Put your filthy hands all over me

Сырные Pringles, баночка пива Cass и сушенные кальмары в пакете. В наушниках играет Alejandro Lady Gaga со старого плейлиста. По спине бегают мурашки от зимнего холода, и Сехун греет руки в кармане накинутой наспех куртки. Gaga начинает второй куплет I'm not your babe, Fernando – Сехун щурится, замечая под тусклым фонарём темную фигуру в пальто. В такой поздний час рядом с его подъездом могут затесаться только бомжи в малиновых куртках и поношенных трико, а не индивиды в дорогом шерстяном пальто, накинутом на плечи. Вполне могут и такие как Сехун, в домашних тапках, белых носках с жёлтым бананом, потёртых голубых джинсах, что десять минут назад висели себе на спинке стула. Зато у Сехуна шапка Supreme, которая вот-вот норовит сползти и телепортироваться в мир потерянных вещей, следом за приличными чёрными носками. Подходит ближе, в то время как звучный голос в ушах очень точно описывает картину напротив. Just smoke my cigarette. Незнакомец неспешно выпускает колечки из сигаретного дыма. Яркости фонаря как раз хватает на то, чтобы осветить приоткрытые пухлые губы, оттеняя остальную часть лица. Сехун замедляет шаг, чтобы разглядеть получше. И поднимает свои густые брови в удивлении, завидев лакированные чёрные ботинки со шнуровкой. Чёрная водолазка, поверх которой рубашка в белую полоску, как и брюки со стрелочками всё же удивляют его в меньшей степени. Шелестенье его пакета утопает в последнем аккорде песни, а пухлые губы напротив изгибаются в ухмылку. Сехун надеется, что не продал душу дьяволу в прошлой жизни, и тот не заявился к нему с требованиями отрабатывать дьявольский контракт. Примерно так он себе и представлял Люцифера. Ну, может быть, на сантиметров шесть-семь повыше. В вебтунах их обычно рисуют под сто восемьдесят или сто девяносто. Точь-в-точь ростом с Сехуна, но он больше смахивает на бейсболиста, что проводит перемены на школьной крыше, спит на уроках и зависает в компьютерном клубе. По крайней мере так говорит ему Сыльги, что зачитывается этими самыми комиксами вместо того, чтобы проектировать двухэтажный особняк. А потом за неё отдувается Сехун, потому что когда-то они ходили в один и тот же садик, вновь встретившись в архитектурном бюро спустя семнадцать лет. – Милые носочки, – выпуская очередное колечко, хрипит Люцифер и удивительным образом ловит тот самый секундный промежуток перед началом нового трека. Его будто обволакивает сладковатый аромат от сигарет. Сехун останавливается, вытаскивает из ушей вакуумные наушники и хмурит брови, стараясь казаться грознее. Смысл сказанных слов доходит спустя секунду, он опускает глаза на свои носки и заливается краской. Вот тебе и гроза переулка О Сехун. – Постой тут, – определённо не просьба. Сехун поджимает губы и готовит дерзкий ответ, но незнакомец делает короткий шаг вперёд. И смотрит исподлобья, не на шутку пугая. Глаза у того, как смола, не только цветом, но и будто консистенцией. Сехун кивает и убеждает себя, что не струхнул. Выпрямляется, чтобы казаться еще выше, а услышав тихую усмешку, расслабляет плечи, делая вид, что его это не задело. Краем глаза замечает, что у того чёлка зачесана назад, а по бокам выбриты виски. На вид лет тридцать, не меньше. – Погода хорошая, – тянет брюнет, щуря свои большие глаза, которые от этого меньше не становятся. Сехун тянет глупое ага, достает из пакета пиво, чтобы занять себя хоть чем-то. Возится с язычком банки и чертыхается, когда разболтанное по пути пиво чуть ли не взрывается в его руках, изливаясь пенкой и пачкая джинсы. Не дай бог хоть одна капелька попадёт на пальто, молится он. – Живёшь тут? – спрашивает мужчина, тушит сигарету о фонарный столб и окурок аккуратно укладывает в спичечный коробок. Спичечный коробок прячется обратно в карман пальто, а Сехун надеется, что не открыл свой рот от удивления. – Снимаю однушку, – сдавленно отвечает Сехун, у него немного простуженный голос, и еще многим кажется, что он говорит в нос. Это