Первые по-весеннему теплые лучи солнца проглядывали сквозь окно класса, где было на удивление тихо. Под ними перед началом уроков грелись столпившиеся у подоконника девчонки и перешептывались, нервно сжимая в руках коробочки с шоколадом.*
— Идет! — вскрикнула староста и, поправив очки, указала на ворота школы.
Выделяясь ростом среди остальных, по двору шел мальчик, немного растрепанный, будто еще сонный, и ужасно серьезный. Шел, сдвинув брови над необычно большими, синими глазами. Едва он скрылся из обзора, девочки повернулись, с надеждой вслушиваясь в шаги.
— Нашли кого ждать! — фыркали, глядя на них, мальчишки. — Гребаную полукровку.
Когда «полукровка» показался при входе в класс, все, кто стоял у окна, наперебой кинулись к нему, замяв несчастную старосту.
— Кадзицу-кун! С днем всех влюбленных!
— Кадзицу-кун, это тебе!
— Кадзицу-кун, возьми, попробуй мой шоколад первым, пожалуйста!
Староста, вздохнув, положила свою скромную коробочку ему на парту, оставив записку «от Макино». Но, похоже, хмурому синеглазому мальчишке не нужно было все это внимание. Поблагодарив девочек, он сунул коробки в рюкзак и проследовал к своему месту.
«Брату принесу, — решил он. — Икиру любит сладкое».
Заметив на столе еще одну, Кадзицу благодарно кивнул смотревшей на него во все глаза старосте. Та тут же раскраснелась и отвернулась. От излишнего внимания и пустых разговоров о том, какой чудесный сегодня день, спас звонок и вошедшая в класс учительница французского.
Луч солнца скользил прямо по лицу, мешая писать. Кадзицу пришлось поднять голову и отвернуться к окну. Грустно, что лучший друг теперь уже в средней школе. Раньше они виделись гораздо чаще, хоть он и любил прогуливать уроки. Но ничего. Не долго ждать. Кадзицу осталось немного, он уже в шестом, выпускном классе. Последний рывок, экзамены, поступление в среднюю школу, а потом… Потом придется снова разойтись с Хикаро. Но он поймет. Навигационная школа Кадзицу даже снилась.
Похоже, сегодня точно его день. День всех влюбленных, так? Интересно, а влюбленные в море считаются?
— Où regardez-vous, Kajitsu? *
Кадзицу не сразу расслышал голос учительницы. Мальчишки ехидно гыгыкнули, но он воспринял их как посторонний шум с улицы.
— Excusez moi. Pouvez-vous répéter la question s'il vous plaît? Je suis prêt à répondre.*
— У тебя хорошо получается, Кадзицу-кун. Ты схватываешь на лету, но все же это не повод меня не слушать. На перемене зайди в учительскую.
Кадзицу кивнул и сел на место. И все же оглянулся на мир за окном, где голые, мерзлые ветки тянулись к обманчивому теплу. Вспомнил о своем убежище — разлапистом дереве у заброшенного обрывистого берега, где Аракава превращалась в узкую ленту, по которой можно легко перебраться вброд. Давно они там не были. Не сидели вместе, как раньше, и не звучала гитара, хотя ее волшебная мелодия начинала играть в голове, будто в открытой музыкальной шкатулке. Сегодня он непременно туда сходит. Пусть один, все равно сходит. Надо просто дождаться конца уроков.
Как и просили, на перемене Кадзицу явился в учительскую. Кроме учительницы французского, там никого не было.
— Проходи, — она увела его за стеллажи, спрятала от посторонних глаз. — Можешь рассказать мне все. Тебя ведь что-то тревожит, Кадзицу-кун?
— Нет, ничего. Я просто немного задумался.
— Ты должен знать, что я всегда готова тебе помочь. — Учительница слегка наклонилась, чтобы высота ее каблуков не разделяла их лица. Наклонилась и мимолетно коснулась губ мальчика своими. — Quels sont tes beaux yeux… Je t'aime beaucoup*, Кадзицу-кун.
Она взяла со своего стола белую коробочку, с лентой точно под цвет глаз мальчика-полукровки, и протянула ему.
— C'est de moi.*
Кадзицу принял подарок равнодушно. То, что учительнице нравилось время от времени оставлять его одного на дополнительные занятия, чтобы целовать, совсем не напрягало. К тому же она иногда давала потрогать свою пусть небольшую, но мягкую грудь… Кадзицу даже забавляло то, как она закатывала глаза и лепетала всякий бред на своем французском. Но понемногу он терял интерес. Сейчас куда сильнее волновало, когда уже закончатся проклятые уроки.
Забрав очередной подарок, Кадзицу вышел из учительской и едва успел — забежал в класс вместе со звонком.
