***
Почти полчетвертого на часах, мы в твоём кабинете. Твоя компания мне глубоко омерзительна, особенно после трёх дней непрерывных внеплановых собраний Центральной Рады, где я обязан выслушивать твои речи, которые ничего не значат. Мальчишкам, которых мы отправили навстречу профессиональной армии, они уж ничем не помогут. Я обозначил свою позицию — я возглавлю войска в сегодняшнем бое. Потому не смогу сидеть в четырёх стенах, будто в бумажной крепости, устраивая чаепития, делая вид, будто все в порядке. Слыша доносящиеся из улицы приглушённые выстрелы. Думая о том чтобы остаться тут ещё ненадолго, я чувствую себя в заточении. Зная, что в нескольких кварталах от меня убивают тех, кто поверил в нас, в наши идеи, в будущее, которое мы им дали. Потому не смогу простить этого тем мальчикам. Совсем ещё детям из добровольного отряда, который я приказал отправить в бой. Я видел 15-летнего мальчишку, который рьяно рвался к оружию, я смотрел в глаза матерям, которые оплакивали жизни сыновей, что так и не успели пожить. И эти мальчишки отдали своё детство за то, чтобы мы прятались здесь, а стены, давящие на нас, придают иллюзию защищённости. Но ещё, потому что я просто хочу сбежать от тебя. От твоих глаз, что так пристально смотрят на меня уж второй день подряд, будто пытаясь увидеть мои мысли. От твоей полуухмылки. Ты постоянно пытаешься встретиться со мной взглядом, а я постоянно отвожу глаза, уже даже не помня цвет твоих. Может, ты всегда так смотрел? Или это фантазия разыгралась на почве почти бессонной недели.***
Я уснул за своим столом, а проснулся, сидя на неудобном стуле у тебя в кабинете. Настенные часы показывали почти половину четвёртого. В воздухе нависло уже знакомое ощущение напряжения. — Ты уверен? — Да. — Выглядишь нездорово. Не хочешь остаться здесь или пойти домой к жене отдохнуть? — Остаться, чтоб всю ночь читать телеграммы с именами погибших? Уж нет, — я поднялся со скрипящего стула и направился к двери. — Постой, — ты двумя шагами пересекаешь комнату, оказываясь совсем рядом, — надень очки. Уж в последнее время щуриться стал часто. Зрение и вправду подводило меня в последнее время, но я списывал всё на переутомление. Очки мне не нужны были, но спорить не было ни сил ни желания. Я потянулся к футляру в твоей руке. Твои длинные тонкие обхватили мои. Мы смотрели друг другу в глаза дольше, чем когда-либо за последние пару месяцев, будто пытаясь что-то сказать. Описать словами то, что не поддаётся описанию, мысли, которые нельзя озвучивать. Секунды [длившиеся вечность] прервал стук в дверь. Я выхватил футляр с очками из твоей руки. Это оказался командующий одной из дивизий. Нужно было идти. «Удачи» — сказал ты, добавив что-то самими лишь губами. Я так и не понял что. Пора в бой.***
Здесь ощущаешь себя на своём месте. Под шум и искры выстрелов, суматоху и крики, доносящиеся с обеих сторон. Освобождённый от бремени длинных речей — здесь в них нет потребности. Здесь важно лишь твоё умение обращаться с оружием и отсутствие трусости. Бои за «Арсенал» точились всю ночь, но с восходом солнца восстание было придушено. Наши ряды поредели, мы утратили хороших бойцов, которые умели воевать и всегда рвались в первые ряды. Их проведут в последний путь со всеми почестями, а сейчас — пусть бушующая толпа радуется выигранной битве, на время забывая о враге, что дышит нам в спины. Глаза непроизвольно закрывались, но после такой ночи не думаю, что смогу уснуть. Ольга дома, наверно, успела уж меня оплакать и устроить по мне панихиду. Хотя, я никогда не видел ее плачущей, она не из тех женщин. Ольга могла быть разъярённой, повышающей голос, закатывающей бытовые скандалы, как и полагается жене, но никогда — плачущей. У неё был стальной характер и прагматичный ум. Зайдя домой, я застал её сидящей на кухне с небольшим радио в руках. За эту ночь она будто состарилась на несколько лет. Её рука, лежащая на скатерти, не по ее воле тряслась от нервов и последствий бессонной ночи. Услышав мои шаги, она бросилась ко мне и, хоть лицо ее источало высшую степень радости, в глазах была какая-то недосказанная горечь. Уложив её в кровать и сменив одежду, направился к зданию Центральной Рады. Где-то в груди, между легкими, зарождалось предчувствие, но я не мог понять, что меня гложет. Работники Секретариата встретили меня радостными возгласами. Некоторые лица были уже изрядно пьяны. Откланявшись, я не помню, как оказался у двери твоего кабинета, но что-то внезапно отдёрнуло меня от дверной ручки. Вернувшись за свой стол, я начал заполнять отчёты и готовиться к будущему совещанию. Утратив счёт времени, нервно вздрогнул, когда кто-то постучал в дверь. Ты выглядел хуже чем я: растрепанные неуложенные волосы, верхние пуговицы рубашки расстегнуты, а воротник выглядел так, будто ты поправлял его на ходу, ты был нездорово бледным, но что-то в твоих глазах источало эмоцию, которую я не могу описать. Напряжение в воздухе куда-то исчезло, ему на смену пришло другое ощущение. — Не ожидал, что ты придёшь так рано, хотя, вполне в твоём духе. — А ты, видимо, и не уходил. — Так заметно? — В зеркало себя видел? Я обошёл стол, став прямо напротив тебя. Ощущение в груди причиняло массу неудобств, было трудно глотать. — Всё в порядке? — спросил ты, заметив, как я тяжело сглатываю. — Да, просто… не знаю, длинная ночь, не бери в голову. Ты подходишь слишком близко, речь несвязная, ты говоришь не присущим тебе низким голосом. Вновь начинаю избегать твоих глаз, всматриваясь в костяшки пальцев. Наконец поднимаю взгляд. — Почему ты остался? — Ждал телеграммы. — О чём? — О ком. Мы стояли у края пропасти, я попрощался с остатками своей гордости. Почувствовав дыхание, которое ещё вчера ненавидел, возле своей щеки, бросился вниз не глядя. Твои губы на вкус как горький кофе и боль. Я чувствую яд на своих устах. Твои руки не там, где им быть положено. Борода колола лицо, возвращая к реальности. Глаза закрыты, я слышу как захлопнулась дверь.***
Поэтам не присуще чувство любви, но они созданы, чтобы в них влюблялись. Ты из меня выберешься, а я увязну. Я растерзан тобой, но ты улыбаешься и я вспоминаю, почему пал без боя. И каждый раз, когда твои руки случайно касались меня, я слышал как что-то ломалось. Я измотан в попытках найти противоядие. Ведь оно в тебе.