мило, часто повторяет ему Сыльги. – Мои ребята закончат через минут десять, – тянет тот задумчиво, будто делает какие-то расчёты в своей голове. Сехун сглатывает вместе с пятипроцентным пивом и свою лёгкую дрожь. Неужели кто-то из его соседей связался с бандитами. Прямо сейчас незнакомец смахивает на правую руку Крёстного отца. Перед глазами мелькает бегущей строкой диалог из культового фильма. – Ладно. Ты их застрелишь и что будешь делать? – Сяду и доем ужин. – Сколько тебе лет? – спрашивает брюнет и изучает его таким взглядом, что Сехун совсем не удивится, если тот умеет видеть не только сквозь одежду, но и кожу. – Двадцать пять, – Сехун лишних вопросов не задаёт, пьёт свое пиво маленькими глотками и не знает, хочет он или не хочет, чтобы ребята заканчивали через десять минут. – Это хорошо, – кивает своим мыслям. – Я с несовершеннолетними не трахаюсь. Принципы. Холодное и освежающее, как говорит реклама, пиво застревает в горле. Сехун кашляет и сгибается пополам. Напиток тонкой струей течёт по его губам и прячется под куртку. Чужая тяжёлая рука хлопает его по спине. Однако легче от этого не становится. Особенно после того, как рука, так и остаётся на его талии. Сехун слышит крики со второго этажа небольшого квартирного комплекса, и скидывать руку не спешит. В конце концов, так даже теплее. – Не любишь грязные разговорчики? – очередной вопрос, но уже звучит в районе его плеча. Незнакомец стоит так близко, что Сехуна трясёт сильнее. И непонятно пока из-за чего точно. – Не очень. – Потому что ещё не встретил профи, – в голосе усмешка. – А вы значит профи? – ворчливо выходит у Сехуна. С опаской делает глоток пива, и с этим глотком ему даже начинает нравиться происходящее. – У меня принципы, – с тяжёлым вздохом отвечает брюнет. Его рука успокаивающе поглаживает бок Сехуна. – Ну, да, принципы. Это святое, – Сехун как раз из тех, кто придерживается таких понятий как честь и долг. Но уверен, что ляпнул что-то глупое. – С разговорчиками разобрались. Ты что любишь? Пару свиданий и страстный секс? Или просто страстный секс? – очень серьёзно задаёт вопросы мужчина, убирая свою руку. Сехун же думает о том, как вдруг стало холодно. – Как-то не задумывался, – честно отвечает, поглядывая на пухлые губы. И он никак не может представить их на своем члене. – Я за второй вариант. Но и поужинать не против, конечно. – Потому что принципы? – Сехун не даёт подтвердить свои слова, подозревая, что так и есть, и вместо этого выпаливает. – Как мне вас называть? Их разделяет пара сантиметров, тёплый ветер – и Сехуну от этого дышать легче. – Как угодно, только не папочка, – хмыкает. – Помню один меня папочкой всё называл, так я его потом и подстрелил. Как реагировать на это Сехун понятие не имеет и про себя решает называть незнакомца Фернандо, доверившись опытной нуне Gaga. Допивает своё пиво и прячет банку в пакет. Усиленно думает о сырных Pringles, а свет на втором этаже то включается, то выключается. Если завтра к ним заявится полиция, то Сехун скажет, что спал всю ночь. В наушниках. С включённым телевизором. – С дробовика стрелял. Не умер, так и ходит, хромая, – уточняет, явно чтобы успокоить. – Хотите чипсов? – Сехун хватается за Pringles, как за спасательную шлюпку. – Чипсов – нет. А вот тебя – да. – Это как-то неожиданно, – прочищает горло, стараясь скрыть свое внезапное смущение. Полтора часа назад в планах Сехуна была ночь с Netflix, пивом и закусками, а не заманчивое предложение потрахаться. Он думает, что раздевать незнакомца куда дольше, чем его самого. Пальто скидывать, ещё эти ботинки лакированные развязывать, и с пряжкой ремня мучаться. – Это констатация факта, – немного помолчав, добавляет. – О Сехун, значит. Сехун резко дёргается и всем своим видом говорит какого чёрта? Не успевает развить сюжет триллера в своей голове, как перед ним трясут его же портмоне. А Сехун пропажу и не заметил. – Совет на будущее. Не храни в кошельке все свои банковские карточки, абонемент с