…And I lived so much life, lived so much life Я прожил эту жизнь сполна, вкусил все ее прелести, I think that God is gonna have to kill me twice Кажется, Богу придется убить меня дважды, Kill me twice like my name was Nikki Sixx Убить меня дважды, как будто я Никки Сикс. I woke up in my shoes again but somewhere you exist singing Я проснулся обутым в том месте, где существуешь лишь ты, и я пел… Oops I, did it again, I forgot what I was losing my mind about Упс, я снова это сделал, я забыл, из-за чего я потерял рассудок…
***
— «Услышав, что Кримхильда такое говорит, Все Зигмундовы люди заплакали навзрыд…» — с хрипотцой в голосе шепчет Аято, будто изображая древнего старца, рассказывающего детишкам о своих подвигах. Мысленно Карла хихикнул, но снаружи сдержался, пряча улыбку под шарфом. Сакамаки продолжал вещать, то срываясь на дикий хохот, то вновь становясь необъяснимо серьезном. Вечер германского эпоса плавно перекочевал в ночь, но никого это, правда, не волновало. Распитое же на двоих сакэ, действовало убаюкивающе, благо чей-то возраст — у кого-то за двести, а у кого-то за две с лишним тысячи лет — позволял употреблять данные почти копеечные изыски, не заставляя бояться последствий. Когда именно им стало скучно просто пить, не знал никто, как и о появившемся желании не нажираться до потери пульса. На пьяную голову Аято решает поделиться своими литературными познаниями, пересказав, аж, восемнадцать авентюр «Песни о нибелунгах», чем вызвал нескрываемое удивление у Тсукинами. — Я думаю стоит закончить, меня уже клонит в сон, — мягко говорит прародитель, и сладко — почти не по-королевски — зевая. — Оцени мои труды по достоинству! — восклицает красноволосый, — Знаешь, мне очень тяжело вспоминать все сразу. Луна слабо освещала комнату вампира, представляя из себя по сути единственный источник света. Сакамаки вполне мог включить лампу или зажечь пару свечей, но нежелание встать и сделать пару лишних движение было куда сильнее стремления к комфорту. Закончив возмущаться и оставив свою пятую точку на законном месте, мягкой обивке темно-красного дивана, юноша начинает напевать странную песню, предположительно на русском языке. — Могу ли я поинтересоваться, откуда тебе известен русский? — В конце девяностых я был таким же ослепительно красивым юнцом, любил петь и учил, что услышу на улицах. На данный момент мне известно несколько песен на испанском, немецком и китайском, но при это у меня туго с английским. Это так для справки. Аято уже сам походу дремал, потому что в кое-каких местах любой своей огромной и очень сложно-смысловой речи зависал, закрывая глаза и издавая слабое сопение. Неожиданно резко поддергивался и продолжал, перескакивать с одной темы на другую. Казалось, заткнуть его мог только Рейдзи, да и то далеко не всегда, но в нынешней ситуации болтливость неплохо скрашивала одиночество обоих. И это было куда лучше, чем есть тот отвратительный бурито, которое приносил Райто из Чайнатауна, ведь его приготовила новая пассия по имени Фэй и поэтому он прекрасен, сбалансирован, а на вкус, впрочем, оставлял желать лучшего. Когда все дошло до дискуссии об этом шедевре кулинарии, и Сакамаки, и Тсукинами дружно решили отступить и пойти все-таки спать. Карла встает, собираясь уйти к себе, как чувствует легкое прикосновение к своей кисти. Вампир переплетает их руки, держа крепко, как бы прося остаться еще на немного. — Тебе настолько плохо без нее, что ты ищешь замену во всех кого видишь? Неужели тебя интересует твой возможный повелитель? Сакамаки отстраняется. Он удивленно хлопает ресницами, а после покрывается легким румянцем, отводя взгляд в сторону. Конечно, все это правда. Отсутствие Юи сказывалось на всех, а