Ловушка солнечных небес

×— Gabrielle Aplin — Human×

×Вместо вступления×

      Предгрозовая духота мешает дышать, давит со всех сторон, проталкивается во вздымающую грудь, пропитывает потом растрепанную одежду. В вышине свистит ветер и разрезают неподъемное полотнище туч молнии. Дождь обещает пролиться полноводной рекой, смыть грязь и смог, смыть тоску духа. Двоих на узкой темной улочке ничто из этого по-настоящему не заботит — сильные мужские руки с шершавостью на ладонях шарят по чужому извивающемуся телу, горячие губы не дают покоя другим губам, отстраняются; крылья носа трепещут, жадно ловят любимые нотки туалетной воды от кожи и нет-нет — греется самый кончик носа в ямочке над горячей ключицей.       Жесткий укус в плечо отрезвляет увлекшегося любовника, принуждая не расходиться сверх меры и прийти в себя. — Ах… Непокорный… Dolce, mio Dolce*… Расслабься, я сделаю, сделаю все, что попросишь… Только дай мне… Аххх, руки твои нетерпеливые, жесткие. Amore ti amo**… Потерпи чуть-чуть и развернись. Сначала мое желание… Знаешь сам? Хорошо. Задери кимоно, птица моей души, — просит бархатистым низким голосом мужчина. Был бы способен голос гладить и ласкать, как руки — он бы так и сделал, но воюющий с тканью амант и без этого вздрагивает и ежится, ощущая накатившее возбуждение. Ткань шелестит, спадая с плеч, подбираемая повыше. Крупные ладони оглаживают дрогнувшие бледные ягодицы, длинный палец неторопливо проскальзывает в ложбинку, вызывая новую порции дрожи, растирая масло по коже. — Совсем готовый, для меня… Вот так…       В наступившей тиши временного безветрия переулок оглашает дрожащий всхлип. Горячие губы ласкают подставленную щеку, длинную шею и косточку скул. Худые руки, упертые в стену, подрагивают от болезненного безволия, охватившего тело. — Поцелуй меня, любовь моя, — горячим шепотом просит мужской голос с ноткой невыразимой тоски. Во тьме не видно, кому он принадлежит, зато слышно, как те же жадные руки, что оглаживали прежде белую кожу, шарят по упущенной одежде, оглаживая талию и подставленные бедра, и как кто-то низко стонет, прерывисто вдохнув перед этим. Мягкие неторопливые шлепки раздаются под аккомпанемент грома и смешиваются со звуками влажных поцелуев. После тот же низкий голос продолжает лихорадочно шептать: — Душа моя, ангел мой, солнце и луна, какой же ты узкий… Выгнись, да… Стони, стони для меня… Мой хороший… — Ты… — с придыханием звучит другой голос. — Обещай… Обещай, что спасешь. Защитишь. Поможешь ему, — новый громкий всхлип обрывает фразу, особенно жесткий толчок вызывает более громкий звук соударения тел, и так они и идут один за одним — ускоряющиеся жадные толчки, от которых пресекается громкое поверхностное дыхание, слишком частое, чтобы усомниться в происходящем во тьме. Стоны дробятся, жалобные, высокие, стыдные, от которых плавится низ живота и ответная нежность к аманту превышает все разумные границы. — Обещаю, душа моя. Мог бы не просить, мог бы… Я бы сделал, счастье мое… А я? Волнуешься обо мне? — светлая нежная грусть прокрадывается в голос. Сколько он спрашивал, ждал ответа, надеялся? Сколько раз читал между строк ответ, и никогда не получал его в лицо? Столько тоски, столько нужды в каждом поспешном прикосновении, каждое из которых — для него, но не ему.       И все же, сейчас все это — все это — испытывает он. Нужно быть благодарным… — Страшно… Страшно за вас обоих, — словно бы через силу признается темноте молодой мужчина и пронзительно вскрикивает, когда сорвавшийся в бешеный от счастья темп любовник заканчивает потерей контроля над собой. Тело окатывает жаром, он сжимается, утягивая ведущего его дорогой удовольствия мужчину следом, позволяя впиться в свое тело руками изо всех сил, которых немало — но до чего ему нужна эта жесткая хватка, словно только она и позволяет остаться цельным. Пережить стыд от собственной откровенности и собственного же поступка.       Влага течет по белым бедрам, горячая, скользкая. Течет она и по пальцам, приставленным к своему же члену, на асфальт. Они оба тяжело дышат, лишенные возможности говорить, но один держит другого, прижимает, не боясь вымазаться, а чувствует бесконечное счастье — пусть теперь, пусть так, но все-таки… Другой же вымотан своим откровением так, что ни слова больше ни вытянуть. — Я не подведу, счастье мое, сделаю все, как просишь, — обещают припухшие губы, разворачивая податливое от непрошедшей слабости тело и касаясь нежным поцелуем других не менее припухших губ. Поцелуй тягуч, неспешен, но гром снова грохочет — теперь почти над самой головой, и ветер свистит, грозя обернуться бурей с минуты на минуту. — Пора, птица моей души, — неохотно говорит тот, который прежде обещал подчиниться и исполнить желание другого мятежного сердца. — Лети, лети прочь, иначе не выпущу до рассвета, как бы скоро он ни пришел.       Шуршит поправляемая одежда, затягивается широкий пояс со свистом шелка. Во тьме быстро растворяется легкий шаг, а мужчина, тоже приведя себя в порядок, засовывает руки в карманы брюк и поднимает лицо к небу — чтобы через секунду на него обрушился долгожданный дождь.       Он мокнет. Стоит, ловит капли губами, закрыв глаза. Небеса грохочут, глуша невеселые мысли; во рту засела кислинка ревности и тоски. — Все для тебя сделаю, счастье мое, любовь моя. Все, чтобы ни попросил… наказание мое, — сквозь бурю чувств обещает ушедшему мужчина, а после, поспешно закрывает на семь замков бьющееся одной только надеждой сердце, и уходит своей дорогой. * сладкий, мой сладкий ** люблю, люблю тебя

×××

×— Akira Yamaoka — Alessa`s Theme[OST Silent Hill] (DJ-Traine Mash Up 2013)×

      Кея пристроился в самом уголке зала в своем кимоно и ни капли не жалеет. На расстоянии руки — выход, отсюда видно остальное пространство тренировочного полигона от стены до стены. Идеальное место, если подойти ближе нет никакого желания, как и быть втянутым в шебутное веселье.       Поодаль, ближе к дальнему краю зала, скучковались травоядные — парнокопытный Конь, Зверек, Малыш и девочки на подпевке у Зверька. Вот Савада в тихом ужасе отшатывается от репетитора, а остальные хохочут, держась за животики. Дино тоже недолго улыбается, прежде чем заливисто расхохотаться, запрокинув голову назад. Кея дергает уголком губ — шутки у Реборна обычно совершенно несмешные, когда ты их объект, но на вкус и цвет, как известно…       Над его головой на стену ложится ладонь. Его сосед, опершись и встав устойчиво, недолго смотрит на него, прежде чем перевести взгляд на остальных собравшихся, и Кея ему не мешает. Со стороны, конечно, кажется, что к нему пристают или загоняют в угол — в такой же фривольной позе Трайдент Шамал обычно делает девушкам предложения, от которых так легко отказаться, но рядом с Кеей не он, да и Облако меньше всего на свете похож на этакий нежный цветочек, которые так любит пьяница-извращенец.       Хотя… Признаться, от ощущения близости этого человека, он обычно напрягается. Но сегодня тот пышет солнечным теплом и пахнет виноградом, а еще — он единственный, кто видит все примерно так же, как Кея. И Хибари чувствует, что тому не очень нравится то, что он видит. Что не он один ощущает нотку фальши, вплетающуюся в смех, отдающий нервозными нотками. — Не вмешаешься? — тягучий голос с насмешливыми нотками разбивает тишину, и Кея сдерживается, чтобы не передернуть плечами, когда от этого звука, полного бархата и темных, искусительных нот, по телу пробегают мурашки. — У меня нет ни повода, ни веса в этой компании, ни возможностей. Он не поймет, — Кея выделяет голосом ключевые места и все-таки вздрагивает, когда мужчина вдруг перемещается одним неуловимым движением, нависая над ним.       Почти кабэ-дон, если правильно воспринимать то, что между ними двумя происходит, и Кея думает, как это со стороны нет моментальной реакции — уж Зверек со своими девочками уже должен был заметить, у них такое вызывает широкий резонанс. Сам Кея характеризует подобный жест, как перечень слов на «н»: напористость, намерения, нетерпение, напряжение, неизбежность и наслаждение. Последние два слова — в зависимости от ситуации, но он не видел никого, кто не наслаждался бы той толикой власти, которую символизирует такое положение. Загнанному в угол остается только вжиматься лопатками в стену — вторгнуться еще ближе в личное пространство уже сложно и неприлично.       Его навязчивому и подозрительно все еще живому собеседнику нужно совершить только аго-куи — и окружающим можно будет хвататься за грудь и падать от сердечных приступов. Кея будет первым, кто упадет и умрет от стыда, если такое случится. Вот будет нелепая смерть — получить почти признание на глазах человека, который тебе самому не безразличен, от человека, которому нравишься ты сам.       Но судьба проносит над его головой эту обжигающую чашу неловкости.       Они остаются стоять, глядя глаза в глаза, и Кея чувствует теплое дыхание на своем лице. Стоит чуть-чуть поднять голову — и со стороны можно будет подумать, что угодно. Но он не спешит ни идти навстречу, ни отстраняться — только сжимает скрытые просторными длинными рукавами тонфа и облизывает пересохшие губы. Короткий поцелуй в уголок губ ненавязчив, но именно в этот момент из-за широкой спины раздается взволнованное пищание «Хибари-сан!», и в глазах напротив загораются полные веселья яркие нотки. — Я помогу тебе, — почти весело и беззвучно шепчут губы, и Кея, уловив посыл, отличный от направления его предыдущих мыслей, чувствует облегчение. Он не был обязан, в конце концов, проблемы Кеи — это все еще проблемы Кеи, но вдвоем они смогут вывести из-под удара хотя бы того, за кого Хибари продался бы в рабство.       Уже слышится топот, когда он щурится с обычной угрозой, пряча тонкую усмешку, и, быстро поцеловав подставленную словно бы случайно щеку оглянувшегося через плечо мужчины, вытаскивает тонфа. Недрогнувшим голосом рявкнув «Камикорос!», Кея бросается на оппонента, вытащившего свой кнут из воздуха и заблокировавшего его первый удар, милостиво не начав с коронной подсечки.       Они проносятся мимо замерших наблюдателей вихрем ударов и звона, и Кея чувствует, как против воли улыбается со свирепой радостью, огнем войны в глазах и животной жаждой. Противник ему нравится — такого он хочет рвать зубами, добираясь до беззащитного нутра, ломая кости и не давая покоя ни на секунду.       И видит, что в глазах, вдруг оказавшихся вдруг совсем близко, отражаются все те же чувства. Хибари обещает сам себе — он превзойдет его, будет сражаться не щадя себя и чужака, но сломит его оборону, прорвется сквозь град ударов и нанесет свой, сокрушительный.       Ответом ему становится смех, а потом губы опаляет поцелуй, и слышатся слова: — Брось мечтать наяву, Кея!       Хибари вспыхивает, ошарашенный подобной наглостью, а через секунду рычит и снова идет в наступление, ощущая, как губы жжет в месте соприкосновения — словно там приложили тавро и теперь образуется краснота ожога.       Он должен был догадаться, что помощь ему включит и игру самого мужчины, будет выгодна ему. И Облако сгорает от бешенства, но все же, все же… Если это поможет — может быть, этот танец на грани фола — то, что им требовалось.       Кея уже не видит, как глаза одного из наблюдателей загораются решимостью, и, проложив морщинку между бровей, он хмурится своим мыслям, прежде чем кивнуть какой-то своей затее и броситься вперед, вклиниваясь в битву, заставляя ту забуксовать, а двух вздыбленных воителей — синхронной зашипеть друг на друга взбешенными котами.