тренажерного зала и другую хрень. – А абонемент почему нельзя? – недоумевает Сехун, уже без страха смотря в лицо напротив. Его кончики пальцев подрагивают от желания провести по выраженной линии челюсти, как по острию ножа. – Спиздят у тебя кошелек, а с абонементом хоть в зал сходишь. Пар выпустишь, – Фернандо щелкает челюстью и лёгким движением правой руки откидывает чёлку назад. Портмоне возвращается хозяину, в задний карман джинсов. – Хорошо легла, – вслух комментирует мужчина, чуть сжав правую ягодицу Сехуна, пока тот задаётся вопросом, с каких пор позволяет лапать себя всяким извращенцам. Вопрос из разряда что вы себя позволяете и не возникает, потому что так происходящее будет походить на отрывок из романом, что так любит читать Сыльги в обеденное время. Сехун иногда заглядывает ей в книжку и закатывает глаза, притворяясь, что ему не нравится. И даже если он возмутится – вряд ли брюнет начнёт извиняться. Так что Сехун поправляет сползшую шапку и выражает своё деланное недовольство поджатыми губами. В этот самый момент железная дверь его подъезда со скрипом открывается. На маленькой улочке становится на три человека больше. Их чёрные костюмы говорят о том, что они и есть те самые ребята. Сехун с интересом разглядывает высокую девушку, точнее её брючный костюм, расстёгнутые две пуговицы белой рубашки и повисший на тонкой шее галстук. Именно такие бойкие девушки выживают во время зомби апокалипсиса. Рядом стоящий с ней мужчина, с битой в руке и прыгающими кудряшками, лохматит её красные волосы, за что получает удар в живот и сгибается пополам. Тот, что пониже ростом, в кожаных перчатках, хохочет, у его раскосых глаз собираются морщинки. – Разберись с ним, Джой, – обращается к ней Фернандо, кивая в сторону Сехуна, будто бы не заигрывал минутами ранее. – Как можно нежнее. – Ну уж нет, – противится Сехун. Не то, чтобы он надеялся на что-то, но как-то обидно. – Разбирайся ты со мной. Ему в ответ хрипло смеются, откидывая голову назад. – А он мне нравится! – игриво говорит девушка и резко замолкает, встретившись взглядом со своим начальником. И в её глазах будто мелькнул страх. – Не настолько нежно, – бросает брюнет, прежде чем исчезнуть в темноте. Сехун моргает в недоумении, не до конца определившись: ему хочется облегчённо вздохнуть, взвыть от досады или и то, и другое. – Будут расспрашивать, ты ничего не знаешь. И босса не видел, – скучающе говорит девушка, провожая взглядом последовавших следом за главным тех двоих. – Копам звонить будешь? – Нет. – Хороший мальчик, – она улыбается. – Хороших мальчиков бить нельзя. Сехун уверен, что это в первую очередь принцип её босса. – Он придёт за тобой, – она почему-то смеётся и уходит, взмахнув своими длинными волосами. Нет, всё-таки имя Фернандо ему не подходит, бурчит про себя Сехун и идёт в свою квартиру на втором этаже. У соседа выломана дверь, но заглядывать внутрь Сехун не решается. Меньше знаешь – лучше спишь. Спустя три недели, когда Сехун перестаёт по ночам ходить за пивом, стоять перед полкой с чипсами, гипнотизируя Pringles, и замедлять свой шаг в надежде встретить мрачного и загадочного мужчину, он просыпается привязанным к стулу. Прежде чем открыть глаза, сначала принюхивается, после прислушивается. Мятный освежитель воздуха вместо запаха бензина, как и полная тишина, его заставляет нервничать. Потому что к сценарию с громкими бандитами, размахивающими битами, он психологически готов благодаря сотне просмотренным фильмов. Он надеется хоть на железные стены гаражей, а в итоге оказывается в просторной гостиной. С мраморными колоннами, фресками богов Древней Греции, деревянной мебелью с резьбой и древнегреческой статуей юноши в полный рост. Если бы юноша был бы хоть на один процент живым, то укоризненно смотрел на то, как внимательно Сехун изучает хорошо сложенную фигуру и невольно сравнивает с собой. Именно статуя подсказывает, кто имел наглость похитить его ранним субботним утром. Как раз перед пробежкой в парке. – Классная