Об учебе совсем не думалось. Сбежать бы, да девчонки как назло не сводили глаз. Непроизвольно выдадут, а лишний раз выслушивать от родителей то, что зря они не отправили неблагодарного сына в приют, Кадзицу не горел желанием. А самое главное, последним уроком стояла география — единственный предмет, без которого Кадзицу не представлял жизни, мечтая о том, как однажды на собственном корабле обогнет весь земной шар вдоль и поперек.
Со звонком, просигналившим о конце учебного дня, Кадзицу сорвался с места. Напрочь забыв про клубные занятия, полетел к шкафчикам, скинул сменку, завязал шнурки на ботинках, кое-как обмотал шарфом шею и, набросив на плечи куртку, выскочил впереди всех. Свежий, все еще прохладный воздух ворвался в легкие, наполнил их, будто паруса, и Кадзицу со всех ног понесся туда, куда его звала душа.
Не это ли свобода?
Ловко выныривая в толпе, он не сбавлял скорости, хотя горло уже обжигало от частого дыхания. Улицы становились все уже, народу меньше, от моста начинался частный сектор, а за ним… та самая атласная голубая лента реки. Над покрытым снежными проталинами обрывистым берегом нависли ветки печального дерева, приникнув к земле и не посмев притронуться к солнечному теплу. Не добежав до места, Кадзицу остановился, пригляделся. Под деревом уже сидел кто-то. Об этом месте мог знать лишь один человек…
— Йо, Хикаро!
Темный силуэт под деревом шевельнулся, приветственно махнув рукой. Кадзицу побежал к нему. Слишком долго не виделись, чуть ли не с начала триместра, Хикаро успел еще сильнее вытянуться, на лице четко прорисовались скулы, щеки впали, и он стал похож на сурового мужчину.
— Давно тут сидишь?
— Часа два как. Все равно в школе делать нечего.
Сняв с плеча портфель, Кадзицу плюхнул его на землю и вытащил полученный за сегодня шоколад.
— А я не зря сходил. Смотри, какой улов. Даже француженка одну подкинула. Угощайся.
— Спасибо, — отложив в сторону футляр с гитарой, Хикаро распотрошил одну коробочку. — Тебе надо учиться. Прогульщики адмиралами не становятся.
— Ага.
Кадзицу тоже взял шоколад и уселся на свой портфель, но даже так ощутил идущий от непрогретой земли холод.
— Давно тебя не видел.
— Экзамены в музыкалке были, — сообщил Хикаро. Спокойно вроде бы, но голос казался грустным. — Все. Меня всему научили. Послезавтра сдам последний, и хоть прямиком в рок-группу.
— А меня всему научить передумал?
— Ты и так все знаешь.
— Сыграешь?
— Легко. Можешь подпевать, если хочешь.
Он достал гитару из футляра, прикрыл глаза, ударил по струнам — и кожи коснулось тепло, но не от солнца.
Кадзицу тоже закрыл глаза, полушепотом напевая знакомые слова. Он чувствовал движения пальцев Хикаро, чувствовал музыку, уносившую его своим течением, почти как река внизу, и не сопротивлялся ей.
— Здорово у тебя получается, — произнес Хикаро, закончив играть. — Спой потом еще.
— Без проблем.
— Будем считать, что это
твой экзамен.
— Эй, так нечестно! Я же не брал гитару в руки больше месяца!
— Тем лучше. Посмотрим, как много отложилось в твоей башке.
Кадзицу, фыркнув, забрал гитару. Невольно коснулся холодных пальцев, но Хикаро поспешно отдернул руку. Почесал пробитую мочку, звякнув металлическим кольцом сережки, и покраснел. Кадзицу вдруг тоже стало неловко, и он опустил глаза, рассматривая гриф и вспоминая свои уроки. Закинув в рот кусочек шоколада, поставил пальцы на первый аккорд, а дальше — полностью отдался меланхолии, нависшей над душой, будто тень от дерева над берегом, — печали о настоящем со стойкой верой в будущее. Там, за чертой, где земля сливается с небом, все будет иначе. Иначе для них обоих, еще способных несмотря ни на что мечтать. Голос, немного подсевший от холода, влился в музыку. Кадзицу пел, совсем не чувствуя, как это делает. Звуки сами вытекали откуда-то из груди, где гулко билось гнавшее их наружу сердце, вытекали и вливались в большой поток, как оживший весной ручей вливается в реку, растворяясь в ней.
Хикаро слушал, безвольно уронив голову на грудь. Но точно слушал, Кадзицу знал это… С последним аккордом он поднял лицо, упираясь затылком в шершавый ствол дерева и глядя куда-то мимо, далеко за пределы неба.
— С душой получилось, — прошептал он. — Считай, сдал.
— Спасибо, Хикаро-сенсей.