×××

×— Halestorm — Get Lucky×

— Ке-я, наконец-то, мы заждались, — уже не мальчишка, еще не заматеревший мужчина, Хибари мечется, прижатый четверкой горячих рук к двум практически обнаженным телам — пижамные штаны под развязанными халатами не в счет — подрагивая от хищной охриплости в низком голосе с тягучими интонациями. Он худо-бедно, почти интуитивно разбирается, кто где, благодаря очевидным различиям в поведении и как-то ориентируясь по напористости, но уже не может сказать наверняка, кто и что будет делать в следующий момент. Где окажутся руки и губы, чья именно ладонь сейчас накрыла его промежность и по-хозяйки массирует все, что удалось накрыть пальцами.       Накрыть ей удалось немало. Кея дергается, скрипит зубами, но сзади его крепко держат за задранные к самым плечам запястья, пока скрытый полумраком и засвеченный ярким светом лампы со спины мужчина опускается перед ним на колено и возится с его штанами и бельем. Молодой мужчина вспыхивает, когда те остаются болтаться у лодыжек, сковывая движения, но беспокоиться приходится недолго — его шустро разувают и тянут перейти на ковер, в котором увязают пальцы.       Кея мнется, следя глазами за отражениями в зеркале на дверце шкафа. Кто-то из двоих целует его в бедро. Хибари вздрагивает — смотреть глазами некогда, а он никак не может сообразить, кто именно из двоих оказался лицом к нему сегодня.       Всего одна переменная, вклинившаяся в расчеты, а изменения в привычной последовательности действий идут, как круги по воде, одно за другим. В нос бьют неприсущие их близости ранее запахи — лотос, молоко, мед — и что-то внутри тщательно одобряет эту добавку в привычные ароматы шоколада и орехового сиропа. Кея дышит чаще, чтобы захватить больше этого чужого запаха, стараясь сориентироваться на обоняние и проваливаясь раз за разом, стараясь не сойти с ума, изнывая от неспешной, только начинающейся ласки сразу двух мужчин.       Ему удается вырвать одну руку. Под пальцами — длинные пшеничного цвета волосы. Подушечки соскальзывают по коротким упругим волоскам на виске, зарываются глубже, путаются в лаке укладки. Кея прерывисто вздыхает, ощущая новое касание губ, в этот раз — к выпирающей подвздошной косточке. Дино-из-будущего. Кею он настораживает — мужчина не знаком ему по своей сути, он вызывает здравые опасения, и то, что со спины — Дино-из-настоящего, который пользуясь его прытью, сейчас вытаскивает его из рубашки, кажется немного успокаивающим.       Из двух зол — выбирай знакомое. Его Дино проследит, чтобы второй не перешел черту. Кея на это надеется.       Уверенность и надежда, как и ноги, подкашиваются, когда рот с красивыми, упругими, припухшими от поцелуев губами, одним категоричным движением втягивает его член во влажную глубину рта, и одновременно с этим ладонь уверенно, почти жестко шлепает его по ягодице. Хибари ахает и звонко всхлипывает раньше, чем успевает понять это сам.       Мужчина, стоящий на коленях перед ним, улыбается ему одними глазами с пляшущими в них язычками пламени Предсмертной воли, какие он иногда только у Савады видел. Но ведь верно — Дино из будущего уже не Дино — он Альфредо Каваллоне, Десятый Каваллоне, и уж точно не малыш Альфре-дино. Альф — сокращение, которое описывает его весьма точно. Он — путеводная звезда, а никак не ведомый.       Но Кея стойко ищет другие вариации. Не столь колкие, вульгарные и более… Родные. Он и в самом мужчине ищет что-то знакомое. Хоть что-то, что позволит уравнять будущее с прошлым — он этим каждый раз занимается и все без толку. Но очередное движение языка лишает его иллюзий и надежды отыскать хоть капельку совести в медовых глазах. Они просто лишают его опоры под ногами, как лишили душевного покоя.       А через мгновение рушатся и остальные заблуждения, когда молодой мужчина из-за подогнувшихся от удовольствия ног едва не валится на пол, и только сильные руки со спины еще как-то удерживают его в вертикальном положении. Ему помогают выпрямиться — бережно, но решительно. Альф ласково гладит его ноги с боков, снизу вверх, терпеливо поджидая, пока вся их композиция приобретет устойчивость.       Плечи Кее разводят, руки наоборот сводят за спиной — Облако может только изумиться, как быстро знакомый ему, неловкий Дино приспособил кнут вместо веревки. Здесь нет и толики ожидаемой нежности, и он уже терзается подозрениями. Он, кажется, совсем позабыл, насколько жадными могут быть эти двое.       После и подозрения отпадают — загривок сладко-сладко и немного больно прикусывают, от чего спину прошивает дрожью и тело теряет волю, отдаваясь на милость победителей.       Это капкан, ловушка из тьмы и хитрости, неприсущей, как он думал, простодушным носителям элемента Солнца. Это силок, петля на горле — из укусов, поцелуев, чужого огня и опаляющего нервы желания. Кея кричит от осознания совершенной от излишнего доверия глупости, но поздно.       Упрямый Зверь, Облако Вонголы укрощен двумя чужими Небесами.       Дино рычит в ответ на его вскрик, полный бешенства загнанного зверя, посылая дрожащую волну покалывающего возбуждения вдоль хребта, и оттягивает его соски непримиримыми пальцами. Большие ладони ревниво гладят впалый живот и не дают завалиться в любую из сторон. Между ягодиц елозит его горячий твердый член, и Кея безмолвно умоляет прекратить испытывать его терпение. Так все и длится — бедра позади ритмично качаются, подталкивая двигаться вместе; член юноши исчезает между алых губ Альфа, чьи руки стискивают ему бедра до синяков; мокрая головка члена Дино снова и снова упирается в ямочку на пояснице и уходит вниз.       Их разница в росте почти вся приходится на торсы, да на пару сантиметров в ногах. Кея по меркам Хранителей Савады один из наиболее низких и ловких, он не махнул в плечевую ширину, как Гокудера, Ямамото или Сасагава. Теперь его стройность заставляет его выглядеть почти миниатюрным и изящным на фоне этих двух жеребцов, один из которых еще и старше его на пятнадцать лет.       Кея едва не теряет сознание, когда в ушах перед разрядкой начинает шуметь, но одной только силой воли ему удается чуть притормозить неминуемое. Дино перемещает свой ревнивый рот с загривка в другое место и снова кусает, потом зализывает укус, водя влажным языком по ноющему кусочку кожи, от чего возбуждение щекоткой стекается в пах вдоль спины. Кея хнычет, запрокидывая назад тяжелую голову и доверяя Дино прикусить плечо, а Альф мокрым невесть от чего пальцем уверенно вдвигается в его тело.       Хибари нетерпеливо дрожит, но позволяет готовить себя, тяжело и часто дыша, слыша влажное хлюпанье. От одних звуков в паху сладко теплеет, лицо припекает стыдом от понимания, что это тоже он. Жаждущий, развратный, покорный, но не подчиненный. Его каждый новый раз, что у них был, растягивали на совесть, потому что ни один Дино так и не уступил другому право быть в его теле единолично.       Словно в ответ на его мысли, пальцы настойчиво трогают простату, и Кея едва может дышать, а из горла рвется звук, подозрительно напоминающий взвизг. Он не любит издавать такие стыдные звуки. Кея давится хрипом и бешенством, а потом Дино позади чуть разворачивает его и целует пересохший рот, словно хочет не то съесть, не то пробраться в тело через горло. Его губы терроризируют, разрушая память о мягких просительных касаниях, которые так раздражали. Этот Дино берет то, что хочет, а хочет он Кею. И Облаку впервые становится чуть-чуть страшно от авторитарности, веющей от этого нетерпеливого и непреклонного поцелуя. Страшно и хорошо. Тело на такие мысли реагирует соответственно — его бросает в жар, а тугая пружина в низу живота круто разворачивается, снося начисто мозговую активность.       Хибари глухо мычит и извивается от удовольствия юркой змеей, жмуря закатывающиеся глаза и втягивая воздух носом. Думать сейчас — невозможно, лицо печет, он чувствует блаженную опустошенность. Ему горячо от их тел, собственное тело сводит и скручивает. Шею тянет, пока Дино снова пощипывает его сосок, вынуждая дернуть бедрами и все-таки закричать, не сдерживаясь, когда умело продленный оргазм накрывает его еще несколькими жаркими волнами удовольствия вместе с противоестественным ощущением неугасшего и неослабевшего возбуждения. Плечи и руки сводит — Кея чувствует, как тугой кнут, так хорошо знакомый по тренировкам, натирает кожу, но удерживает его силу, позволяя прикасаться разве что самыми кончиками пальцев к чужой горячей плоти.       Но Дино сегодня не дает ему прикасаться к себе, отводит бедра чуть-чуть в сторону, изредка задевая мокрой головкой костяшку рук, хотя раньше бы с радостью толкнулся в сведенные за спиной ладони. Это наказание для Кеи, проявление и становление силы и тьмы, которой в Каваллоне раньше не было — в том Каваллоне, которого Хибари знал.       А знал ли он вообще Дино? Думал ли раньше, что будь тот просто сорвиголовой, бестолковой лошадкой на красной машине, не было бы уже никакой семьи Каваллоне? И никакого Дино в живых бы уже тоже не было. Нежные боссы — они все нежные только в глазах близких. Кея раньше не понимал, не ценил простоты и принятия. У него все было непросто даже в кругу семьи, и так всю жизнь. Теперь Альф и Дино показывали, что могло быть и по-другому. По праву силы. И потому что Кее уже не шестнадцать. И потому что он пришел к ним сам.       