статуя, да? – раздаётся позади незнакомый мужской голос. – Мой подарок на тридцатилетие. Понимая, что это не тот человек, о котором Сехун думал предыдущие недели, он не оглядывается. – Да ты и правда красавец, – с задором говорит мужчина, становится напротив, уперев руки в бока. Он в солнцезащитных очках авиаторах, кожаных куртке и штанах в обтяжку. Образ отлично дополняет эффект мокрых волос. – Развяжете меня? – просит Сехун. У него затекли руки, и верёвка туго стягивает запястья. – Прости, малыш. Кёнсу не любит, когда трогают то, что ему принадлежит, – он снимает очки, и в его голубых глазах Сехун видит не только себя, но и сочувствие. Значит Фернандо никакой не Фернандо, а Кёнсу, догадывается Сехун. Ему не очень нравится факт того, что он кому-то принадлежит. Не в такой формулировке, по крайней мере. – А когда он придёт? Я, знаете ли, не привык быть привязанным. Он надеется, Кёнсу не из тех, кто владеет искусством шибари и использует свои навыки во время секса. Что касается Сехуна, он из той породы людей, для которых обещание – не пустой звук. А Кёнсу вроде как пообещал ему ужин и секс. Так что у него имеются все права, чтобы думать в таком ключе. – Можно на ты. И называй меня Бэкхён, – ему улыбаются. – Он час назад только прилетел в Сеул. Подожди еще немного. Детка будет рад подарочку. Похоже, одному Бэкхёну разрешается называть Кёнсу деткой. Либо Бэкхён в вечном поиске парней или девушек с daddy issues. – Так это ты меня похитил? – возмущается Сехун. – Нет, это была идея Чондэ. А я пришёл привязать бантик, – Бэкхён достает из кармана кожанки красный бархатный бант и прицепляет его на воротник спортивки Сехуна. – Вы что-то вроде его врагов? И отыгрываетесь на мне? – Обижаешь, малыш, – Бэкхён выпячивает губы. – Мы его лучшие друзья. Но если он спросит, то все стрелки переведи на Чондэ. – Развяжи меня, – требует Сехун, недовольно сопя. Его начинает раздражать происходящее. – Теперь ясно, почему ты ему понравился, – он склоняется к лицу Сехуна и сладким голосом говорит. – Малыш, если ты сдашь меня, то тебе будет так больно, что даже Кёнсу не спасёт. Бэкхён подмигивает, надевает свои авиаторы и оставляет Сехуна в том же самом положении наедине с мраморным юношей. Тяжело вздыхая, Сехун закрывает глаза. Точнее притворяется, что всё ещё без сознания. Если его решили вручить в качестве подарка, то он предпочитает до конца оставаться сюрпризом. Жаль, что никто его не предупредил, он бы приоделся. Сехун подпрыгивает, когда кто-то прикасается к его запястьям, развязывая верёвку. Он даже не слышал шагов. – При свете дня ты ещё прекраснее, – шепчут на ушко. Сехун узнаёт низкий баритон и сглатывает, чувствуя, как по всему телу прокатывает дрожь. Чужие ладони ложатся на его плечи. – Прости, что заставил тебя ждать. Ты завтракал? Сехун мотает головой и вытягивает свои затекшие руки. На запястьях остались следы от верёвки. – Ты мог просто пригласить меня на свидание, а не устраивать похищение, – бурчит Сехун, тихо простонав от боли в спине. – Это единственное, что тебя не устраивает? – усмехается Кёнсу, массируя его плечи умеренным темпом, сжимая то мягко, то с нажимом. Сехун расслабляется, постепенно улучшается настроение, словно уходит напряжение с каждым движением рук Кёнсу. – Твои друзья идиоты, – Сехун теряет бдительность. Как видите, у угроз Бэкхёна есть лимит во времени. – Я как раз думаю над датой их похорон. Сказано настолько серьёзно, что Сехун поворачивается вполоборота, поднимая голову, и всматривается в лицо мужчины. Что же, при свете дня он не столь загадочен, но взгляд выразительнее, а на скулах с обеих сторон мелкие шрамы. На секунду становится страшно за жизнь беспардонного Бэкхёна и фонтанирующего гениальными идеями Чондэ. Серая водолазка и пиджак поверх подтверждает то, что Кёнсу не из любителей похвастаться своим телом. Возможно, в особо паршивые дни он и лицо прикрывает от посторонних глаз. – Вроде бы на двадцать третье у меня ничего не запланировано, – Кёнсу знакомо ухмыляется, но в глазах по-прежнему нет искорок задора или веселья. – К слову, я разбираюсь в анатомии человека. – Это должно придать тебе очарование? – Сехун отчего-то совсем не боится, разве что немного волнуется, но не от страха. Конечно, умирать ему не хочется, но он верит в свою удачу. Даже если Кёнсу – это проклятая кроличья лапка.