Хикаро достал сигареты и зажигалку из кармана в футляре. В соседнем нащупал небольшую шоколадку и осторожно спрятал выглянувший край коробочки. Все-таки странно дарить в день влюбленных шоколадку мальчишке… другу… Тем более, когда вокруг него столько девчонок, и даже учительница… Хикаро мотнул головой и протянул ему сигарету.
— На. Только кури не в затяг. Береги свой голос.
Кадзицу улыбнулся. Чуть примял пальцами фильтр и прикурил вместе с ним от одного пламени. Дым царапнул горло, спустился вниз, оседая в легких, и стало вдруг спокойно. Кадзицу любил такие моменты — когда забывал, что он лишь частичка необъятного мира и оказывался миром сам…
Хикаро, привалившись к стволу и блаженно закатив глаза, выпускал вверх струю дыма, что моментально рассеивалась в прохладном воздухе.
Темнело быстро. Небо густело, насыщалось, менялось. Облака, розовые, будто клубничное суфле, проплывали над ними, прикрывая собой блеск первых звезд. Солнце уже не пригревало и спешило поскорее спрятаться за многоэтажки на соседнем берегу. Хлесткий февральский ветер коснулся их лиц. Стоило бы уйти, но не хотелось. Все равно никто не станет искать. Холодный обрывистый берег им куда милее прогретых комнат.
Хикаро вдруг резко очнулся и схватил Кадзицу за запястье.
— Гляди! Звезда падает! Скорее, загадывай про свою школу!
Но Кадзицу лишь рассеянно моргнул, не успев уловить даже «хвостик» от упавшей звезды. Ничего. Успеет загадать. Звезд много, и не одна еще пролетит над их головами.
— Вот ведь олух! Профукал, — усмехнулся Хикаро. — Раньше надо было глаза разуть.
— Иди ты знаешь куда!.. Раньше надо предупреждать. А то расхрапелся тут.
— Эй, ты сейчас договоришься…
— Если ты не договоришься первый.
— Чего?
Тонкие пальцы вцепились в куртку Кадзицу, и лицо Хикаро приблизилось почти вплотную — вот-вот откусит нос. Но стоило посмотреть друг на друга, и мальчишки рассмеялись. Разломили пополам плитку шоколада из белой коробочки с синей лентой, и опять подняли к небу глаза, ожидая новой сияющей исполнительницы желаний.
— А здорово было бы, если б ты и правда выступал на сцене, — произнес вдруг Кадзицу. — Стал бы знаменитым, гастролировал бы по миру… И мы бы встретились в какой-нибудь Австралии…
Хикаро улыбнулся, представляя себе, как, сверкая белоснежной формой, Кадзицу чинно шагает по полутемному залу к своему месту — обязательно в первом ряду.
— Тогда ты, моряк, не отвертишься. Знай, я точно вытащу тебя на сцену, и ты должен будешь спеть, как сегодня!
— Хорошо-хорошо, — засмеялся Кадзицу.
— Обещаешь?
— Ага.
— Ладно, давай по домам, моряк. Тебе еще учиться.
— Тебе тоже нельзя бездельничать, рок-звезда.
Выбравшись из тени дерева, они подошли к обрыву, глядя туда, где под последними лучами этого дня плавился горизонт. И кто придумал, что желание исполняет падающая звезда? Вовсе нет. Вот звезды горящие — другое дело. Кадзицу нашел самую яркую точку на небе и загадал ей, чтобы все их мечты воплотились. Оглянувшись краем глаза на Хикаро, заметил, что он смотрит туда же, и улыбнулся.
Двое мальчишек, влюбленных в мир, стояли на обрывистом берегу под промозглым февральским ветром. Стояли и смотрели на погаснувшее солнце, на темное небо и набравшие яркость звезды. А звезды впитывали в себя их робкие надежды, уже зная, какая тьма у каждого впереди.
***
«Что я могу изменить, направляемый собственной тенью…?»
***
В следующий раз на обрывистом берегу стоял уже один… не синеглазый мальчик Кадзицу — Кей. Стоял, не решаясь посмотреть ввысь, глядя под ноги, где со злобным журчанием проносилась река, хотела достать до него брызгами, но не получалось. Приваленная к стволу дерева гитара осталась в пыльном футляре — Кей не решился его открыть. Ветер шумел в ушах, жег прокуренные легкие и отчаянно дул в спину, словно специально подталкивая к краю.
Жаль, отсюда не разбиться так же, как разбились все их наивные мечты.
В свистящих порывах слышалась все та же мелодия… И Кей, закрыв глаза, подпевал ей. Ощущал присутствие невидимого под тенью дерева музыканта, снова чувствуя его пальцы, зажимающие аккорд за аккордом.
«Пой мне еще… Кадзицу…»
