Гомосексуалисты в Венгрии

      1942 год. Австрия, Вена. Ротшильдский дворец.              В 1941-м году Адольф получил свое очередное звание - оберштурмбаннфюрер СС. Он был очень горд собою и не упускал случая пощеголять новыми погонами и петлицами. Адольф красовался не только перед коллегами и друзьями, но и дома, перед зеркалом - он был тот еще хвастун!              В марте 1942-го в его штаб-квартире в Ротшильдском дворце гостил Герберт Хаген - товарищ Адольфа. Он расположился на последнем этаже, и Адольф строго-настрого наказывал любому посетителю дворца не тревожить Хагена. Никто не смел ослушаться. Одним приятным, мягким, солнечным мартовским днем Адольф возвращался во дворец с парой бумажным пакетов из кофейной лавки. На минувшей неделе ему исполнилось тридцать шесть, и он чувствовал себя замечательно - что называется, в самом расцвете сил.              Адольф был счастлив не только потому, что стал на ступень выше по карьерной лестнице, - чего он, вообще-то, долго ждал - не только потому, что он все еще был прекрасным и зрелым мужчиной, время от времени чрезвычайно самоуверенным, и все у него было еще впереди - а еще и потому, что он чувствовал: впереди прекрасное, светлое будущее Германии, Третьего рейха, которое обязательно будет таковым благодаря их фюреру, Адольфу Гитлеру. Адольф Эйхман подставлял лицо солнечным лучам. В тот день он как-то по-особенному был исполнен патриотизма.              Адольф вернулся ко дворцу, остановился у входа, достал из кармана шинели пачку сигарет и закурил. Мягкий весенний ветер сбивал, подминал густой, белый сигаретный дым в сторону. На площадке перед входом во дворец не было больше никого, кроме Адольфа. Изредка по полосе асфальтированной дороги перед дворцом Ротшильдов проезжал какой-нибудь красивый, серьезный, внушающий почтение, длинный и сверкающий черный автомобиль. Адольф провожал его взглядом, а затем вновь погружался в свои мысли.              Адольф потушил сигарету и вошел во дворец. Внутри он тут же ощутил кожей смену температур - снаружи светило солнце, а в холле дворца было довольно прохладно. Адольф поднялся на последний этаж, прошел до конца коридора, погруженного в тихий полумрак, до двустворчатой белой двери, отворил ее.              За белой двустворчатой дверью была огромная, светлая комната, обставленная всевозможной дорогой мебелью, которую только можно себе представить: тут были и громадные картины на стенах, и длинные диваны, обтянутые пурпурным бархатом, и тяжелые сапфировые шторы на вытянутых до потолка окнах, и громоздкие письменные столы красного дерева, и дорогущие статуэтки, и раскидистые цветущие кусты в горшках по углам, и много-много чего еще... У окна, спиной к Адольфу, стоял Хаген, весь в гражданском.              Если бы я хотя бы на минуту забыл, где мы, кто мы, чем мы занимаемся, то уже и не вспомнил бы - так я подумал в тот миг, когда отворил дверь и нашел взглядом Герберта. Если бы меня не было в комнате, и кто-нибудь, совершенно несведущий, был бы на моем месте и увидел бы комнату и Хагена моими глазами, то его бы ничто не обеспокоило, этот кто-то подумал бы, что видит совершенно обычную комнату, пусть и уставленную дорогущей мебелью, совершенно обычного мужчину, который в своей жизни и мухи не обидел.              Когда Адольф отворил дверь и замер в проходе, Герберт повернул в его сторону сначала голову, а затем, увидев, кто пришел, широко улыбнулся, повернулся к Адольфу всем телом и поспешил к дверям. Адольф был в по-щегольски заломленной фуражке, серой длинной шинели, серо-зеленой форме с новенькими погонами и петлицами и черных, помутившихся от песчаной дорожной пыли, сапогах. Весь его самодовольный, но при этом, каким-то странным образом, дурашливый, наивный, смешной и добрый вид внушал Хагену обожание.              Герберт, как на крыльях, налетел на Адольфа и обнял его. Адольф в ответ погладил Герберта по спине и спросил:              - Что за странное приветствие?              Хаген немного отстранился от Адольфа, удивленный:              - Странное? Я счастлив, что ты пришел. Мы не виделись целую неделю! Я знаю, ты пропадал по делам, и не собираюсь тебя ни в чем упрекать, но и я не сидел, сложа руки...              Адольф притянул Герберта обратно к себе и прошептал:              - Хорошо.              После, наобнимавшись с Хагеном, Адольф закрыл за собою дверь и повернулся к Герберту. Хаген спросил, увидев в руках у Адольфа пару бумажных пакетов:              - Что ты принес?              - А, - спохватился Адольф, точно забыл, будто вообще что-то нес в руках, - здесь... Я купил какао.              Адольф протянул Герберту пакеты. Хаген взял их и выгнул бровь:              - Сколько же тут какао?              Адольф ответил совершенно серьезно, снимая шинель:              - Четыре пачки.              Брови Хагена взлетели вверх. Адольф пояснил:              - Ну, я люблю какао.              Герберт кивнул с легкой улыбкой:              - Понятно.              Хаген развернулся и отнес пакеты с какао на стол. Адольф снял шинель и фуражку, повесил их на вешалку.              