* – Меня сложно назвать очаровательным, – в противовес своим словам Кёнсу поднимает одну бровь, и Сехун находит этот жест очаровательным и соблазнительным одновременно. – А знание анатомии помогает в моей работе. – Так ты работаешь массажистом? – паршиво шутит, представляя горы разрубленных тел. Или продажу органов. Сехун начинает бледнеть. – Не спорю, в этом я хорош. Так проще запугивать. Кёнсу ему подмигивает. Не так пленительно, как Бэкхён, а криповато. – На самом деле когда-то я был скульптором, – взгляд Кёнсу меняется, и он будто становится добрее и мягче, только голос хриплый. – Мне бы хотелось создать скульптуру на твоём подобии. Сначала изучить строение твоего тела. После вылепить глиняную модель. Вносить изменения до тех пор, пока я не изучу тебя вдоль и поперёк. Сехуну же кажется, что с каждым словом он погружается в воду, задерживает дыхание, и снова всплывает на поверхность, ловя спасительный воздух. Неосознанно прикусывает нижнюю губу и переводит взгляд на руку Кёнсу, что покоится на плече. Представляет, как подушечки пальцев подолгу задерживаются на его лопатках. – Я переживал, что ты из тех, кто причиняет боль, – Сехун бормочет себе под нос и вскакивает на ноги, чуть ли не опрокидывая стул. И с раздражением срывает красный бант. Между ними десять сантиметров высоты, и Сехун единственный, кого волнует разница. Непонятно пока в хорошем или плохом смысле. – Причинять боль я умею, – Кёнсу прячет руки в карманы брюк и проходится взглядом по телу Сехуна, отчего тот выпрямляет плечи. – Приходится прибегать к кулакам. Но чаще всего я полагаюсь на свой мозг. Пожалуй, это моя самая сексуальная часть. – Может быть, со временем что-нибудь добавится в список, – Сехун флиртует и пытается не подвергать оценке сказанное. Кёнсу в ответ ему довольно улыбается. И подзывает идти за ним, в просторную и светлую кухню. Сехун озирается по сторонам, примечая любовь мужчины к античному времени. Арочные дверные проёмы, высокие потолки, мраморный холодный пол. Кухонный гарнитур цвета слоновой кости с позолоченными дверными ручками, круглый стол, вокруг которого стулья с изогнутыми ножками. Сехун столь богато украшенный дом видел лишь в журналах, да на лекциях моделирования. – Садись, – Кёнсу указывает на низкий столик и мягкое кресло возле большого окна. Сехуну нечего возразить. Садится в кресло для приличия, ведь глупо будет объяснять отказ затекшими мышцами ног. Как только мужчина принимается за готовку, Сехун облокачивается на рядом стоящую колонну и, не зная куда деть свои руки, прячет их за спину. Кёнсу моментами бросает на него взгляд и ухмыляется каждый раз, когда Сехун вместо того, чтобы уставиться в потолок или фреску на стене с изображением богини Афины, поглядывает на руки Кёнсу, на его плечи – что на фоне Сехуна, выглядят узкими – на упругие ягодицы. – Ты, – колеблется. – Ты ведь не убиваешь людей? Специально? – По этическим соображениям спрашиваешь? Или из любопытства? – Кёнсу шинкует зеленый лук с мастерством шеф повара. – Мысль о том, что ты убиваешь намеренно людей, не даст мне, – Сехун сам не верит в то, что говорит. – Не даст мне расслабиться. – Расслабиться в самый нужный момент? – уточняет Кёнсу, явно издеваясь. Сехун кивает, сдерживаясь от того, чтобы не закрыть руками лицо. – Не буду врать, я убивал и не горжусь этим, – он отворачивается к плите, выливает на сковороду яично-молочную смесь. Сковорода тихо шипит. Сехун молчит. Сложно осознать то, что прямо сейчас он находится на кухне человека, которому приходилось лишать жизни других. – Я не причиню тебе боль, – будто между делом произносит Кёнсу, закрывая