Он всхлипывает, чувствуя, как горячие губы старшего из мужчин снова обхватывают его мягкий член, проходясь угрожающими укусами по головке, посасывая, зализывая узкую щелку уретры и пользуясь на полную мгновениями его беспомощности. Кея всхрипывает, болезненно чувствительный к продолжившейся манипуляции, и дергается, беспомощный, уязвимый, полностью отдавшийся в чужую власть. Альф контролирует и подавляет, стоя перед ним на коленях, и Кея обещает пересмотреть свои взгляды на вопрос унизительности стояния так перед кем-то.       Хибари отбрасывает мешающие мысли о том, как он выглядит сейчас. Дино — обоим — нравится лишать его маски, выдирать из скорлупы острыми когтями желания. В первый раз, загнанный ими в угол, он бился, пока не был несколько избит и обезврежен. Его отымели вдвоем, обещая удовольствие — не наврали ни разу. Но слабеть и чувствовать себя уязвимым и раскрытым было противоестественно. Кея бился каждый раз, как первый, и каждый раз чуть-чуть уступал позицию собственному жаждущему телу, приучаясь к ласкам и радостям секса.       И потому, когда его на несколько недель вдруг оставили в покое, не переступая рамок приличий, за которые он так цеплялся прежде, он взвился от бешенства.       Тело жаждало этих двоих, ныло памятью об их тепле, об их поцелуях и сильных руках, об объятиях, запахах кожи, звуках голосов. Тогда он впервые едва не дошел до мастурбации, но остановился, удержался, обещая себе выдержать, победить эту предприимчивую парочку, в особенности — вдруг поумневшего младшего Каваллоне, раз уж они решили брать его измором.       Он маялся с разгорающейся в теле тоской, бесился, как птица, угодившая в силки, и получив приглашение заглянуть, твердо решил: он придет, чтобы послать обоих на все четыре, доказать свою независимость, пересилить требования непокорной плоти, заставить ее умолкнуть.       Но в гостиничных апартаментах, когда он вошел, царил мрак, и только в дальней спальне горела лампа. Он пошел на свет, как мотылек, ищущий огня. И, кажется, мотыльком он и оказался, потому что вдруг разгоревшийся огонь превратился в пожар и успел сожрать его крылья-намерения. И подобрался опасно близко к вероломному, отзывчивому тельцу. — Метаться, биться бесполезно, — говорят ему в самое ухо губы, говорит ему об этом и хватка Дино вокруг его торса — Ты можешь уступить, ничья, Кея. Потому что победителем в этот раз тебе не выйти. Ведь ты, отрицавший желание, пришел, хотя знал, чем это окончится, — рассудительно и отвратительно пошло умасливает его Альф, широкими мазками языка вылизывая вновь налившийся кровью член. — Не уступишь так — мы поставим тебя на колени, как проигравшего. Соглашайся, Кея. Ничья и взаимное желание — лучше, чем то, что мы будем делать, чтобы сломить твое упрямство. Нам понравится, тебе, в общем-то, тоже. Но все мы будем знать, какова расстановка сил и что мы сделали из-за твоего упрямства, а что потому что захотели сделать тебе приятно.       Губы Кеи неожиданно даже для него самого разъезжаются в хищной провоцирующей усмешке. Хибари знает — эта темная, чуточку уничижительная, чуточку овеянная превосходством усмешка, больше подошла бы Рокудо, туманнику из Ада…       … но чем он и его тьма хуже скалящейся на всех тьмы этого туманного ублюдка Эстранео? Чем это Туман лучше Облака, которое в своем соотношении идеально смешано с тем же самым Туманом?       Да ничем. — Не отвлекайся на болтовню, я намерен заездить вас обоих, — бархатисто шепчет Хибари и толкает бедра вперед, ткнувшись мокрой головкой в приоткрытые от изумления губы Альфа.       Кея облизывается и чувствует свою тьму особенно отчетливо. Она на его губах, на языке, в горле, спускается вниз по глотке, скручиваясь пушистым клубком в животе, выступает капелькой смазки на малиновой головке, оплетает ноги, покалывает стопы. Его тон, его голос — сладкие, как мед, но прелести востока всегда в том и заключались, что никогда не знаешь, когда медовый поцелуй окажется отравлен, когда рука податливо принимающего тела вдруг взметнется, сжимая короткий танто и метя им в горло.       Туман и Облако в нем — два холодных элемента-одиночки. Один жаждет плоти, другой крови. Секс подарит им то и другое. И пусть Кея раньше никогда не поддавался звучанию развязной приземленной дымки у земли, сейчас — это единственный шанс склонить чашу из ничьей на себя. Ведь Облака могут опускаться очень низко, туман — очень высоко. А то и другое приглушит жар солнца и небес. Будь их даже два. — … принято, птица моей души, — одними губами выдыхает Альф, и в осветившем его глаза пламени Кея видит влюбленное восхищение. Он в очередной раз превзошел самого себя. И теперь это игра совсем для взрослых.       Судя по потяжелевшему дыханию, Дино за спиной тоже понял, что это уже не просто вызов для разрешения давнего спора.       Это война на поражение.       Кея смазано стонет и отпускает себя, вырывая «с мясом» годами любовно наращиваемые цепи приличий, воспитания и самоконтроля из их креплений. Смесь лиловой дымки гармонично сплетается с вязкой синевой, и смесью двух типов пламени Предсмертной воли разгорается в светлых глазах, подкрепляя вызов. Альф, видя это, раскатисто смеется своим порочно-низким смехом, и снова целует его промежность, кончиком языка скользя по плотной тяжести яичек, прежде чем вобрать их в рот, осторожно перекатывая. Кея в ответ сжимается и сжимает длинные пальцы, бесстыдно сгибающиеся, внутри. Дино в этот момент ведет носом по плечу, смазано целуя и жадно вдыхая терпкий запах возбуждения и влаги, которым веет от белой кожи Кеи.       Хибари мог бы принять это, как жест поддержки, однако он бросил вызов им обоим, и намерен сделать, что пообещал. Жизненное кредо «закусать до смерти» конкретно в их случае преобразуется в «затрахать до потери пульса», и Кея почти не жалеет.       Что-то чувствуется в паху, этакая извращенная тяжесть, а четыре пальца в его теле заставляют пошире раздвинуть ноги, а потом и вовсе охнуть, когда ему помогают принять совершенно неприемлемую в человеческом обществе позу. Дино со спины перехватывает ему ногу под коленом, чуть опрокидывая на себя, открывая его для бесстыдного взгляда второго, когда тот отстраняется. Лицо молодого мужчины полыхает от стыда и искажается от возбуждения, удовольствия и беспомощности. Он снова запрокидывает голову на чужое плечо, чтобы не видеть бесстыжих золотых глаз и коротко ахает, когда Дино со спины длинными движениями лижет его шею, окончив влажную дорожку за ухом.       Альф, наконец, извлекает пальцы, мгновением раньше раскрывшиеся внутри цветком, поднимается с колен, и крепко прижимается спереди. Кея не заметил, когда он успел скинуть свои штаны, но сейчас он обнажен так же, как и Облако. Старший целует его в шею с той стороны, где не успел отметиться Дино, и шепчет — для сжимающегося Кеи и для своего напарника — щемяще нежное: «Узкий и тугой, как девственник, неужели даже сам себя не ласкал, думая о нас?»       Хибари чувствует, как припекает лицо и отворачивается от него с самым стойким видом, но губы жадно клеймит поцелуями разгоряченный Дино — он устал смотреть и не иметь возможности что-то сделать. Кея отвечает и чувствует на бедрах вторую пару рук. Альф прижимается бедрами пониже, помогает Кее почти запрыгнуть на себя, оставшись беспомощным, без возможности держаться хотя бы за чью-то шею, и в крепкой хватке двух пар рук.       Дино и один мог удержать скромный вес японца, а для двоих Кея, можно считать, что и не весит ничего. Легкость, с которой оба приподнимают его, пристраиваясь спереди и сзади к растянутой дырочке, можно принять, как комплимент собственному весу — плохое качество для бойца, хорошее — для любовника, с которым думаешь творить грязные вещи.       Кея может сколько угодно цедить яд и ненависть, но он отлично знает, какой эффект на него оказывает двойное проникновение — болезненное чувство заполненности Хибари не променяет на чувство движения собственных пальцев ни на что на свете. Кея протяжно кричит для них, принимая в себя, выгибаясь, подстраивая угол для более легкого скольжения, ощущая, как скользит вдоль хребта капелька пота и слышит шипение: он намеренно сжал мышцы, тормозя пробивающихся в его тело мужчин.       Мышцы тянет — Кея чуть-чуть сожалеет, что перед этим с ним не начал кто-то один, и даже не знает, насколько соблазнительно болезненное выражение уязвимости на его лице. Кто-то из двоих все-таки делает толчок, и теперь Кея опускается все ниже, пока не утыкается лицом в сгиб плеча тяжело дышащего Альфа, ощущая то самое чувство, которого ему не хватало в итоге — чужое желание, властность и триумф обладания. Кея крепче держится ногами, скрестив их в лодыжках. Ему хочется куснуть гладкую кожу, но пока что он только кончиком языка ведет влажные дорожки, слыша кожей нарастающее бешенство своего Дино. Тот ревновал сам к себе с первых мгновений, когда только увидел, как Альф смотрит на Облако Вонголы.       И как Кея смотрит на него-уже-совсем-мужчину из будущего.       