Адольф отлично вписывался в обстановку дворца, он украшал его стены. Зрелый, привлекательный мужчина, в безупречной форме, которая внушала любому, кто видел ее, уважение, гордость и чувство защищенности, он с высоко поднятой головой, цокая каблуками, вышагивал по мраморному полу, быстро взбегал по лестнице или ходил по коридорам из одной комнаты в другую, и я всегда ловил себя на том, что наблюдаю за ним с открытым ртом. Его, похоже, это забавляло и льстило ему, поэтому он никогда не обращал на это мое внимание, никогда не говорил что-нибудь вроде: "Хаген, закрой рот - муха залетит!" Я восхищался им и всегда думал: черт возьми, он самый красивый офицер из всех, что я когда-либо видел! Прямо находка для художника!              Адольф и Герберт стоя целовались, возле дивана, обтянутого бархатом. По всей комнате разносились звуки поцелуев. Хаген расстегнул китель Адольфа - пуговка за пуговкой, и китель полетел на пол. Герберт уложил Адольфа на диван, а сам сел на край и потянулся к ремню на брюках возлюбленного, но Адольф перехватил его руки и покачал головой, смотря Хагену в глаза.              Самый сокровенный миг разоблачения для меня - это, когда человек расстегивает мой брючный ремень. Я не знаю, почему, но именно в эту минуту я возбуждаюсь больше, чем в любую другую, и в то же время понимаю, действительно ли я хочу этого человека, или же стоит остановиться, пока ничего еще не случилось.              - Ты не хочешь сегодня? - разочарованно и как-то устало поинтересовался Хаген, отвернув голову в сторону стола, на котором он оставил пакеты с какао.              - Нет, не хочу, - тихо признался Адольф.              На самом деле, в отношениях с Хагеном, особенно в конце, я многое не договаривал. Главным было то, что в последнее время я его почти ненавидел, на дух его не переносил! Его лицо вызывало у меня рвотные позывы, он был невыносим! Я смотрел на него, едва сдерживаясь от невежливых гримас отвращения и презрения, и недоумевал: как я мог вообще хоть что-то в нем найти?! Он был просто урод! Должно быть, я был пьян в тот день, и не соображал, что творю - в нормальном состоянии я бы ни за что не связался с Хагеном. Ближе к нашей размолвке меня все чаще охватывали порывы распахнуть окна и повыкидывать из них вещи Хагена, затем дать самому Хагену пинка и выставить его за дверь, а на десерт позвонить моей бессмертной любви, Дитеру Вислицени, сказать ему, чтоб он взял ящик пива и немедленно примчался ко мне, а потом мы бы вдвоем уехали на побережье, напились бы там и голышом скакали по влажному песку!.. А Хагена - нет, его я никогда не любил...              Хаген наклонился к полу и что-то поднял. Когда Герберт выпрямился, Адольф увидел у него в руках свою небольшую, черную записную книжку.              - Что это? - спросил Хаген, - Что ты там записываешь?              - Не думаю, что тебе стоит это читать, - вежливо намекнул Адольф на то, что не хочется делиться какими-то своими секретами с Хагеном.              Хаген не прислушался к этому намеку. Герберт открыл записную книжку и стал листать ее. Адольф недовольно вздохнул.              "Вот же козел! Как же я его ненавижу!" - подумал я тогда. Ни у кого я еще не встречал такого пренебрежения к личному пространству! По сравнению с Хагеном, службы Гейдриха всего лишь вежливо и ненавязчиво интересовались моей личной жизнью и совсем не пытались заглянуть ко мне под одеяло!              - Это правда?! - воскликнул вдруг Хаген, взглянув на Адольфа, - ты что, действительно записываешь каждого и каждую, с кем переспал?!              Адольф упал на подушки, вздохнул и закрыл глаза ладонью:              - Да. Я записываю.              Хаген принялся с интересом и весельем считать любовников Адольфа:              - Так... Десять... Шестнадцать... Двадцать три...              Когда число людей, с которыми Адольф когда-либо переспал, перевалило за пятьдесят, Хагену стало очень невесело, а когда он насчитал больше ста (и это еще был не конец, Герберт продолжал листать странички записной книжки), то и вовсе начал злиться. Вдруг Хаген громко захлопнул записную книжку и швырнул ее Адольфу на грудь.              - Поверить не могу! Сто восемьдесят два человека, среди которых даже Йозеф Гёббельс! Господи Иисусе, Адольф!              Адольф засмеялся, поглядывая на обеспокоенно бросающегося из угла в угол Хагена сквозь пальцы. Адольф был доволен тем, что ему удалось уязвить Герберта. Он даже подумал, что, возможно, теперь Хаген захочет уйти. Но Хаген не торопился.              - А Гитлер? - спросил Герберт, стоя у окна и положил руки на бедра.              - Что - Гитлер? - не понял Адольф, приподнялся на локте и устремил взгляд в сторону Герберта.              - Почему его нет в списке?              - Потому что он орел, который летает слишком высоко, - усмехнулся Адольф.              Хаген подошел к Адольфу и сел на край дивана.              - А как же Вероника? Она знает?              Адольф опустил глаза:              - Ей лучше не знать. Она всегда верила в мою невиновность.       06. 03. 19