омлет крышкой. – Я не применяю насилие к своим любовникам. Сехун впервые видит человека, что так открыто выражает свои намерения. Поэтому не знает, что ответить, как вести себя, да и предположить, к чему всё приведёт. Молчание затягивается, Кёнсу подходит к нему. – Ты можешь попросить у меня что захочешь. Кёнсу тянется к замку его чёрной спортивки Reebok. Тянет язычок вниз. Сехун замирает, в очередной раз спрашивая себя, почему же не получается сопротивляться. Виной всему собственной отражение в глазах напротив или внутренняя сила Кёнсу. – Я не продаюсь, – шепчет Сехун и хмурится, придавая своим словам серьёзности. – Тогда мне нечего тебе предложить, – Кёнсу поджимает губы. – Потому что я нехороший человек. – А мне и не нужен хороший, – резко говорит Сехун, когда мужчина опускает руки. – Я не хочу, чтобы ты менялся. И не буду просить тебя измениться. Боится показаться сентиментальным, и все же продолжает. – Хочу, чтобы ты сделал мою скульптуру. Не упустил каждую деталь. Но взамен, – он так волнуется, что его голос прыгает. – Взамен? Кёнсу сокращает расстояние между ними, прижимаясь своими бедрами, попутно стягивает спортивку и с небрежностью бросает её на кресло. Сехун надеется, что его белая футболка с Белоснежкой и целующим её Чужим из одноименного фильма не будет подвергаться критике. – Никакой разницы в возрасте, – уже твёрже говорит Сехун. – И мы в равной позиции. Особенно в сексе. – Из тебя хороший переговорщик, – мужчина задумчиво потирает подбородок. – Никаких расспросов о моей работе. И сделка состоится. – Боишься, что я окажусь полицейским? Кёнсу поднимает одну бровь, а после начинает смеяться, чуть ли не сгибаясь пополам. Верхняя губа обнажает дёсны. Сехун же замечает, что это незнакомое выражение на лице Кёнсу делает его моложе на лет десять. Увидь его смеющимся в первую встречу, и не подумал, что Кёнсу способен на ужасные вещи. – Для легавого у тебя слишком милые футболки, – сквозь смех говорит он. – Представляю, как Бэкхён удавится, если ты окажешься. Как ты сказал? Полицейским? – Мой завтрак сгорит, – бурчит обиженно Сехун и разочарованно вздыхает, смотря на снятую спортивку. – И при чём тут твой друг? Смех Кёнсу обрывается. Смотрит пристально, с предупреждением. Его настроение меняется по щелчку пальцев, и Сехуна это напрягает. – Таких, как Бэкхён, нужно держать при себе. Тебе с ним лучше не дружить, – Кёнсу возвращается обратно к плите. Сехун только сейчас, когда близость Кёнсу перестаёт сжимать его в тисках, чувствует, как весь напрягся. – Мы с ним из тех, кто ничего не боится. – Ты совсем ничего не боишься? – любопытствует Сехун, садясь за стол. Кёнсу пожимает плечами, ставит перед ним тарелку с омлетом и столовые приборы. – Отбросим шуточки, – серьёзно произносит Кёнсу, садится напротив, сцепив руки в замок. – Скажешь мне да, и пути назад не будет. – Скажешь мне да, и я твой, – с усмешкой отвечает Сехун, хитро смотря. Кёнсу облизывает губы – эту картину Сехун будет прокручивать в своей голове перед сном. – Я не завожу серьёзных отношений. – Не ищу себе парня, – парирует Сехун. – Никаких вопросов о бывших. – Всё равно я лучше их всех. Сехун кладет в рот второй кусочек нежного и тающего на кончике языка омлета, прикрывает глаза от удовольствия, признавая в Кёнсу неплохого повара. Приоткрывает веки. Они пересекаются взглядами. Кёнсу хватает одной секунды, чтобы сдернуть скатерть вместе с тарелкой и блюдцем с кимчхи. Посуда с противным звуком разбивается о мраморный пол. Сехун с неподдельным удивлением охает, сжимая в правой руке вилку. – Договорились, – Кёнсу привстает, опираясь ладонями о поверхность стола, который, не будь выделан из дубового дерева, отправился бы в полёт вместе с тарелками. – А как же мой омлет? – растерянно спрашивает Сехун, с осторожностью кладя вилку на стол. Кёнсу запускает пальцы в волосы. – На хуй твой омлет, – ухмыляется, изучающе наблюдая за реакцией. – На хуй, – кивает Сехун. Хоть внутри него всё дрожит от страха и