Альфу тридцать семь, он железной рукой управлял семьей, оправдывая звание Сильнейшего пользователя Кнута — Кея здраво полагал, что пряников для противников дон Каваллоне к кнуту не прилагал.       И в общем-то, все у Альфредо Каваллоне шло хорошо — его несговорчивый Хибари и природная неуклюжесть не в счет.       Пока его мир не был уничтожен.       Бовино, сам того не зная, выдернул мужчину за мгновения до смерти, но возвращаться избитому Ханеуме было некуда ни через пять минут, ни через пять часов, дней, недель. Альфредо знал об этом.       Первым, к кому он потянулся, был подошедший задумчивый Кея. Хибари никогда еще не бывал обнят измученными мужчинами с глазами, в которых погасло желание жить, так быстро и так крепко, что даже ударить не получилось. Ему целовали руки, скулы, не спускали с рук, уворачивались от ударов с ловкостью бывалого бойца, но не давали даже самостоятельно поесть.       У Альфа были ночные кошмары, и именно из них весь дом узнал — Десятый Каваллоне спасся, потому что в последний момент, его Хибари Кея замкнул его в сфере Облака. Сквозь прозрачные шипованные стенки, Альфредо смотрел, как Кея держит барьер, как рассыпаются его кольца с аметистами, как даже без колец Кея держит пламя, а мир вокруг взрывается, горит, и волны разрушения идут все быстрее, быстрее, быстрее, и поднимающаяся радиация не оставляет живому ни единого шанса уцелеть.       Хибари Кея будущего рассыпался пламенными искрами, тратя остатки огня и предсмертное желание, чтобы его Дино пережил первый шквал. Хибари не учел только второй, третьей волны, идущих подряд. И под которые Альфредо не угодил чудом.       Наверняка шокирующе было открыть глаза, закрытые, чтобы не видеть приближающуюся смерть, и увидеть площадку перед храмом Намимори, стоящего напротив босого Кею из своего прошлого, сгрудившихся вокруг ребят Вонголы и подростка Бовино, который и сам не понял, как так получилось, что уже в их времени остались два Дино. Над головой было голубое небо, ветер разметал перьями дымку облаков. Солнце не сжигало, пели птицы. Для человека, только что смотревшего на смерть, это стало толчком к помешательству. — Наше Тринисетте было разрушено, — скупо пояснил мужчина, когда успокоился и все навалились с вопросами. Он словно бы привычно подтянул Кею повыше, прикоснулся губами к выпирающему верхнему позвонку, от чего Хибари почти взвился, уткнулся носом в растрепанные волосы.       И все это на глазах другого, молодого Дино.       Кея еще никогда не видел, как его Дино одним лицом желает кому-то смерти. Кея никогда не видел, чтобы Дино был в таком бешенстве. Кея так и не узнал, что в глазах чужака, обращенных к самому себе молодому, горел вызов. Но после этого Вонгола уже через неделю делала ставки, кто первым трахнет Облако. Облако не сдавался, раскидывал вдруг воспылавших к нему страстью мужчин. А потом те поняли, что по одиночке у них долго ничего не выйдет.       Весь тотализатор рухнул, когда Кея появился с двумя типами укусов на загривке, окутанный двумя атрибутами пламени Солнца — Дино из будущего смешал два типа сильнее, Дино из настоящего не посмел метить Небом чужое Облако.       Семья Каваллоне к появлению второго босса отнеслась настороженно, но это тоже был Дино — он заботился, помогал Саваде, хлопал по плечам Ромарио, знал всех поименно, становился неуклюжим, когда его люди оказывались вне пределов определенного диапазона вокруг него и носился с Хибари Кеей. Идиллическая и привычная до ностальгического вздоха картина в двойном масштабе. Даже Кея устал бить устойчивых к травмам носителей атрибута Солнца, регенерирующих за минуты.       Грубоватый толчок возвращает Кею в реальность. Дино нетерпелив и зол, его пламя пляшет и жалит, злое, властное, и оно заставляет откликнуться пламя Альфа. У них обоих наливается светлым янтарем кожа и вспыхивают ярче золотые волосы, а в глазах пропадает белок. Кея активирует свое пламя почти интуитивно, поняв принцип просто из наблюдений, и горит мрачным сгустком в сердце золота и янтаря, как черная жемчужина в мягком мясе лелеющей ее устрицы. Он впервые видит, чтобы пламя проявляло себя так, и думает, что это явно что-то, что Альф принес с собой из будущего. И ему нравится. Кее всегда нравилось становиться сильнее.       Так и быть, сегодня он возьмет на себя роль того запирающего собственную чувственность юноши, в которого влюбились оба солнечных мужчины, но тогда дразнили и провоцировали они его зря. — Мне казалось, у нас секс, — Кея вкрадчиво почти мурлычет, выпрямляет спину и без страха откидывается назад, влетая в чужое пламя, смыкающееся вокруг него коконом, зная, что его поймают в случае чего. Дино вздрагивает и отрывает взгляд от своей копии, глядя недоуменно, когда Кея пальцами связанных рук впивается ему в подтянутый живот. — Мне казалось, ты должен смотреть только на меня, а не на себя, самовлюбленная лошадка, — лицо Дино искажается осознанием и ужасом. Действительно, такое внимание к себе отдает нарциссизмом.       Кея имеет право обидеться, но он не обижен. Он просто хочет, чтобы знакомый ему мужчина принял себя — умного, взрослого, знающего, хитрого, даже мудрого, и одержимого Хибари в той же мере, что своевременный оригинал. — Если тебе так хочется видеть мое лицо и чтобы я выгрыз тебе кусок плеча, можно было просто развязать мне руки и развернуть. Хорошего по чуть-чуть, Альф получил возможность мной полюбоваться, пока стоял на коленях, развернуть меня после было бы честно, но вы неорганизованные и самовлюбленные боссы, вы даже не подумали, что я могу все-таки поднять ставки, — Кея трется о мужчину спиной, плечами, не отпуская ногтями его живот и в итоге ухитряясь изогнувшись, прикусить ему нижний край челюсти, от чего тот издал глухой звук и прикрыл глаза, конвульсивно сглатывая. — Я еще не получил поцелуй, — вмешивается Альф, и тянется к лицу Кеи, но натыкается на кинжальный взгляд Облака. Тот сжимает мышцы, напоминая, что они в ловушке его тела, и оба мужчины охают, а он делает это снова, несколько раз подряд, от чего Альф ухитряется прокусить себе губу. Кея тянется вперед, их поцелуй имеет привкус крови, но Хибари вылизывает чужой рот и после уступает право сделать тоже самое со своим, неловко ерзая от ощущений, настолько чувственных, что у него прихватывает низ живота короткой судорогой.       Пламя мужчины гаснет, а пламя Кеи расходится сильнее, вскоре заставляя погаснуть и пламя стоящего позади Дино. После этого Кея показательно вбирает свой огонь в себя, чувствуя себя губкой, впитывающей пролитую воду. Внутри он чувствует зыбкое марево собственного огня, который ластится к носителю, приглушая боль растянутых бедренных мышц. — Развяжи ему руки, — с запинкой просит Альф Дино, глядя куда-то мимо его лица расфокусировавшимися глазами. Альф первым выходит, почти отшатывается, и отпускает бедра, чтобы Кея смог встать на ноги. Дино следует его примеру, но прежде чем отпустить, тянет узелок на конце своего кнута зубами — тот неохотно поддается, кожа изделия поскрипывает, сведенные судорогой плечи вспыхивают пожарищем боли.       А Кея, наконец неловко ступивший на ковер, с коротким тихим стоном валится вперед. Ноги хоть уже и не ноют, но его не держат, подгибаясь, как у новорожденного олененка. Альф ловит его за пояс и помогает устоять. Руки, которыми Кея цепляется за сильную шею, покалывает и подергивает. Хибари шипит, но упрямо отстраняется, чтобы быть почти из рук в руки переданным Дино.       Дино целует его лицо, придерживает рукой сравнительно узкую талию. Кея прячет лицо в сгибе его шеи, как прятал перед этим на плече Альфа, и прикусывает тонкую гладкую кожу, чтобы после зализать укус. Из них троих проблемы с принятием только у Дино, словно раньше сопротивление Кеи только подогревало их желание его получить и притупляло нежелание им делиться. Сейчас же самые остро стоящие проблемы вылезли наружу. Кея вздыхает украдкой и короткими укусами проходится по сильному плечу, прижимаясь бедрами к бедрам и требовательно потираясь.       Он любит своего Дино и принял появление другого, и только они сами не примирились, что их может быть двое для одного. Хибари не любит полумеры — поймать в ловушку вместе, а как делить — так все кому-то одному. Даже Кея иногда претендует на свою долю выигрыша, свой кусочек от всеобщего торта, и он знает, что точно выиграет обоих. У них была начата война не друг с другом, а с ним. И если начали они хорошо, то в процессе план явно перешел в импровизацию. — В кровать? — предлагает подошедший сзади Альф. Руки Дино на его теле напрягаются — Кея с грустью думает, насколько непросто на самом деле было делить его. Но Дино удивляет — вместо ожидаемой вспышки он молча подхватывает изумленного Кею на руки и несет к кровати. Хибари, решивший играть роль цветочка нежного, но развратного, опускает глаза, прикрывая насмешливые искры в радужке, и, ерзнув на руках, покрепче обняв любовника за сильную шею, негромко шепчет, положив голову на плечо Дино и отвернув от него лицо: — А я хотел, чтобы было как и до этого, поострее…       Альф, расстилавший постель, застывает, оборачивается к нему, приподняв брови. И через секунду с готовностью обещает, что все будет исполнено, улыбаясь насмешливо-соблазнительно, но с ноткой вопроса.       