Don't Look Any Further

      – Наконец-то все ушли… – устало выдыхает Скалли, возвращаясь в спальню и неслышно прикрывая за собой дверь.       – А я тут вроде как навожу порядок. Ты не против? – Малдер кивает на этажерку, которая уже заняла свое привычное место у стены, и, пристроив на полку последние поднятые книги, за пару шагов оказывается возле вымотанной всем произошедшим напарницы.       Теперь, когда здесь больше нет невольных соглядатаев, он может спокойно притянуть ее к себе, и она с благодарностью прижимается к его плечу.       Они молчаливо стоят в объятиях друг друга, что невольно воскрешает в памяти обоих события пятилетней давности, когда он так же обнимал ее, а она плакала в его руках. Немало воды утекло с тех пор.       – Хочешь, поедем ко мне? – тихо спрашивает Малдер, мягкими касаниями поглаживая ее волосы.       Она медленно поворачивает голову, изучая то, что стало с ее комнатой после того, как она схватилась здесь с Пфастером, а позже потопталась полиция. И чувствует, что глаза наполняются слезами, когда ловит свой взгляд в отражении разбитого зеркала, не все куски которого еще убраны. Но, собравшись, все же говорит:       – Это мой дом, Малдер. И я не хочу бежать отсюда с мыслью, что мое жилище стало пристанищем зла.       Тому остается лишь молча вздохнуть, уткнувшись лицом в волосы у нее на макушке.       Юджин Тумс. Дуэйн Бэрри. Теперь Пфастер. Ее дом определенно не назовешь крепостью – скорее уж проходным двором для выродков всех мастей.       Один из его ночных кошмаров, едва не ставших сегодня явью. И от которого до сих пор холодит кровь, несмотря на величайшее облегчение вкупе с неизъяснимой радостью, которые он испытал, когда она вдруг возникла в поле его зрения. И как теперь оставить ее одну, отпустить от себя хоть на мгновение, даже понимая головой, что опасность миновала, а его помощь Скалли даже не потребовалась.       "Кто руководил мной. Или что. – Ее слова все еще тревожно звучат у него в ушах. – Что заставило меня нажать на курок?" У него нет ответа, но он невольно думает о том, что и сам нажал бы на курок – в ту же секунду, как понял бы, что опоздал. И нажимал бы до тех пор, пока не кончились патроны.              – Он бы вернулся за мной. Я знаю, – эти совсем не громкие слова в безмолвии квартиры показались ей оглушающими. Должно быть, она звучала как безумная.       Но Малдер, проверявший, не подает ли Пфастер признаков жизни, лишь выпрямился и покачал головой:       – Теперь не вернется.       Она украдкой глянула на распростертое на полу тело и подняла глаза на напарника, чувствуя покалывание от подступающих слез.       – Я могла попасть в тебя… – ее голос дрожал.       – Не могла, – уверенно парировал он. – И ты это знаешь.       Но она ощущала тяжесть пистолета в своей руке, будто прибавившего в весе несколько фунтов, и не знала ровным счетом ничего. Кроме того, что только что застрелила безоружного человека. Или не человека.              – Останься со мной, – тихо просит Скалли в плечо Малдера.       И он, чуть наклонившись, легко целует ее в висок, желая, но боясь прижимать ее к себе слишком сильно: он все еще не знает, какие травмы она получила, его не было в комнате, когда ее осматривали медики, но, судя по разгрому в спальне, борьба развернулась нешуточная.       Неудивительно, его Скалли всегда была борцом. И сегодня она в очередной раз доказала, что с ней лучше не связываться. Но он все равно до боли в сердце сожалел, что в нужный момент его не оказалось рядом и ей снова пришлось пройти через это в одиночку.       – Я сделаю чай, – говорит он наконец, хотя бы для того, чтобы прервать это гнетущее молчание, и надеясь, что обыденные занятия помогут им быстрее прийти в себя.              На кухне по-привычному уютно, здесь ничего не напоминает о произошедших в квартире событиях, но Скалли все равно ежится от мысли, что этот тип копался в ее ящиках, прикасался к ее вещам, и ей кажется, она еще не скоро примирится с этим.       Мягкий свет из-под абажура золотит ее растрепанные волосы, пока она удрученно разглядывает свое отражение в темной поверхности давно уже не дымящегося напитка, словно пытаясь понять, как свершившееся изменило ее.       – Скоро совсем остынет, – мягко замечает Малдер, кивая на чашку в ее руках. Свою он давно осушил несколькими большими глотками.       – Не хочется больше, – чуть виновато сообщает Скалли, отпуская наконец едва теплую, совсем уже не греющую посудину.       – А чего хочется? – он внимательно смотрит на нее, пытаясь встретиться с ней взглядом – ему не часто доводится видеть напарницу такой непривычно молчаливой и подавленной, – и осторожно накрывает ее бледные, холодные пальцы своими в робкой надежде согреть и их, и ее всю.       Скалли молчит некоторое время, а потом все же поднимает на него глаза.       – Хотелось бы принять ванну, но… – она невесело усмехается, не уверенная, когда теперь сможет спокойно понежиться в благоухающей пене, не думая при этом о Донни Пфастере и его жертвах, список которых она едва не пополнила.              Оба вздрагивают, когда в ночной тишине вдруг резко звонит телефон, и Скалли покорно поднимается, чтобы ответить. Малдер следует за ней и, когда она снимает трубку, выжидательно смотрит на напарницу с незаданным вопросом в глазах. "Скиннер", – одними губами поясняет та. Малдер кивает и после непродолжительных колебаний решает оставить ее наедине с собеседником.              Они все еще стоят там, повсюду: десятки свечей, которые он собственноручно погасил пару часов назад, после того как были сделаны все необходимые снимки.       Хотя первым порывом тогда было выбросить все к чертям, он не стал их трогать: слишком тягостно было бы убирать их по одной, искать, куда сложить, когда хотелось одним движением смести все в мусорное ведро. Но он не был уверен, что Скалли одобрила бы эту затею – судя по всему, эти незамысловатые изделия ей нравились.       Поначалу, едва он оказался здесь впервые за вечер, его даже замутило – то ли от удушливого запаха смешения всевозможных ароматов, то ли от невольно представшей перед мысленным взором ужасающей картины, которая могла бы ждать его утром. Ему даже пришлось слегка потрясти головой, чтобы прогнать мучительные образы, и приоткрыть окно, впуская свежий воздух.       И меньше всего хотелось, чтобы и Скалли настигали здесь подобные ощущения.       Его стараниями дышится теперь куда свободнее, и он прикидывает, под силу ли ему вытеснить неприятные ассоциации, заселив это пространство хорошими воспоминаниями.       Коробок спичек лежит здесь же, на одной из полок, и Малдер задумчиво тянется за ним и крутит в руке, гадая, не много ли на себя берет…              – И часто Скиннер названивает тебе по ночам? – с демонстративным недовольством спрашивает он, решив предстать перед Скалли в образе ревнивого бойфренда.       Но та стоит понурив голову и не желает включаться в игру. Трубка все еще зажата в ее безвольно висящей руке, а сама она, кажется, пребывает мыслями где-то далеко отсюда.       – Скалли? – ласково окликает Малдер, приближаясь вплотную и осторожно касаясь ее плеча, чтобы обратить на себя внимание.       – Я собиралась позвонить маме, – отзывается она наконец, поднимая на него глаза. – Не хочу, чтобы она узнала обо всем из газет, но, думаю, лучше, если это подождет до утра.       – Хорошо, – он мягко забирает у нее трубку и возвращает на аппарат, прежде чем вновь заключить напарницу в свои объятия, пристроив подбородок на ее макушку. Когда она без каблуков, он с легкостью может это сделать, что ему невероятно нравится, в особенности когда она позволяет себе просто побыть хрупкой женщиной в его надежных руках.       На некоторое время вновь воцаряется тишина, пока он собирается с духом, чтобы прошептать:       – Я набрал тебе ванну…       Он явственно ощущает, как она сжимается от этих слов, а потом тяжело сглатывает и замирает.       – Малдер, я…       Его руки успокаивающе поглаживают ее по спине, а потом бережно обхватывают ее лицо – и их взгляды наконец встречаются: ее, измученный и печальный, и его, согревающий теплом и вселяющий уверенность.       – Этот ублюдок не повод отказывать себе в удовольствии, а тем более необходимости. Идем со мной.       Она не шевелится какое-то время, но он и не торопит, давая ей возможность свыкнуться с этой мыслью. В конце концов, ей действительно нужно принять ванну и хотя бы попытаться смыть с себя переживания этого дня.       После некоторых колебаний она кивает ему и отстраняется, чтобы достать из комода свежую пижаму, на этот раз теплого бежевого цвета.       Малдер в ожидании переминается с ноги на ногу, под его ботинком хрустит, и он нагибается поднять оставшийся незамеченным осколок, острый край которого незамедлительно впивается в палец, оставляя неглубокую отметину. За неимением лучшего, Малдер сует находку в карман, рискуя впоследствии вновь на нее напороться, и спешит сопроводить Скалли в ванную комнату, волнуясь при этом не меньше, а, может, даже больше ее самой.              