неспособность найти дыру, в которой запряталась девушка, раздражала почти всех, кроме прародителя. Но как бы не было тяжело, чувства надо скрывать. — Если какой-то полудохлый прародитель смеет говорить мне об этом, то с какого мне считать подобное правдой? Уходи. Медленно отпустив чужую руку, Аято поворачивается спиной к Карле, дожидается, когда тот благополучно свалит восвояси, а после походит к балконной двери. Ночное звездное небо закрыло темно-серыми тучами, предвещающими сильный дождь. На улице завывал ветер. Вампир долго еще смотрел на улетающие за окном лепестки роз: красных, белых, синих цветов. Он давно не испытывал такой боли от правды, колющей душу и небьющееся сердце. Тсукинами-старший был прав, но поглотившая разум гордыня шептала змеиным языком об лживости прародителя, обвиняла остальных в мнительности и неспособности вовремя реагировать, поливала грязью ни в чем неповинную Юи Комори, исчезнувшей не то время и не то место. Сакамаки до боли в пальцах сжимает руки в кулаки, сводит брови к переносице. Но озарение приятной дымкой окутывает и без того уставшую голову парня. «На меня обратили внимание… И никто иной, как враг отца.» Поднималось солнце, освещая слабыми лучами занавешенную бардовыми шторами тёмную комнату. Прилегший на диван, Аято засыпает и его чуткий сон ничто не тревожит до того момента, как в апартаменты врывается трясущийся, но довольный собой Райто.***
Недовольный ранним подъемом Субару злобно фыркает и начинает крыть благим матом всех собравшихся в гостиной. Еще больше зевающий и вымотанный Коу переводит нахмуренный взгляд то на Руки, то на Рейдзи, устроивших внеплановое собрание и отвлекающих остальных от приятного времяпровождения в одиночестве. Или нет… Идол чешет ярко-алый засос, мысленно усмехаясь несдержанности младшего Сакамаки. У того заместо красных отметин красовалось кое-что более отчетливое, кое-что, что являлось обычным себе укусом, но довольно крупным, что сжимающая плечо Субару рука не могла скрыть полностью. Довольно занятно… — Очкарик, я советую тебе поскорее начать, потому что еще чуть-чуть и я свалю в свой огород! — выплевывает Юма. — Пока не появятся господа-прародители я не оброню ни слова больше. — отвечает на вульгарный выпад второй наследник. — Вы правда уверены в том, что им есть дело до этих сборищ? — шепчет Аято, помятый и ни черта не отдохнувший. Выпитое спиртное напоминало о себе периодическими головными болями и несильным, но раздражающим запахом перегара. Райто, не упустивший возможности, откровенно поржал с такого прекрасного и воистину царского вида старшего брата, но быстро остепенился, получив смачного леща. Красноволосый собирался, правда, еще набить ему морду за очередной утренний вынос мозга, но от столь необходимой воспитательной практики Аято остановил фамильяр. — Мы им нахуй не сдались. «Ни слитно, ни раздельно.» — Лучше бы тебе заткнуться… — злобно прошептал Субару. Коу перевёл на него удивлённый взгляд, а потом улыбнулся, впервые в жизни соглашаясь. Хотя на Аято было жалко смотреть. Кто знает сколько тот не спал и занимался поисками спустя месяц после того злополучного дня. Он искал её столько времени, перерывая город за городом, префектуру за префектурой, и продолжил бы дальше, пока не свалился от изнеможения посредине сада с розами. В тот день были только они с Субару и, если бы не врожденная доброта альбиноса, Муками даже не заметил бы Аято в обморочном состоянии. Сакамаки дотащили до его комнаты, зачем-то осмотрели и, не найдя ничего серьезного после, оставили отсыпаться. К вечеру из мира Демонов вернулся Рейдзи, дождался хоть какого-то адекватного состояния от младшего брата и расспрашивал больше часа о пропавшей девушке. А