Кею прочли по изгибу губ и по дрожи ресниц, и спрашивают, уверен ли он, что желает победить, не дав понять одному из соперников, настолько филигранно была разыграна партия. Кея твердо кивает и уверенно толкает ожидающего Дино спиной на кровать, едва тот усаживает его и садится сам. Тело тянет, тело ноет, тело хочет ласки, нежности, грубости — всего и побольше.       Его поддерживают, помогая устроиться под пристальным вниманием второй пары глаз. Молодой мужчина не колеблется, уверенно и без вопросов опускаясь сверху, и начиная скачку сначала лишь с одним партнером, как ему и хотелось, объезжая белогривую лошадку старым, как мир способом: качаясь на чужих бедрах. А в решающий момент — охотно падая на грудь любовника, поскуливая в жадный поцелуй, когда второму, огладившему ему спину шершавой ладонью, удается протиснуться внутрь.       Кея мелко дышит и охотно кричит для обоих, прогибаясь и сжимаясь. Двойное проникновение — это взрыв, это сладкое подергивание мышц, это переполненность, от которой хочется метаться и протестовать — в первый раз он тоже послушно скулил для них, измученный долгой прелюдией.       Теперь они вдвоем распирают его изнутри, изумляя согласованностью.       Кея уверен, что начни он изучать свое тело, сейчас смог бы не только бугорок на своем животе разглядывать. Мышцы тянет острее, по нервам прокатывается жар, но это приятное чувство — Кея скучал по ним обоим внутри себя. Он краснеет, тяжело дыша, рвано стонет, когда Альф начинает задавать им ритм, подминая Кею под себя самым удачным образом. Мышцы, отвыкшие от движений, растягиваются на то самое чуть-чуть, которого так не хватало. Кея хрипит от адреналинового чувства в теле, так похожего на азарт, и прикрывает глаза, отдаваясь всем сердцем, всей душой крича свое желание: чтобы этот баланс, эта взаимосвязь трех элементов и взаимное соглашение настоящего и будущего Дино, не заканчивались.       Руки Альфа, легшие со спины на бедра, направляют, качают чуть вперед и снова назад, чтобы он мог успеть двигаться вместе с ними. Альфредо целует ему шею, плечи, кусает спину, а Кея извивается, как уж на сковородке, между ними двумя.       Дино играет с его сосками и поглаживает его стоящий торчком член, когда Хибари приподнимается. Кея успевает поскуливать иногда, когда итальянец особенно навязчиво массирует подушечкой большого пальца головку. Его бедра ритмично приподнимаются, когда Кея делает встречное движение, и от этого каждый толчок чуть-чуть сильнее и быстрее.       От удовольствия и частого дыхания идет кругом голова, четверка рук держит, гладит, мучит и доводит до потери способности связно мыслить. Облачник с ума сходит от ласковых покусываний со спины и прогибается, а приоткрыв глаза, ловит голодный взгляд Дино: тот смотрит на его подрагивающие плечи, на пылающее лицо, искривленное удовольствием, на уязвимое, открытое, беззащитное тело. Кея алеет только сильнее, лицо печет до ушей, когда очередной толчок заставляет его кричать, прикусив чужое плечо, спуская вопль в кожу. Дико горячо, от оргазма опустошение такое, словно его выжимают досуха, мышцы подергивает от удовольствия, а по конечностям расходится предательская, но желанная слабость.       После Дино проводит ладонью по его обмякшему члену и Кея глухо вскрикивает, сжимаясь и пряча глаза. Сейчас он чуть-чуть их жертва, и это ощущение, от которого волоски на руках становятся дыбом. Альф целует его между лопаток, сперма, бывшая внутри, сочится — Кея чувствует это странное чувство, от которого мышцы рефлекторно поджимаются. Альф оставляет любовников лежать друг на друге, а сам перемещается, чтобы посмотреть, как они будут без него.       Дино перекатывается, едва Альф устраивается рядом с ними на кровати, и Кея оказывается уже под ним, на спине. Дино так и не закончил, и Кея после первого толчка судорожно обхватывает его коленками, закрывая глаза и запрокидывая голову: зверь из глаз молодого Каваллоне требует жертвы, крови и утверждения прав. Кея трепещет от таких взглядов, возбуждение начинает возвращаться, но те же мысли он видит и в глазах Альфа: мужчины оба одержимы подтверждением прав на него. Только сошедшие следы зубов начинают слегка зудеть — Кея уже чувствует фантомную боль от их обновления на своем теле и это возбуждает его снова.       Дино, выгнув его под себя, играет с его сосками, руками гладит его тело и смотрит неотрывно в лицо. Кея согласен встать на локти и подставиться, лишь бы не видеть этот стыдный взгляд: от него веет жаром и желанием, от которого отхлынувшая было кровь возвращается к щекам и разливается жаром по телу. Дино целует его в шею, а Кея ловит насмешливый взгляд Альфа: тот знает, насколько неловко Хибари от этих заминок для поцелуев. Знает, насколько Кея не умеет, погрузившись в процесс, отвлекаться. Знает, что Дино тоже научится не смущать чуть что пылающего смущением и стыдом парня.       Но сейчас это неизменная реальность, и Дино еще пытается читать его по лицу, доводя Кею до головокружения от смущения.       Кея стыдится себя, своего вида в моменты единения, однако эта искра насмешки в глазах Альфредо помогает ему собраться и потянуть к себе жадно двигающегося внутрь и наружу более молодого из любовников. Охватывая его руками и ногами, царапая спину, заставляя не отвлекаться на нежные глупости, от которых Хибари чувствует себя еще более неуклюжим, Кея заставляет Дино потерять всякую сдержанность — она им ни к чему. Каваллоне делает так, как он желает, доводит до крика, прежде чем излиться и рукой неспешно довести до второго, еще более опустошающего оргазма. После Дино оказывается от него с другой стороны, оставляя его переполненным чужим семенем, накрытого размеренным удовольствием, как впитавшейся в кожу пленкой.       Кея вздрагивает, когда мокрая головка выходит — желание откатывает быстро, возвращая в реальность и напоминая о ресурсах тела: они ограничены. Поэтому теперь сзади саднит, и он, кончиками пальцев мажущий живот собственной спермой, совсем не против, когда Альф подкладывает свою руку ему под шею и подгребает к своему боку. Кею вздыхает, морщится ему в плечо и прячет вспыхнувшие щеки, когда длинные пальцы, покрытые прохладным гелем, проскальзывают в ложбинку между ягодиц. В теплых глазах рядом вспыхивает золото атрибута Солнца, Кея чувствует тонкую холодную полоску соответствующего кольца. — Альф, — пока нет сил бороться с остатками удовольствия, Кея позволяет себе расслабиться. Это не очень частое событие — когда он принимает эту непрошенную помощь, но сегодня он за нее благодарен. Альфредо молча целует его в висок и прикрывает горящие глаза. Кея позволяет, потому что знает: эта близость для мужчины важна. Что в его действительности, Хибари остался ему другом, учеником, приятелем, но к телу не подпустил. В доне Каваллоне не хватило напористости и пороха пробудить интерес к себе, как к партнеру, а отношения в одну сторону его Кея не принял.       Хибари мог понять себя из будущего — пока их не стало двое и увертки не стали действительно интересными, а напор не усилился двукратно, он тоже ощущал смутную искру разочарования этой возней и знал, что скажет Дино «нет». Альфредо привнес необходимую долю азарта, интриги, настойчивости, опыта и неопределенности, и вот тогда все изменилось. — Дино, — окликает Альф двойника, и тот прижимается к Кее со спины чуть ли не мгновенно. Кея соображает, что он успел почиститься, и теперь щекотно водит салфеткой по его животу. Хибари не сдерживает смешок — вызов был принят, но эта их привычка брать на себя ответственность… Не дает им спокойно смотреть на него после секса. Это не первый раз, когда Кея не успевает войти в разум, а эти двое уже разводят какую-то деятельность. Наконец, все устраиваются. Альф лениво поглаживает ему поясницу, Дино перехватывает поперек груди.       Кея собирается с силами, придавая своему лицу выражение благодушной усмешки, подпускает в голос ноток коварства, и, слегка приподнявшись на локте, чуть щурясь на Альфа, спрашивает: — Сдаетесь? — он позволяет голосу снова опуститься на пару тонов и почти урчит. Оба его любовника замирают посреди движения, обмениваясь вспыхивающими пониманием взглядами. Альф издает короткий смешок и подтягивает в себе свободную руку Кеи. — Я — сдаюсь, — он целует белые костяшки пальцев, смотрит с затаенным весельем на дне глаз. Кея рассматривает лучики морщинок на его лице — от улыбок — и слегка улыбается, принимая чужую капитуляцию. Для Альфа это поражение — маленькая победа и возможность немного поощрить самооценку Кеи. Они все получили то, чего желали, и остальное ему уже куда менее интересно. — Я бы мог спорить, но я слишком устал, — Дино, приподнявшись, горячо дышит Хибари в шею, и коротко целует свой след от зубов на загривке. Кея вздрагивает, Альф, заинтересованно прищурившийся, тыкается лицом ему в грудь, тоже оставляя свой наливающийся алым укус на узкой груди. Кея давит вскрик — без дополнительной ласки это оказывается болезненным, тем более в таком нежном месте. — Ты в любом случае наш, малыш, — бормочет мужчина, обнимая сердито насупившегося Хибари покрепче. И у Кеи не получается обижаться на этого ревнивого собственника. На них обоих.