Зайдя в ванную первым, он отходит в сторону, чтобы пропустить напарницу, но она неверяще замирает на пороге при виде того, во что стараниями Пфастера – и частично Малдера – превратилось это некогда вполне уютное помещение.       – Выглядит романтично, правда же? – он изображает подобие улыбки, и в другой ситуации его шепот мог бы сойти за игривый, но от Скалли не укрывается сквозящее в нем напряжение.       – Больше похоже на склеп, – тихо выдыхает она, переводя взгляд от одних ярко выделяющихся в полумраке огней к другим.       Но Малдер уверенно берет ее за руку, помогая переступить через порог – и свои страхи:       – Это всего лишь свечи, Скалли…              Это всего лишь свечи, повторяет она себе. Не ей ли так нравилось когда-то их завораживающее, успокаивающее мерцание. Малдер прав, нельзя позволить, чтобы этот упакованный в пластиковый мешок сукин сын имел над ней власть, заставляя ее чувствовать себя неуютно в собственном доме и испытывать отвращение к тому то, что раньше неизменно дарило комфорт.       Закусив губу, она бросает нерешительный взгляд в сторону ванны с пеной, о которой мечтала еще недавно, только вернувшись домой, и о которой вскоре стало страшно даже думать. Никаких ножниц или ножей – ничего устрашающего не попадает в поле ее зрения, напротив, от благоухающей воды веет свежестью и расслабляющим покоем.       – Все в порядке? – Ладони Малдера мягко ложатся ей на плечи.       Она встречает его ободряющий взгляд и молча кивает, берясь за верхнюю пуговицу пижамы.       Несмотря на сумрак в помещении, освещаемом лишь парой десятков свечей, Малдер чувствует неловкость Скалли, явно не жаждущей демонстрировать ему следы, которые схватка с Пфастером оставила на ее теле, и отводит глаза, чтобы ее не смущать. В какой-то момент он даже начинает сомневаться в уместности своего присутствия здесь, но она не просит его выйти, а сам он не собирается предлагать, как и не в силах не поглядывать украдкой на постепенно обнажающуюся напарницу.       Вот и сейчас, замечая у нее на плече большую гематому, когда она наклоняется, чтобы стащить штаны, и непроизвольно морщится от боли, которую теперь вызывают даже самые обычные движения, он хмуро сжимает пальцы в кулак. Хорошо, что она пристрелила этого ублюдка, иначе он едва ли удержался бы от желания свернуть ему шею при первой же возможности.       Настает черед белья, и он деликатно смотрит в пол, думая о том, какими большими и грубыми кажутся его ботинки рядом с ее милыми лохматыми тапочками, и неожиданно озадачиваясь вопросом, не пора ли ему заиметь здесь свои.       – Малдер…       Скалли стоит перед ним с небрежной кучкой одежды в руках, трогательная в своей беззащитности. Такого диссонанса – чтобы он был настолько одет, а она настолько раздета – он не припомнит со времен Антарктики, когда вытащил напарницу из ледяного кокона. Но это тоже не самые лучшие воспоминания.       – Сложи, пожалуйста, – просит она, отдавая ему снятые вещи и указывая взглядом на корзину для белья.       Пока он с готовностью выполняет это нехитрое поручение, она неловко забирается в ванну и стискивает зубы, силясь сдержать гримасу боли, когда горячая вода обжигает свежие ссадины, но все же мужественно погружается в пену и прикрывает глаза, ожидая, когда стихнут неприятные ощущения.       Малдер опускается рядом и, отведя назад прядь волос, ласково целует ее возле уха:       – Постарайся расслабиться, девочка…       Девочка?! Он действительно так сказал, или ей почудилось? Сердце начинает панически биться при мысли, что совсем другой мужчина мог касаться сейчас ее волос, и ей требуется сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем удается успокоиться.       И чтобы убедиться в существовании одной-единственной реальности, она запрокидывает голову, пытаясь отыскать рот Малдера, который тут же охотно, но бережно целует ее, стараясь не задеть ранку у нее на губе…              – Ну разве не романтика, а, Скалли? – довольно шепчет Малдер, кивая на обстановку. – Вот только соответствующей музыки не хватает. А знаешь, эта мелодия теперь и меня преследует.       Он начинает машинально выстукивать ритм на бортике ванны, но Скалли тут же его обрывает, слишком поспешно и слишком испуганно:       – Нет!       