на собрании, организованном той же ночью, запретил вместе с Руки всем без исключения разыскивать Юи Комори. Коу еще раз посмотрел на Аято, всматриваясь своим магическим глазом, пытаясь откапать хоть крупицу правды, но кроме переживаний и волнения не обнаружил ничего. — Итак, раз прародители не удосужились присоединиться к нам, я объявляю это собрание открытым, и мы можем приступить к решению важных вопросов. Последовало монотонное обсуждение нынешнего состояния особняка и мира Демонов, еще одного пережевывания нюансов их тройного союза, и что вообще Карлхайнц думал насчёт него. Сказав все необходимое, Рейдзи ушел, а все остальные стали потихоньку уходить, кто куда.***
Он попытался выловить его после собрания, но Субару довольно быстро ретировался и не нашёлся даже в саду. Коу ничего не оставалось, кроме того что отправиться на работу, на которой он и провел до конца следующего дня. Менеджер оставил его в гримерке на несколько часов, и идол не пытался провести их продуктивно. Он просто думал. Думал о своих чувствах и сложившейся ситуации. С Сакамаки было сложно, никто не спорил, но и одновременно приятно. Муками чувствовал себя настолько защищенным, насколько мог себе позволить так чувствовать. Субару, не задумываясь об этом, проникал в глубины его разума, вспарывал шипами своей души каменную оболочку сердца Коу. И целовал его во время их первого раза нежно-нежно, будто ухаживал за одной из своих ненавистных роз. Выглядел таким стеснительным, когда подготавливал его пальцами, а после медленно вошёл внутрь, не разрывающей болью, а покалывающим удовольствием, заставляя Муками громко стонать, на подобии девственной девы, вкусившей запретный плод. Сейчас, ни один из них такого себе не позволял, и ругаться они стали тоже много. Коу не плакал, не разрешал себе вести так по-девчачьи, чтобы еще больше позориться перед Субару. Не заглядывал Сакамаки в сердце, ища там истину, старался не лезть к нему, когда тот был зол. Просто трахался как ни в чем не бывало, не надеясь на взаимность. «Просто смирился» — сказал бы Руки. И был бы абсолютно прав.***
Аято тихонько постучал по дверному косяку и, услышав короткое «Войди!», зашёл в комнату. За спиной он держал бутылку с красным вином, украденную из погреба опять же в тайне от Рейдзи. — Это… — Говори. — Вас с той шавкой не было на собрании, и я подумал, может стоит рассказать, что мы обсуждали? — Отказываюсь слушать. А теперь уходи и не мешайся мне. Карла выглядел грозно, и почему-то так… По-домашнему… Сакамаки сглотнул, пытаясь забыть собственные мысли, а потом сказал: — Тогда может опять выпьем? — и показал бутылку, глупо улыбаясь. — У меня нет желания повторять вчерашний разговор, если тебе одиноко иди к кому-нибудь другому, но не ко мне, а появишься здесь еще раз, я убью тебя. — процедил Тсукинами, схватив Аято за плечо, и сильно сжал его. Распахнутые малахитовый глаза пронизывающе смотрели на Карлу со всем вниманием, ожидая чего-либо. Даже его золотой оттенок, никого не завораживал так, как глаза Аято, хотя в далеком детстве, пропитанном болью, прародитель часто задерживал свой взгляд на собственном отражении в зеркале, наслаждаясь своей природной красотой. Мальчишка Корделии испытывал его, Тсукинами не сомневался в этом, потому что все его всегда испытывают, не замечая этого. Но третий Сакамаки слишком уж по-особенному. Это пугало, сильно пугало. Чужие губы мазнули по его, детским и совершенно глупым поцелуем. Вампир исчез, оставляя прародителя в лёгком ступоре, с несвойственным ему чувством удовлетворения. В воздухе витал запах чего-то сладкого, а в комнату проникал слабый свет луны. На небе не было ни облачка, ни слабого дуновения ветра. Мир на мгновение замер.