×××

      Дино вздыхает и закрывает глаза, слушая, как Альф убалтывает Кею: тот уговаривает его немного поспать, не то как ребенка, не то как ту самую барышню, что слишком много протестует, только наоборот — ночь длинная, они все успеют, не надо спешить. Да, милый, повторить по одному, по двое, как захочется и в каком положении потянешь — в том числе.       У Альфа сладкий язык, хоть соответствующее прозвище придумывай. Он способен уговорить даже Кею, откровенно и неявно манипулируя, наслаждаясь авторитетом, который он вполне заслужил за очень короткий промежуток времени. Что, в таком случае не так, с настоящим боссом Каваллоне, Дино — пока что загадка. Для самого Дино — загадка, но то, как искусно Альф обходит всех противников, которые Дино пока не по зубам, заставляет молодого мужчину скрипеть зубами от зависти — совсем немного, но все-таки.       Он потихоньку начинает воспринимать себя из будущего, как собственного близнеца, только более удачливого. Это куда лучше, чем считать себя неудачником.       По Альянсу уже ползут слухи о тайных братьях Каваллоне, и сейчас он начинает думать о том, что это благо. Один босс — хорошо, два, один из которых имеет лишние десять лет форы — лучше. Кроме того, без Альфа не было бы такого смирного, лучащегося удовольствием от своей победы Хибари между ними. Кея — это аргумент, ради которого Дино бы стерпел в своей постели практически кого угодно.       Хотя с именем старшего надо что-то делать. Они оба по всем документам Альфредо, оборачиваться на оклик «босс» и «Дино» в два лица уже давно стало неудобно. — Что-нибудь придумаем, — бормочет Альф, когда Дино неосознанно озвучивает короткий перечень заминок и с опозданием вспоминает, не ляпнул ли он чего. Но если и ляпнул — Альфу до этого показательно нет дела. Мужчина с умильным лицом неотрывно следит за пригревшимся между ними Кеей. Дино тоже заглядывает через плечо японца и светлеет лицом — на губах Кеи счастливая полу-улыбка. — Довольный! — с ноткой восхищения шепчет Дино. Он мало видел у Кеи улыбок. Альф согласно хмыкает и ловит его взгляд.       Они укладываются на подушки и смотрят друг на друга поверх темной макушки парня, решая про себя спорные вопросы. Они знаю, что идиллией между ними и не пахнет. Это пока что только выгода, а не принятие — все, что они имеют, им куда проще будет получить, работая вместе. Справились же с Кеей, а уж он был той еще больнючей колючкой. Но если уж с ним вышло… Кея счастлив — не с кем-то одним, с обоими. И если у него нет проблем с двумя ухажерами сразу, то и они не должны мешать друг другу: в конце концов, пусть и из разных реальностей, но они — один человек.       Дино думает об этом неожиданно трезво и понимает, что это вполне увязывается с привитой ему за последнее время практичностью. Он, глядя на Альфа, вообще многому научился — все-таки живой пример босса работает куда лучше, чем тычки Реборна и его специфическое воспитание. Хотя от удара Дино теперь увернется и в полумертвом состоянии.       Они обмениваются взаимными кивками, безмолвно приходя к согласию по неозвученному вопросу, потом Альф шепчет: — Какое же все-таки счастье, что Кея нас любит. Дино согласно прикрывает глаза, а потом хмурится. В его голове — схема, которую он уже давно не может придумать, как воплотить в жизнь. Поэтому он чуть-чуть желает озадачить задумкой и еще одну голову, которая, вроде бы, тоже его, только… лучше. — Нужно придумать, как… Узаконить Кею в нашей семье. Два босса и чужой Хранитель — это много ограничений для него. Случись что — его же даже близко не подпустят к данным. А он не последний человек в нашей жизни. И ищейка, без преувеличения, прекрасная, — в голосе Дино нотка зависти. Это сокровище Вонголы не давало ему покоя с самого начала. — Консильери? — лениво предлагает Альф. — Если он сам согласится. Я мог бы тоже, но реакцию людей не подделаешь. Они делают стойку на нас с тобой, как обученные гончие. А Кею они лишь уважают — за силу, заслуженно, но этого мало. Он многих помял, когда они лезли на тренировках. По крайней мере, в моей реальности. — У нас за тренировками следил только Ромарио, но Кея помял остальных походя — я не уследил, они попытались, ммм, осчастливить своим надзором улицы Намимори. А Кея любит патрулировать… — В красках пояснил парням надзирать за собой? — понимающе хмыкнул Альф, с наслаждением потягиваясь. Тело после секса приятно гудит усталостью — Кея выполнил обещание укатать обоих, и мужчина теперь старательно отдыхал. Зная подход Хибари к любой совместной деятельности: с него станется подремать, разнежившись, а потом потребовать повторения. — Да, — Дино прикрыл глаза, предаваясь воспоминаниям. — На своих двух никто не ушел, за них пришлось просить сначала Ромарио, потом мне. Никогда не думал, что увижу в нем столько ледяной злобы. — Кея болезненно относится к своим обязанностям главы ДК. Мне он как-то сказал, что это его обещание отцу — следить за порядком в городе, всегда, — Альф прищурился, задумавшись, сколько рассказать, но потом решил — если не самому себе, то кому еще? — Я все еще не знаю, кто его отец, — вздохнул в этот момент Дино. — В базах на этот счет столько, что можно уверовать в непорочное зачатие, — старший мужчина хмыкнул с трудом сдерживаемым весельем и расплылся в улыбке — каким же недогадливым и непрозорливым он был в двадцать семь! — О, тебе понравится, — просмаковал Альфредо и понизил голос практически до одного только бархатистого урчания. — Он был Оябуном в Токио. Потом, когда их клан встал перед угрозой уничтожения, собрал верных людей и перебрался сначала в Киото, потом — в Намимори. Это его, а теперь и Кеи, территория, негласно, но документально в наших архивах, что показательно. Вонгола по вашим меркам только двадцать с лишним лет назад кое-как смогла заключить договор с Хибари Угетсу, чтобы Емитсу смог приезжать к жене без риска потом быть найденным в канаве с перерезанным горлом. Девятый старшего Хибари подмазывал, как нашего сицилийского брата — с подарками и кое-какой валютой, — Альф выдавал подробности по одной, с видимым удовольствием. — Маленький Кея — это единственный кровный наследник огромного когда-то токийского клана мафии или как у них говорят, якудза. — Так Кея… — потрясенно выдохнул Дино, широко распахнув глаза. — Мафиози, потомственный, — с наслаждением договорил за себя-младшего мужчина, щурясь, довольный произведенным эффектом. — Кусакабе — сын их покойного вакагасира. Кее он присягнул, как только у них умеют присягать — вверяя жизнь, честь и судьбу, не щадя живота своего и все такое. — И откуда такие откровения? — полюбопытствовал Дино, рискнув бросить короткий взгляд на безмятежно посапывающего Кею и на всякий случай тоже приглушая голос. Разговаривать в номере он не боялся: они еще до прихода Хибари прочесали все частым гребнем на предмет жучков и неучтенных туманников в апартаментах — подставить любимого не хотелось, как и всегда. В вопросах сохранности личной жизни их всех, они с Альфом отличались исключительной паранойей. Но вот побудка Кеи могла обернуться редкостной выволочкой — сон бессменного главы ДК был святыней, особенно для тех, кто был заинтересован дожить день до конца. — Пару лет назад — по моим меркам, конечно — я заинтересовался этой темой, — Альф принялся устраиваться, подгребая к себе Кею поудобнее, настраиваясь на долгий рассказ. Дино тоже заерзал, изнывая от любопытства. — Вопросы у меня появились, когда к двадцати пяти миленькие округлые черты Кеи стали потихоньку заостряться. Скулы, глаза, второе веко, губы — он не столько худел или как-то работал над этим, сколько матерея, приобретал черты своего прапра-и-так-далее-деда. Кея во всех смыслах поздний цветок.       Алауди, как ты знаешь, был обладателем скверного для француза характера, который передался всем его потомкам, но это не помешало его роду продолжиться и выжить. Кея — его прямой потомок со стороны матери. Там успели смешать наследственность еще и пара корейцев, так что японец Кея не чистый, хотя кровь отца и перебила многие нетипичные черты. Но к двадцати пяти, то, что он нечистый, стало даже дуракам понятно. И я неожиданно понял, насколько вообще я мало знаю и о нем, и о Хранителях Тсуны вообще.       Тсуна был должен мне пару услуг, но на вопросы о себе и о Хранителях он отвечать не захотел. Я бы мог наврать, что это была секретная информация, но на самом деле — он сам не спешил узнавать всю подноготную своих друзей, а уж Кею интуитивно старался трогать минимально. Так что личные дела мы с ним читали вместе.       В моем времени Тсуна перебрался в Италию лет пять как — Девятый взялся натаскивать преемника всерьез. С Тсуной уехали все — кроме Кеи. Как ты можешь догадаться, Кея остался хранить покой в Намимори. Ему это… не то, чтобы позволили — Кее спрашивать никого не надо для таких хотелок — но просто не стали мешать. Опять же, за Савадой Наной был кое-какой присмотр — одну ее, логичную слабость Дечимо Вонголы, оставлять никто не рискнул бы.       Надсмотрщиков от Вонголы Хибари первые месяцы паковал в Италию чемоданами и коробками, припомнив тот самый договор с его отцом о набегах исключительно Савады Емитсу, и, так уж и быть, бывших жителей Намимори в лице Тсуны и его друзей. Себя Кея стойко обозначал, как кого-то, кто стоит особняком от остальных — нормальное положение для Вонголы, Алауди вообще из Франции дела делал, и CEDEF его до поры именно оттуда набегало решать проблемы, иногда — превентивно устранять потенциальную опасность. Кея в этом вопросе пошел по его стопам и устроил себе добровольный невыезд за пределы города.       