Малдер замирает, понимая, что явно делает что-то не то. Плохие воспоминания, ясно. Их здесь и так предостаточно, так что прочь.        – Тогда как насчет нашей песни? – находится он и, дабы разрядить обстановку, затягивает, демонстрируя свои оставляющие желать лучшего вокальные данные: – Walking in Memphis, I was walking with my feet ten feet off of Beale…       – И с каких пор она стала "нашей песней"? – скептически поднимает бровь Скалли, когда он замолкает, забыв слова, но радуясь, что ему таки удалось вызвать у нее улыбку.       – Ну, за неимением другой… Хотя я готов рассмотреть варианты. Как тебе jo-o-oy to the wo-o-o…       – Малдер, прекрати! – негодующе требует Скалли, заставляя его прервать это намеренно фальшивое пение, но затем ее голос смягчается: – Лучше иди сюда.       И она подвигается вперед, освобождая для него место.       – О, вот так бы сразу! – обрадованно восклицает Малдер, вскакивая на ноги, и, проворно избавившись от одежды, спешит присоединиться к Скалли, которая лишь улыбается такому энтузиазму напарника.       Но, прижимаясь к нему спиной и чувствуя, как его руки с нежностью ее обнимают, понимает, что, как ни приятны горячий чай или ванна, именно его тепло – то, что ей действительно нужно. И в этих надежных объятиях позволяет себе наконец расслабиться и закрыть глаза, хотя бы сейчас стараясь не думать о том, что ее ждет в ближайшие дни и есть ли хоть малейшая вероятность, что вскрытие Пфастера могут поручить все-таки ей. С другой стороны, если она собственноручно разберет его на части, может, это придаст уверенности, что однажды он снова не явится за ней.       Ей вспоминается, как он пристально смотрел на нее и его черные глаза словно затягивали в глубокий омут, и она резко распахивает свои и начинает часто-часто моргать, чтобы рассеять эти видения. Но в какой-то момент замечает высокую уродливую тень, скользнувшую по стене ванной, – будто Пфастер встал у нее за спиной, приготовившись к своему злодеянию.       Там никого нет, твердо говорит она себе, никого, кроме Малдера, который неторопливо целует ее шею, постепенно затушевывая воспоминания о мерзких пальцах, вцепившихся ей в горло.       – Полагаешь, его дух не будет бродить тут в темноте? – тихо спрашивает она, не поворачивая головы.       – Эй, да кто верит в такую ерунду, Скалли! – незамедлительно фыркает Малдер.       И она вздыхает, поглаживая его колено и не сводя глаз с дрожащего пламени одной из свечей – как будто та может дать какие-то ответы, – а потом устало опускает голову на плечо напарника.              В постели он без раздумий притягивает ее к себе, и на сей раз Скалли даже не пытается противиться. Хотя раньше, привыкшая спать одна, безраздельно владея всем пространством кровати, она находила это не слишком удобным и обычно с успехом противостояла собственническим замашкам Малдера, ни на секунду не забывавшего о лучшем способе согреться – даже когда им вовсе не было холодно.       Сейчас же и ей кажется самым естественным уткнуться ему в плечо – в надежде, что тепло его тела и мирное, спокойное дыхание помогут скоротать долгие часы до рассвета, но, на удивление, глаза у нее начинают слипаться почти мгновенно.              Он все еще крепко держит ее в объятиях, когда она резко просыпается от смутного, тревожного сновидения и в панике пытается вырваться из его рук, пока в следующее мгновение не осознает, что это не какой-то чужак, а ее сонный, взъерошенный напарник.       6:06 – словно в насмешку, ярко-красно горит на дисплее часов. И Скалли вздыхает, опуская голову на подушку.       – Эй, все в порядке, – успокаивающе шепчет Малдер хриплым со сна голосом. – Здесь всего лишь я и… хм, утренняя эрекция.       – С добрым утром вас, – ее губы трогает невольная, радующая его улыбка.       Малдер приподнимается, чтобы взглянуть на часы, которые теперь невозмутимо показывают 6:07.       – Разве это утро? – с пренебрежением бросает он и демонстративно укладывается обратно. – Еще рано, постарайся снова заснуть… Или мы можем воспользоваться ситуацией… – добавляет вкрадчиво, в то время как его ладонь проскальзывает к ней под пижаму чуть ниже поясницы.       – Воспользоваться ситуацией еще поспать? – после непродолжительной паузы слышится воркующий голос Скалли, а затем она практически перебирается на напарника, устраиваясь у него на груди – к его вящему удовольствию. – Пожалуй, так и сделаем, Малдер…