смятения, он хватает Кёнсу за лацкан пиджака. Не давая себе времени отступить, целует полные губы, представляя, как нальется красным нижняя губа мужчины. Чертовски неудобно тянуться через весь стол, но Сехуна сейчас больше заботит то, как влажно и горячо. И да, он мечтал об этом с самой первой минуты, даже если думал, что первым поцелуют именно его. Кёнсу разрывать поцелуй не желает, кладёт свои руки на широкие плечи Сехуна, таким образом сохраняя равновесие, и запрыгивает на стол. Сехун отрывается от губ, чтобы запомнить вид того, как Кёнсу стоит на столе, уперевшись коленями, и тяжело дышит, смотря на него сверху вниз. Сехун подмечает маленькую родинку над веком и то, что глаза Кёнсу не чёрные, как ему казалось поздней ночью, а темно-карие. – Вот тебе и равные позиции, – горячо шепчет Кёнсу и добавляет что-то на незнакомом языке, который только делает его сексуальнее, придаёт эмоциональности и экспрессивности. Сехун поднимает вопросительно брови, колеблясь между итальянским и испанским языками. – Моя мачеха была итальянкой. – А отец водился с итальянскими мафиози? – Сехун не может удержаться от шутки. – Кто с ними не водился? – Кёнсу издаёт смешок, коротко целует и признается с таким чувством, будто только что проиграл смертельный бой. – Ты божественно красив. Будто сошел с Олимпа. – Да, и пришёл к тебе, – Сехун давится от собственных слов, но видя, как загораются глаза Кёнсу, готов произносить их хоть тысячу раз. – Отвратительно, – говорит Кёнсу, забираясь горячими пальцами под футболку Сехуна. – Как мне всё это нравится. Он признаётся в чём-то на итальянском между поцелуями, но Сехун не расспрашивает, слишком увлеченный своими ощущениями. Ему и не нужен перевод, он уверен, Кёнсу твердит о том, как О Сехун великолепен. И с такой правдой Сехун никогда не поспорит. Как и не возражает, когда Кёнсу толкает его вперёд, с каждым шагом они подбираются к спальне. А после его валят на белую медвежью шкуру, и Сехун больше ни о чем не думает, полностью утопая в своих ощущениях, в своих же стонах. Подчиняется обжигающим кожу ладоням, сухим губам. Зарывается пальцами в волосы мужчины, когда тот склоняется к его паху. И срывает треники Adidas с бо́льшим рвением чем скатерть минутами ранее. Строчки из романов Сыльги о звёздочках перед глазами, вулканах и внутренних тайфунах приходят в голову, и Сехун шепчет: «Ну на хрен». Потому что прямо сейчас думает одним членом. Впрочем, Кёнсу тоже думает о том, как сделать приятно его члену. Приятно осознавать, что у них есть что-то общее. – В следующий раз раздену тебя я, – бурчит Сехун. Он лежит на мягком ковре из меха, который щекочет его спину, раскинув руки и смотря в идеально выровненный потолок без единой трещинки. Корочка дипломированного специалиста архитектурного отделения не даёт ему бездумно пялиться в потолок. Кёнсу же, в серой водолазке по самое горло, вальяжно расселся рядом. Он тянется к своему пиджаку и достаёт из внутреннего кармана позолоченный чехол для сигарет. – Не говори, что они стоят как одна моя почка, – Сехун приподнимается, чтобы прочесть название марки Treasurer, и валится обратно. – Две почки, – усмехается Кёнсу, обхватывая своими губами кончик сигареты, как пятью минутами ранее обхватывал член Сехуна. – Любишь роскошь? – Сехун прикрывает пах футболкой, но Кёнсу, делая первую затяжку, кидает несчастную футболку на расстояние, которое Сехуну будет лень преодолевать. Не мешай мне смотреть на тебя, читается в его глазах. – Эстетику – да. Деньги всего лишь способ наслаждаться этим, как можно дольше. – И когда бы ты пришёл за мной? – Сехун переворачивается на живот и смотрит с прищуром. Кёнсу же переводит взгляд на его задницу, делает вторую затяжку. Комната наполняется сладковатым ароматом. – Напомню, меня притащили твои странные друзья. Привязали к стулу. – Не появись лишняя работенка, ты оказался бы здесь, как можно раньше. Малышка Джой сказала, ты меня ждал, – уголки губ Кёнсу поднимаются. Сехун закатывает