Моих ребят Кея тоже разворачивал еще в аэропорту, если они были без меня — насаждение чужих порядков его в восторг не приводило, а любая попытка мафии прислать на освоение вроде как союзной земли своих людей, оборачивалась настоящей катастрофой. Только добравшись до его личного дела, я понял, почему — у Вонголы прав на эту территорию никаких. Это будет секретом еще долго, если ты не станешь трепать языком, но по разметке Триады, Намимори зовется «угодьями Зверя» — в Китае у Кеи репутация монстра, а крепкая связь и нежная полюбовная привязанность Фонга к нашему мальчику как к ученику, и вовсе ставит крест на всех попытках обустроиться здесь неучтенным наркобаронам. Фонг ему самые «умные» кадры сдает безжалостно, а Кея в благодарность помогает некоторым самым хитрозадым обрести конец бренного жизненного пути.       У Кеи нет ни с кем кроме Вонголы договоров о пересечении границ, всем, кто в Нами не проездом, Хибари и его ребята передают большой привет уже на третьи сутки. А оповещение всех заинтересованных лиц высшего эшелона происходит через посредников — посмертно. Каваллоне, Бовино и все прочие благостно пользуются плюшками союза с Вонголой, но попытайся мы начать здесь закрепляться, и было бы очень больно. У Кеи высокий почасовой трафик. Ламбо и прочих, кто перебирался в Намимори для знакомства с Тсуной, Кея не тронул потому что они еще дети были на тот момент. Особенно Ламбо и И-Пин — дети и зверята его маленькая слабость, но будь Реборн и Фонг в своем нормальном виде — взрыва бы миновать не удалось, даже несмотря на то, что Кее было всего пятнадцать на тот момент.       Но не буду пережевывать то, что ты и так должен знать.       Родословную Кеи Вонгола разобрала по косточкам и обсосала трижды. По стороне матери Кеи они прошлись на шесть колен во все стороны и все было ожидаемо — остатки некровной родни в Корее, кое-какие родственники еще от родственников Алауди во Франции.       По стороне отца Кеи оказались сюрпризы — для меня, по крайней мере, — потому что в Вонголе на эту часть родни ничего не было. Даже в доступах уровня Тсуны — мы оба чуть со стульев не попадали. Потом оказалось, что Хибари Угетсу озаботился тем, чтобы нежное внимание Вонголы его клана не коснулось. Так что расследование мне пришлось проводить на свои средства, и, как я подозреваю, с негласного разрешения Кеи поверхностно пройтись по истории его семьи.       Этот отчет мы с Тсунаеши потом съели, — абсолютно серьезно вдруг выдал Альф. Дино судорожно сглотнул. — Кея заставил? — настороженным шепотом уточнил он, кидая очередной взгляд на их любовника. Альф странно усмехнулся и дернул головой, отрицая. — Нет. Просто схема получилась интересная и… многообразная. Кея корнями по отцу уходит чуть ли не к дворянству империи первого века до нашей эры — дело давнишнее, можно приписать его предков хоть к божественной касте, хоть к императорскому дому — неофициальной его части, которой нет в учебниках. Вариант, кстати, не лишенный вероятности. А можно просто позавидовать двухтысячелетней прослеживаемой истории дома Хибари — фамилия, кстати, несколько раз изменялась, но наследование шло только по мужской линии и она не прерывалась.       Если говорить скромно — большая часть стародворянской Японии Кее приходится родственной, что в наше время уже потеряло всякую актуальность. Если говорить только о важном — мы с удивлением узнали, что Ямамото, дурень и балагур, каких мало, двоюродный брат Кеи, — у Дино от таких откровений отвалилась челюсть. — Вот и мы так отреагировали, когда вчитались. У Угетсу была сестра, которая вышла замуж за отца Ямамото. Правда после рождения ребенка она успешно сбежала черт знает куда черт знает с кем, что послужило поводом для скандала патриархов двух семей. Разумеется, после этого кровную родню обе семьи успешно игнорировали — и это одна из причин, почему Кея никогда не заглядывал домой к Ямамото, и вообще в их район почти не заходил, хотя к Тсуне влезал в окно. Хибари чувствовали себя виноватыми, а Ямамото-старший наслаждался своей утратой и от остальных родственников бывшей жены тоже отказался с удовольствием. — Зато понятно, в кого Ямамото такой… идеальный киллер, — вздохнул Дино, которому Реборн когда-то все уши прожужжал о мечнике, после чего Дино честно «сдал» неграненный талант Скуало, тонко намекая сделать начальству приятно и воспитать будущего Хранителя Дождя Десятого поколения. Скуало заказ выполнил на пять звезд и в процессе чуть второй раз не лишился руки — благо, протез Супербии не смог бы прогрызть и сам Занзас. — Это да, — Альф кивнул. — Но родство двух Хранителей — это такая штука, которую надо держать в тайне очень тщательно. Так что, без шуток, отчет мы съели и только потом догадались последние страницы сжечь. Кстати через пару недель после этого мы с Тсуной случайно подсмотрели, как эти двое братались — отец Кеи умер еще до его десятилетия, мать и того раньше, попечительство оформил кто-то из бывших клановых, но понятное дело, что рос Кея сам и воспитывался самостоятельно. А отец Ямамото прожил куда дольше. И закончили парни это взаимное игнорирование только после его смерти. Принципиальность и ортодоксальность в одном флаконе.       Следующая новость, которая нас изумила с одной стороны, а с другой многое пояснила, заключалась в том, что Кея за работу Хранителя получает оплату по особому трафику. Оно было понятно — он с самого начала был отдельно от остальных, но такие подробности Реборн опустил, когда посылал меня отдать кольцо, — Альф нахмурился. — С другой стороны, подобная «зарплата» закономерна — Кея всегда без пяти минут оябун собственного клана. Собрать остатки и устроить всем сладкую жизнь, для него — такая же «проблема», как для нас с тобой вляпаться в катастрофу на ровном месте. И вот тут могло бы крыться решение нашего с тобой вопроса о введении Кеи в семью, если бы не одно но: связь с Савадой у него добровольная. Это было единственным, что Тсуну порадовало тогда. Но дергаться Кею из Намимори стало вдвойне неуютно.       Вместе с тем, в моем будущем Кея оказался тайным советником, тогда как Гокудера был назначен правой рукой. Хотя говоря по правде, правой рукой все еще закономерно был Консильери. Как сейчас поживает малыш Базиль? Поздравим его, что он доучится и встанет во главе CEDEF, изредка получая каменного пряника от Кеи за свои огрехи? — Лучше не будем искушать судьбу, — здраво отказался Дино. — Хотя мне теперь даже немного неловко, что я каждый раз спонтанно приезжаю в Намимори, как домой. — Ну, дом мамы Тсуны — вполне территория Вонголы. Это единственное место, где можно спокойно спать всем, — успокоил Альф. — Дом семьи Савада и гостиница — это два места, где возмездия можно не опасаться. Все остальное — или с гласного, или с негласного разрешения Кеи. Я после прочтения его личного дела неделю отходил — пока мы с тобой по молодости прыгали вокруг него, как мама-галка, наш Кея проворачивал дела, как положено приличным теневым кардиналам. Никакой грязи, но территорию он удержал даже после смерти отца — напомню, ему и десяти еще не было. Тсуна, который поставил его на колени в период любования сакурой, немало сжулил — без Шамала быть ему битым и изничтоженным безжалостно.       Дино припомнил старую историю победы Савады над непокорным Облаком и мысленно содрогнулся: какое должно быть унижение было — проиграть слабаку только потому, что за его спиной оказался хитрый интриган Шамал. А ведь потом был еще и Рокудо Мукуро, потоптавшийся по гордости японца, пировавший на чужом допущении.       Еще бы Кея не потребовал за свои услуги стабильной оплаты и неприкосновенности своей земли. Дино после такого долго кусал бы эту кормящую руку, припоминая им все грехи и перекрывая кислород.       Но перспективы, перспективы! Теневая сеть латентных членов клана, старые контакты Хибари… И кроме того — вот уж действительно лакомый кусочек — всегда без пяти минут босс в любовниках. Дино до этого и представить не мог, насколько у него хороший вкус. Почуял он что ли неясные выгоды еще тогда, когда Кее было пятнадцать?       Вместе с тем, схема из его головы схлопнулась, как нереализуемая, нереальная. Вписать Кею куда-то в семью Каваллоне теперь казалось задачей очень самонадеянной. Босс в подчинении у другого босса — сюр галактических масштабов. Если уж Вонгола отчисляет зарплату, да и Фонг наверняка щедро оплачивает услуги уже не юноши, то Каваллоне и соваться нечего. И следует наслаждаться уже тем, что у него и так есть.       Будь Дино совсем дураком, он бы приписал себе победу в задаче покорения сердца парня. Но сейчас он смотрел на вопрос трезво: и ему, и Альфу, просто позволили. Подпустили к телу, дали научить страсти и любви физической, отдались на растерзание потому что захотели — ну и может быть потому, что план многоведающего Альфа и правда сработал, как тому хотелось. К сердцу — может быть, что да, подпустили, но в том, что позволено им отнюдь не все, сомневаться не приходилось. Кея прежде всего думал о сохранности своей территории и о благе неизвестных Дино людей. Кусакабе? Других ребят из ДК? Кем вообще были люди Кеи?       Хибари теперь виделся ему человеком, который будет способен утром поблагодарить их за отличную ночь и уйти, не оборачиваясь. Учитывая, как в начале он отбивался от них, а они потом его бездумно разделили вдвоем, словно трофей — было бы очень поучительно и… справедливо. Дино корежило от мысли, что его первый раз пройдет сразу с двоими охотниками на его задницу. Тут и одного много казалось, а они…       Опоздавший просто неприлично стыд окатил от макушки до пяток. Как Кея не убил их после, было не ясно — неужто и тут Альф своим сладким языком буквально зализал их бесспорную вину и зацеловал раненное самолюбие, как только он умел — порочно, пришептывая развратные глупости, от которых Облако всегда становился узким и сладко вздрагивал?       Кея любовником был ошеломительным — процент сопротивления двум оголодавшим мужчинам поддерживался неуклонно, азарт от охоты, всегда — чувство власти и победы. А что это было для него на самом деле? Оплата неприкосновенности Каваллоне? Услуга друг другу — я вам тело, вы не ебете мне мозги, мои хорошие?       От этой мысли было горько и неуютно.

