Ever since we met

      — Земля вызывает Сашу, как слышно, прием!       Кулачки у Сони твердые, и в ребра ее кулачок впечатывается довольно ощутимо, хоть и не сильно и не больно. Саша знает, когда эта малявка хочет сделать больно, она делает, причем с легкостью. Не ее способность, но магии ей для этого и не надо, достаточно разозлиться. Саша на себе ни разу не чувствовала, как это, разозлить Соню.       — Извини, — она улыбается уголками губ. — Задумалась я что-то.       О чем задумалась, лучше бы Соне не спрашивать. Да и Лизе, растянувшейся поперек кровати с другой стороны от нее, тоже — хотя Лиза, как раз-таки, глазками блестит, будто знает. Откуда бы ей? Нет, она мысли не читает, и это и хорошо. В конце концов, об этом не знает даже Ваня — о том, что снилось ей этой ночью. О том, что снилось это не впервые. О том, что в сне ее снова были влажная земля под босыми ступнями, и многоголосый шепот, и огонь, и пальцы, сплетенные с пальцами других, стоящих рядом, ведьм, и, главное, такое привычное во сне и такое странное для реальной нее — живот, кажущийся огромным.       Вещий сон? Вряд ли, но наверняка что-то подобное в ее жизни будет. Через сколько вот только? И когда? На поляне, где нет ни осени, ни весны, ни холода, ни жары, не понять, а именно поляна ей и снилась. Саша головой встряхивает, понимая, что все-таки думает о том сне, как о вещем. Понимая, что снова уходит в свои мысли.       — Надеюсь, о том, о чем я тебя попросила подумать, —Соня язык показывает, ноги поджимает, устраиваясь в изножье кровати поудобнее. — Давай, Алинке тоже полезно узнать будет.       — Алинке свои рассказать могут, не перекидывай это на меня, — фыркает Саша в ответ. Алина тоже фыркает, ногами болтает, на широком подоконнике восседая — на кровать отказалась переползать наотрез, заявив, что подоконник не обвалится, а вчетвером им будет слишком тесно.       — Нет, ну возможно же, чтобы у нас и у вас было что-то по-разному, — поддакивает она. Лизка на них косится — по очереди, конечно, иначе косоглазие бы заработала — а потом вдруг хрюкает в подушку, плечи мелко подрагивают от смеха. Что?       — Как вижу, — заявляет она, отсмеявшись, — приходит Алина на поляну и заявляет «я от ковена Этери Георгиевны». И Мать в ответ «да, я помню, у вас традиции другие, вы не на алтарный камень ложиться должны, а под него».       Посмеиваются все — картина и правда комичная вырисовывается. Нет, важные детали, те, которые действительно имеют значение, наверняка у всех одинаковы. Остальное уже может и отличаться.       — Корица помогает, — говорит Саша уже серьезно, отсмеявшись. — Даже если любви там море, у вас может быть стресс по какой-нибудь причине, и это собьет весь настрой. Благовония из корицы. И в ваш общий отвар не забудь добавить имбирь.       — Зачем? — Соня выглядит интересующейся, не недоумевающей. Саша улыбается уголками губ.       — Афродизиак.       Как раз Соня и краснеет больше всего, даже больше Лизоньки, которая о значении этого странного слова узнала не так давно. В принципе, логично, ведь именно ее ритуал они сейчас обсуждают. Есть моменты, которые можно опустить, как коричные благовония и имбирь в отваре, и что-то можно добавить, как она добавила жасмин, желая получить хотя бы иллюзию любви, не зная, что этого вовсе и не нужно. Есть моменты, которые опускать нельзя, как настой, благодаря которому она не забеременела в ту ночь, или рисунки на их телах. Всегда есть что-то, что обязательно, и что-то, что необязательно, но можно, и что-то, что лучше бы не делать. Во что лучше бы не лезть. Нет, вряд ли Соня что-то подобное сделает. В конце концов, она не идет на поляну завтра. У нее еще есть время на подготовку, а у них — на помощь ей с этим.       У них — это у старших ведьм, и почему она только что мысленно причислила себя к ним, Саша правда не знает.       — Зачем? — интересуется, отмерев, Соня. Едва заметно улыбается Алина, на ее лице нет того выражения, что бывает, когда она пытается заглянуть в будущее, или когда его видит, но есть понимание. С чего это вдруг она понимает, если сама не старше Сони, даже младше чуть, Саше не понять. Алина, судя по всему, ритуал проводить в ближайший год не собирается, Соня его планирует перед солнцестоянием, когда ей как раз семнадцать исполнится, и Саша бы ей посоветовала подождать еще немного, но это не ее жизнь и не ее дело. Ее дело — помочь, если решение уже принято.       — Затем, что это все равно нервы и волнение. А волнение еще никогда не помогало тому, что вы собираетесь сделать. Ему, может быть, не повредит, но если ты будешь волноваться, зажмешься. Кому от этого будет лучше?       — Ну да, в принципе, — бормочет Соня себе под нос, кончики ее ушей краснющие, того и гляди, волосы подпалят. — Но Игорь мне не навредит, я знаю...       — Если он тебе навредит, я то, чем он тебе навредит, в баночке с формалином преподнесу в подарок анатомическому музею нашего университета и скажу, что нашла, — Саша плечами пожимает. Шок на лице Сони того стоит — сидит, глазками огроменными хлопает возмущенно, но ни звука выдавить не может. И не надо. Лиза хихикает снова в подушку, Алина щурится смешливо, рот ладошкой прикрывая. Алину Саша несколько дней назад сделала вид что не заметила в машине у Нейта, где градус накала был, наверное, примерно таким же, как у Вани, когда он ее подвозил — Алина ни словом об этом не обмолвилась потом, но вроде была благодарна.       — Ты ему, главное, об этом не говори, — просит Соня, наконец, когда голос ее начинает снова слушаться. Саша хмыкает — наивный ребенок.       — Он и так уже знает. Ты когда на него обиделась, я чуть по нему двести двадцать не пустила, так разозлилась. Ну и... — она плечами снова пожимает, не договорив. — Непроизвольно, конечно. Зато ребята тогда и узнали, что я ведьма. Не Нейт, Нейт от Алины знал.       — Болтушка, — Соня обвинительно наставляет палец на хихикающую в ладошку Алину, потом на Сашу переводит. — И ты болтушка. Я сама бы Игорю сказала, а ты мне все удовольствие испортила.       — Да я тебя умоляю, — Саша глаза закатывает картинно, но смех в голосе даже не пытается сдержать. — Он меня первым делом спросил, не могла ли ты его приворожить, и выдохнул облегченно, когда понял, что это его собственные чувства, и что это он тебя по собственной воле так сильно любит. А ты бы как ему это объясняла? Тебе, как лицу заинтересованному, веры меньше, а я ему сказала, что если бы ты посмела, я бы тебе лично по заднице надавала.       — Так и сказала?       Тон у Лизки не столько недоверчивый, сколько любопытный, и глазищи блестят. Не так она сказала тогда, конечно, но можно же иногда приукрасить?       — А что, сомневаешься, что она могла бы? — фыркает Алина. Лиза головой мотает, мол, нет, вы чего вообще? — Правильно что не сомневаешься. Сашка наша как-то раз, младше тебя была, однокласснику нос расквасила.       — Это что, становится одной из тех легенд, что передаются из поколения в поколение? — возмущается Саша шутливо. Семь лет прошло с тех пор, плюс-минус около месяца, а уже те, кто эту историю не видели, а слышали об этом, передают ее дальше.       — Угу, как сказка про Ивана-царевича и Александру Премудрую, — Соня уже откровенно ржет, от нее откатываясь по кровати, чтобы не попасть под удар подушкой. — Алин, я возьму огонь на себя, рассказывай Лизке, это заслуживает того, чтобы об этом помнили поколениями!       — А можно я расскажу? Я там был даже.       Подушка, которой Саша пыталась до Сони дотянуться, отлетает куда-то в сторону, когда она, отбросив ее, с визгом кидается Ване в объятья. Он, ее сходу поймав, прижимает ее к себе, целует так, что дыхание перехватывает. Вроде бы всего шесть часов вечера, а не было его с девяти, а будто целую вечность не виделись. Любовь, сказала как-то раз тетя Лена, это когда ты не умрешь без любимого человека, и будешь нормально жить, но с ним тебе все-таки несравнимо лучше. Если ты не можешь без него, это уже зависимость, и это нездорово, и это не здравый выбор, добавила тогда тетя Ира, потому что ненормально, когда ты абсолютно теряешь волю к жизни, если этого человека в ней нет. Вот и они вполне спокойно существуют друг без друга — хотя как знать, будет ли так же, если им вдруг придется разъехаться на больше чем пару дней, неважно зачем — но рядом им все-таки лучше. Вместе им все-таки лучше.       