глаза, надеясь, что не покраснел. – Сегодня она была занята, вот Чондэ и подсуетился. Малышка сломает ему ноги, как минимум. Слишком темпераментная. – О работе говорить не хочешь, а сам рассказываешь о подчиненных. – Не такая уж тайна для моих кругов, – Кёнсу пожимает плечами. – Такие мелочи по сравнению с информацией, с кем я сплю. – Так я теперь твой секрет? – За исключением троих. Потому что Бэкхён ищейка, которая всё рассказывает Чондэ. А Джой умная девочка. – Про Бэкхёна значит можно говорить? – Сехун не упускает ни одной возможности зацепиться за любую часть их сделки. – Он и не скрывает, чем занимается. Бэкхён всё про тебя знает. Какое мороженое ты любишь. Всю историю в браузере. И что первый раз у тебя был с парнем с одной танцевальной школы. Кажется, его звали... – Стоп-стоп! – вскрикивает Сехун и вскакивает на ноги, совсем забыв, что обнажен. – Какого хрена ты это знаешь? – В полный рост ты ещё прекраснее, – подмечает Кёнсу. – Я знаю только про мороженое и первый секс. Остальное меня не интересует. Сехун ответ принимает и ложится обратно. С этого дня он будет чистить историю браузера. Заходить в интернет инкогнито. И немного ненавидеть Бэкхёна. – Информация за информацию. Расскажи о своем первом разе, – настаивает Сехун. – И о мороженном, конечно. – Мороженное с марципаном, а первый раз, – Кёнсу задумчиво потирает подбородок, вытаскивая воспоминания из глубин памяти. – Вроде это было в Милане. Помню, что мы друг друга ни хрена не поняли, потому что я говорил на римском, а он на миланском диалекте. Но секс был неплохим. Для первого раза даже отличный. Сехун немного завидует парню из Милана. Тяжело вздыхает: ему нравится разговаривать с Кёнсу, слушать, а находиться рядом с ним также легко, как наедине с собой. – И когда я тебе надоем? – в резкой форме спрашивает Сехун. – Ты сам от меня сбежишь через время, – говорит не грустно и без налёта полученных душевных ран в прошлом, всего лишь констатирует. – Чтобы мне надоесть хватит трёх вопросов о том, чем именно я занимаюсь, почему не делюсь своими проблемами и когда перестану быть таким принципиальным. – Тогда заключим пари! – воодушевленно предлагает Сехун, уверенный, что скорее надоест своим нелепым флиртом. – Если я продержусь три месяца, то ты повезешь меня в Италию. Предлагая столь странное и отчасти безумное предложение, он и сам не уверен в своей победе. Однако сама мысль, что они могут видеться на протяжении трёх месяцев, его радует. – Не жирно ли тебе? – Кёнсу скорее это веселит, чем возмущает. – Ты разве не всё сделаешь ради меня? – Сехун ближе подползает к мужчине и кладёт свою голову на его колени. – Этот пункт фигурировал в прошлой сделке и не действителен. – По-моему, отличный способ справить трёхмесячный секс без обязательств, – обиженно сопит Сехун. – Никогда не был за границей. Не считая Японии. – Я в любом случае повёз бы тебя куда-нибудь, – Кёнсу срывает короткий поцелуй, и Сехун довольно жмурится. – Но раз ты заговорил об этом первым, поедем через три месяца, – Кёнсу из тех раздражающих людей, что выжимают из ситуации по максимуму. – Ну ты и сволочь! – Сехун в шутку отталкивает от себя, когда Кёнсу просит прощения за свои слова очередным поцелуем. – Если проиграешь, то последующие три месяца никакого секса. С другими. Я на маленькие ставки не иду. – Будешь следить за мной? – фыркает Сехун, с трудом представляя, как разрывает все связи. Одним махом. Не после того, как они переместились в спальню Кёнсу. – Я принципиален в вопросах договоренностей. Тебя никто за язык не тянул. – Договорились, – очередь усмехнуться подходит к Сехуну. – У тебя есть десять секунд, чтобы раздеть меня. Сехун не может поверить своим ушам. Кёнсу с ним заигрывает. После пятой секунды до него доходит смысл слов, и первое, от чего он избавляется – это водолазка. Таких водолазок он ещё снимет десяток. Потому что хочет увидеть свою мраморную копию. И поехать в Италию. / – Кстати, меня зовут Кёнсу. Сехун притворяется, что не знал. /