в чёрной луже.