Выразительный кашель со стороны кровати заставляет их все-таки оторваться друг от друга где-то через минуту или около того. Щеки заливает краской, когда Саша встречается взглядом с хитро улыбающимися Соней и Алиной. Лиза наверняка улыбается так же, но над подушкой видно только блестящие смешливо глаза. Заразы.       — Вообще-то тут дети, — заявляет Алинка, того и гляди, засмеется в голос. — Лизке только четырнадцать. И мы несовершеннолетние. Так что мы, наверное, пойдем отсюда, а то тут сейчас будет восемнадцать плюс, судя по всему.       — На восемнадцать плюс мы вас не позовем, не надейся, — отзывается Саша, язык ей показывает. Ладонь Вани как-то очень удобно устраивается на ее бедре, и выпутываться не хочется. Впрочем, вполне хорошо получается устроиться у него на коленях, когда он садится на стул. — Я думала, ты домой к восьми вернешься. Что, Сэмми и Димка так быстро свалили?       — Да у Димки Сапсан, он же всего на пару дней приехал, — отмахивается Ваня, мол, ничего особенного. — Так что мы его проводили, потом я Сэмми домой подкинул, ну и рванул на максимально разрешенной скорости. Не превышал, не смотри на меня так. Штраф никому не нужен, дерево посреди моего капота тоже.       — Вань, — зовет Соня, — ты обещал рассказать, как Сашка носы расквашивала.       Ваня смеется заразительно, громко. Он вообще намного громогласнее Саши, и это ей тоже нравится. Она знает, как бы тихо она ни говорила, ее семья ее услышит. Девочки из ковена — тоже семья. Ваня и его родители — тоже.       — Вот хитрая лиса, а! — заявляет он преувеличенно-возмущенно, отсмеявшись. — Ничего я не обещал. Но ладно, по доброте душевной, так и быть.       Девчонки подбираются, готовые слушать историю, наверное, около получаса. Будет им, ага. Там и не было ничего такого.       — Саня когда приехала, — начинает Ваня, и в голосе его неизвестно откуда вдруг появившееся тепло, — как зайчонок была. Пугливая такая прям. И когда уже тут в школу пошла, ее задирать начали. Новенькая, тихая, в конфликты не лезет, не жалуется старшим. Ну вот и пристал один. Конкретно Саню довел в один момент, я сам не понял, чем...       — Не понял он, — перебивает Саша, глаза на секунду закатывает, мол, не выебывайся. — Он тебя оскорбил, потом еще наезжать начал, а ты... «не понял», ага.       — Ну я ему сказал, что не хочу ему нос ломать, а он сказал, что это была угроза и он ее запомнил, — беспомощно разводит руками Ваня, но тут же подхватывает ее снова, чтобы с его коленей не свалилась. — А потом Саня аж зубами заскрипела, а этот идиот вдруг о порог споткнулся и полетел мордой в пол. Еще и руку сломал, пытаясь притормозить. Жалко только не понял, что это Саня сделала. Было бы интересно посмотреть, как бы он всех убеждал, что это она, если все видели, что она в паре метров от него стояла.       Лизка, историю эту вообще не знавшая, после нескольких хлопков в ладоши показывает большими пальцами вверх. Хулиганка.       — Я тогда только-только узнала, что я ведьма, впервые проявилось за пару дней до того, я день дома отлежалась, пришла в себя, а тут этот вот, — Саша руками беспомощно разводит, мол, я тут вообще ни при чем. — Ну и как-то само получилось. Разозлил он меня. Я сама перепугалась, к тете Ире побежала, а то как же, только утро, только в школу пришла, а уже кому-то пару костей сломать успела, это что, постоянно так будет? Она убедилась, что медицинскую помощь ему оказали, и не беспокоилась больше. Это я нервничала.       — Вот это любовь, — смеется Соня. — Когда твой парень за тебя обещает нос сломать, а ты его ломаешь вместо него, чтобы ему не приходилось.       — Ваня тогда моим парнем не был, — возражает Саша, легонько его пихает, мол, видишь, сколько упустил? — Долго еще не был.       — А вы пробовали встречаться? — влезает Лиза. Глазки блестят у всех трех. Любопытные маленькие заразы. — Ну, раньше.       — Не. Венками вот зато менялись. Кстати, в тот же день, из школы шли, ну и сплели по приколу из листьев. У меня кривой такой вышел, до сих пор стыдно, — Ваня хмыкает, щурится смешливо. — А встречаться нет, не пробовали. Я был уверен, что Сане не нравлюсь, она — что она мне, ну вы эту беготню уже видели.       Смотрят они на него, конечно, как будто у него вторая голова отросла. И на нее тоже, впрочем. Ничего, переживут они такие новости. Конечно, девчонки знали, что они еще в детстве венками обменялись по незнанию, но это всегда так, одно дело знать, другое дело — слышать, как именно это было. Даже никакой романтики, просто ребячество, а в итоге вот что. Кто же знал, что ее детская влюбленность со временем превратится в это? Кто знал, что он тоже в нее влюбился? Кто знал, что никакой венок не потребуется, чтобы ее чувства лишь выросли, потому что она ведьма, а эта грань действует только на обычных людей?       — Я тоже хочу венками обменяться когда-нибудь, — Лиза подушку к животу прижимает, будто обнимая, и падает на спину на кровать, голову свешивая, косы черные свисают до пола. — Только не случайно, а специально, и с кем захочу.       С кем она хочет, Саша знает — не знает Соня, не факт что знает Алинка, видящая будущее, но не чувства людей, даже Ваня догадывается, но не знает точно. Собственная исключительность приятно щекочет самолюбие. Так же приятно, как поцелуй, который Ваня оставляет на ее щеке, почти клюет ее, совсем уж быстро, будто пытается сделать так, чтобы девчонки не успели заметить, что это было. Смешной.       Девчонкам уезжать приходится к восьми, после ужина — тетя Ира заезжает, забирает и Соню, и Алинку, которую до дома подкинет, они на прощание расцеловываются, Соня подмигивает ей, обещает солнечное утро — она может. Раз обещает, значит, сделает. Саша, в дом зайдя, Ваню в щеку целует и ускользает от него. Он ее поймать не пытается — знает, если она не задерживается рядом, значит, есть что-то, что ему не стоит знать, ну или просто не обязательно. Хорошо, когда тебе так доверяют — иметь кого-то, кому тоже можно так доверять, не хуже. Хорошо, что они стали такими людьми друг для друга. Тетя Лена ей улыбается, когда она опускается в кресло напротив, поджимая ноги, и подталкивает по журнальному столику к ней пузатую чашку с чаем. Толстостенную, чтобы не так быстро остывал. Смотрит она, впрочем, пытливо, явно не зная, о чем пойдет речь, и щеки заливает краска. Ну вот как об этом заговорить с тетей Леной? С мамой Вани, поправляет она себя. В данном случае именно в этом проблема.       — Теть Лен, — в омут, так с головой, — есть какой-то способ предотвратить беременность? Который либо долговременный, либо долго можно применять без вреда. Я думала насчет таблеток...       — Надеюсь, передумала, — вставляет тетя Лена. — Судя по тому, что ты меня просишь не посоветовать, какие лучше, а сказать способ, наверняка и правда.       — И правда, — соглашается Саша.       — И что, не хочешь детей от моего лоботряса?       Она на миг зависает даже, прежде чем понимает, что тетя Лена смеется. Да уж, похоже, она переволновалась, раз уже не может отличить серьезный вопрос от шутливого. Надо приходить в себя.       — Мы сейчас оба не готовы, — отвечает она, наконец. — И хотелось бы исключить любой риск случайной беременности. Года через четыре-пять, наверное, подумаем об этом всерьез, но пока мне восемнадцать, Ване двадцать, мы еще на ногах как следует не стоим. Не хочется надеяться на мифическую лужайку для зайки, которого там какой-нибудь бог даст.       — Пока этот дом стоит, он будет домом для вас и для всех детей, которых вы решите иметь, — заявляет тетя Лена серьезно, даже улыбка у нее меняется. Впрочем, лишь на миг. — Если решите. Так, смотри, можно травы, и чуть магии, но как бы ты не забывала о них. А можно что-нибудь зачаровать, что на тебе постоянно, но ограниченно не по времени или по заряду, а просто чтобы снять можно было, и это посложнее. Может быть, есть еще другие способы, я попробую найти. Пока еще немного так попредохраняйтесь, ладно?       Это правда смущающе, говорить на эту тему с тетей Леной, которая ей как мама, и которая ее возможным детям будет бабушкой. Будущим детям, поправляет себя Саша, сон снова вспоминая. Наверняка такое будет. Чашку с чаем, не опустевшую даже наполовину еще, она отставляет, чтобы пересесть на подлокотник кресла, в котором тетя Лена сидит, и обнять ее. Ответные объятья такие же крепкие, теплые и любящие. Можно закрыть глаза и представить себе, что она снова маленькая девочка, которую любят все вокруг. До попытки родителей оградиться от нее и оградить ее от них, до нового города, где никто не знаком, до уверенности в том, что ее предали, а может, и просто без этого. Может быть, в каком-то другом варианте развития событий все было бы иначе, все пошло бы по-другому, и родители не испугались бы, и в Москву привезли бы ее целенаправленно, и объяснили бы ей, почему оставляют надолго, и они бы созванивались постоянно, и встречались бы часто, и... Нет, не надо думать об этом всем. У истории нет сослагательного наклонения, прочитала она как-то раз. Если бы, да кабы, да вот только ничего из этого не было, а если и будет, то уже иначе. В конце концов, ей ведь больше не одиннадцать. В конце концов, в одну реку дважды не войти, и об этом она уж точно не жалеет. Новый опыт должен быть окончательно новым.       Чай она все-таки допивает потом, тетю Лену в щеку целует, прежде чем выйти, чашку свою моет как-то даже излишне старательно, прежде чем выключить, наконец, воду. В комнате у нее — они все еще имеют отдельные комнаты, и спят, по настроению, то у него, то у нее — Ваня уже сидит, выбирая фильм. К моменту, когда они его досмотрят, им лучше бы уснуть. Завтра все-таки понедельник, и вставать сложнее с каждым днем, с каждым все более поздним рассветом, тем более когда за окном хмурый октябрь.       — Ванюш, — она его со спины обнимает, лбом тыкается коротко между его лопаток, но тут же голову поднимает, — что бы ты сказал, если бы я сказала, что у нас будет ребенок?       Счастьем он вспыхивает настолько, что светится весь. Есть в его сиянии и немного неуверенности, и даже страха, это видно в его глазах, но счастье неподдельное, и от этого тепло.       — А ты...       — Пока нет, — она головой качает, улыбается. — Мы же хорошо предохранялись, Ванюш. Просто мне снится уже не в первый раз, что я беременна. И я точно знаю, что это твой ребенок.       Ноутбук отставив в сторону, он ее тянет к себе на колени, целует легко куда-то в ключицу. Щекотно и приятно.       — Я бы очень хотел, чтобы у нас был ребенок. Но мы еще не совсем самостоятельны, зай. Если будет, конечно, из кожи вон вылезу, чтобы у тебя и детей было все, что надо, но хотелось бы быть немного более готовым. Подождешь?       Ну вот не хитрюга ли, скидывать на нее все, будто ей больше всего надо! Нет, не так это, видно и по его мечтательной улыбке, и по тому, как он ее к себе прижимает. Когда у них когда-нибудь будет ребенок, это будет ее единственный конкурент за любовь Вани, это Саша знает точно. Единственный, если будет один. Если больше, то, конечно...       — Мне тетя Лена сказала, что поможет с этим, — делится она. — Так что можешь не беспокоиться, она не спешит с тем, чтобы стать бабушкой, и поможет реально.       Ваня вместо ответа на это ее целует, примерно так же, как несколько часов назад, при девчонках. Разве что девчонок тут больше нет, да и вообще никого другого, кроме них, и зачем сдерживаться? К тому времени, как они вспоминают о том, что хотели посмотреть фильм, им бы пора уже спать.       В конце концов, фильм и завтра посмотреть можно.