×××

      Альф за метаниями себя самого из прошлого смотрел с пониманием. Он, в отличие от Дино, был с реалиями на «ты» и никаких проблем они у него не вызывали. В конце концов, если смотреть с ракурса Кеи, то положение было не менее интересное. В ухажерах — босс — целых два — огромной семьи, где людей — больше пяти тысяч человек. Начни все их подчиненные ломиться в Намимори, и одной волей взбешенного Кеи улицы бы усыпали трупы. Потому что раскрыться как оябуну, он позволить себе не мог.       А так Кея вроде как и под контролем держит численность чужаков, строго оговорив количество сопровождающих, и, если совсем о грустном, отдается — платит — телом за то, чтобы две его игривых белогривых лошадки не наделали глупостей и не помешали ему жить, как хочется. И не гробили людей. И опять же помогали просвещаться по разным вопросам. Взаимное удовольствие никто не отменял, но обязательств у них друг перед другом всю жизнь — одно только сомнительное ученичество, и то, навязанное Кее Реборном.       Зато теперь ощущение снисхождения и мезальянса из Дино выпадет начисто, как и затея держать Хибари под боком, словно любимую дамскую сумочку. Кея держит в руках власть негласную, а это будет пострашнее, чем как они с Дино прыгать на виду — в тени убьют и никто не узнает, почему.       Рассуждая здраво — от измен и обмана со стороны лихих донов, Кею ничто не защищало, кроме совестей, какие бы они там ни были, самих донов. Как и от потери заинтересованности в нем. Для них он до поры был просто мальчик, которого холили с загадыванием на будущее, но не имеющий за собой ничего, что стоило бы пытаться прибрать к рукам вместе с ним, как и сохранять. Кея защитил себя от лицемерия и лжи, как мог: не сказал Дино ничего о своей истинной роли в теневом мире.       Хоть ему и было тогда пятнадцать, боссом он был лучшим, чем Дино в двадцать или двадцать пять.       Кея всем сердцем любил их и верил, как мог, хотя все в любой момент могло перемениться, и гарантий он был лишен. Альф считал, что лучших доказательств, что для парня все серьезно, ему и не надо. И потому старался максимально гарантировать Кее, что для него уж точно все серьезно. Достаточно серьезно, чтобы он соблазнял, чтобы он не отпускал прочь, чтобы терпел, чтобы он мягкими руками уламывал свою упрямую младшую версию и исполнял капризы, не желая сучиться и усложнять и без того их взаимно непростую жизнь. Кея отвечал ему тем же, но все равно с тоской косился на Дино. Уже из-за тоски в его глазах Альф был готов разложить для него и Дино.       Дино явно читал между строк хуже, а может — списывал все как раз на усилия самого Альфа, потому что самостоятельно он профессионально мог только испортить все, что было можно. В последнее время, конечно, стало получше — Альф оттеснил и неудачных советчиков, и просто дураков, окоротил пришлых и взял за задницы откровенных злопыхателей. Но уже то, что это все прошло мимо Дино, было скверным показателем.       Дино был жеребцом, которого загоняли, куда им надо. И оставить его наедине с Кеей теперь, было подобно прелюдии к катастрофе. После сегодняшнего, первое, что Дино наверняка сделает, когда Кея уйдет — отдаст приказ о том, чтобы раскопать биографию семьи Хибари. Кея позволит, как когда-то позволил Альфу в их времени, но вслед за Дино, информацию получат все, кому не лень, и все покатится в бездну. Кею не единожды ранят те, кому нельзя было оставлять такой возможности, и он будет знать, благодаря кому это случится.       Именно поэтому Альфу надо быть начеку и пресечь попытку влезания, куда не надо — пусть лучше Дино спросит у Альфа оставшееся, и тот расскажет, что сможет, чем раньше срока влезет не в свое дело, узнает, что не нужно, и те, кто не нужно, узнают то, что Кея знает некоторые опасные вещи и представляет опасность.       Формулировка ситуации была достойна кэролловской «Алисы». У Альфа от тревоги сердце прошило болью.       Хибари Кея из реальности Альфа после того, как доверенный человек Каваллоне начал копать, довериться так и не смог — слишком много раз Альф оступался и слишком много сделал глупостей. Здешний Кея изначально доверился ему, потому что тот и без того знал многое — но куда меньше доверился Дино. В силу возраста, в силу опыта, вернее из-за его отсутствия, Дино-молодой оказался куда более трудным приобретением в жизни, чтобы Кея выворачивал перед ним душу.       Дино он оставлял возможность передумать, как делал всегда. Альф от такой привилегии отказался в тот самый момент, когда нешуточно нацелился на него и постарался добиться сам, без Дино в качестве нагрузки. Когда целовал, когда плакал от любви, имея возможность наконец-то касаться белой кожи. Он знал — в тот дождливый вечер, когда он, как мальчишка, зажимал Облако, сходя с ума, тот тоже плакал, уже после, под дождем — Альф не был Дино, которого тот ждал, не позволяя себе намекать или совершать телодвижения в направлении Каваллоне, чтобы не подставить.       Зато он решил расплатиться телом за то, чтобы Альф вылепил из самого себя молодого кого-то, кто выживет в грядущей мясорубке. Это немного коробило — будто он дал бы себе умереть, но злиться или уговаривать не платить собой не было времени, да и Кея верил в то, что такие услуги надо оплачивать хоть как-то. Невинность — не цена, когда от неявного ощущения нависшей угрозы волосы на шее вставали дыбом у них обоих. Альф принял плату, а еще понял — в кровавом мире, где ничего безвозмездного нет, Хибари уже пробыл так долго, что и не думал о том, что можно просто попросить. Это было грустным показателем, но в каком-то смысле — надежным. Альф был нежным, пусть и злился, пусть и хотел просто унести продрогшего, измотанного молодого мужчину, закутать в заботу.       Но с Кеей так было вообще нельзя — тот пленения и ограничений любого вида не терпел, вырываясь всеми способами, даже самыми скверными вариантами пользуясь без колебаний. Иногда — влипая во что-то еще более неприятное. Так что — никаких решений вместо него, никаких ультиматумов.       С Дино Кее было не так просто — тот и не чувствовал ничего опасного, и за Кеей ухаживал недостаточно усердно, и Кея платил ему тем же. Дино в любой момент мог завести жену, ребенка, трех любовниц и собаку, и осесть в Италии с концами, устав мотаться в Японию. Кея после этого, конечно же, отступился бы моментально — не в его правилах было влезать в чужое семейное счастье и навязываться. Он и сам бы предпочел одиночество и случайных любовников, отлично зная, что сердце его будет болеть по недосягаемому для него человеку.       Кея уже который год защищал свое сердце и одновременно — своих неизвестных подчиненных, как умел; как это сделал бы, будь у него стимул, сам Дино. Проклятье, проследить цепочку возможных осведомителей и их связи с Кеей так же просто, как получилось с Кусакабе, у Альфа не вышло. В будущем Кея накрепко поставил между ними стену — хотя Альф был уверен, что по миру ходит добрый десяток, а то и несколько, подчиненных Хибари людей.       Но Альф в этом времени — другое дело. И он слишком долго желал того, что здешний Дино, их объединенными усилиями, получил на десять лет раньше. То, чего Альф у себя не добился — его Кея умер, он сам чуть не умер тогда.       Мужчина понимает две вещи: если Дино решит делать глупости — он его остановит. Если придется — собственным кнутом. А еще — если выбирать между выгодой семьи и Кеей, то он выберет Кею. Потому что в мире, который даже не его, долг не висит на нем мертвым грузом, и он предпочтет личное счастье. Он однажды потерял и семью, и Кею. В этот раз потерять семью — не страшно, ее есть кому вести, но Кею, этого юного, но уже такого закрытого, которого иначе, кроме как «вещь в себе», не назовешь — нельзя.       Альф чувствовал себя старшим братом, которому их самый младшенький может иногда глазами пожаловаться на тупость и склонность все усложнять средненького.       Открывая сейчас самому себе молодому правду о таком загадочном Облаке Вонголы, Альф одновременно медленно готовил почву и для другой своей задумки: отстранял конкурента. Жгучий интерес когда-то принудил его рыться в чужой жизни, вел его десятилетиями, подталкивал делать все новые попытки добиться расположения; тщетно, конечно же.       Теперь у него было значительное преимущество перед здешним Дино: информация. Он привычно уравнивал им шансы, совсем немного, но в будущем это могло выстрелить не на пользу его молодой версии, если тот окажется недостаточно мотивирован все-таки идти с Кеей до самого конца. Потому что не боролся, потому что получил кое-что не самостоятельно, потому что не может трезво оценивать ценность самолично полученной победы.       Этот Кея не откажется ни от одного из них — Облако Вонголы жадное, ненасытное, обжигающее в тщательно скрытой от чужих глубине, однако никакие силы не помешают интересу молодого Дино медленно остыть или даже и вовсе угаснуть с годами. Или просто все испортить — меркантильности не лишен никто в той или иной мере. А свойственная ему-молодому напористость в попытках влезть туда, куда не просят, вызовет у Хибари жгучее отвращение, разочарование и отторжение.       Альф тоже умел красиво расставлять фигуры на шахматной доске, правда теперь он делал это ради себя и ради Кеи, и, если Дино мозгов хватит, в чем были кое-какие сомнения, то и ради Дино из нынешнего времени.       Он был готов к триумвирату, Кея был готов к триумвирату, а готов ли к триумвирату Дино — это еще предстояло выяснить.

×××

— Все разболтал? — едва Дино скрылся за дверью в ванну, кое-как замаскировав необходимость обдумать услышанное под нужды тела, как Кея оказался самым не спящим человеком на свете. Глядя в его глаза, слишком ясные и сосредоточенные для того, кто еще пять минут назад сопел тебе в грудь, Альф с умилением признавал: если Хибари из его реальности обладал такой же бульдожьей хваткой на контроле окружающей обстановки, то маленькие победы последнего десятилетия ему не иначе, как подарили по доброте душевной.       Стыдно проигрывать партию за партией настоящему гроссмейстеру интриг не было: Альф вполне осознавал свой уровень и примерно представлял уровень своего любовника. На фоне Облака Вонголы, он со своими попытками манипулирования ходил пешком под стол, а Дино — так и вовсе еще только проектировался. Кея же ухитрялся поражать врожденными талантами — его пламя прежде, в их первый раз, сигналило, что смущенный и неопытный молодой мужчина, которого они соблазняли и зажимали сравнительно недавно, действительно никакого опыта не имел, но с той поры все явно переменилось, и Хибари «распробовал» близость, успев вывести из нее способы получения пользы — по сути, следующий уровень его метода контроля. — Думаешь, зря? — в ответ Кея вскинул на него глаза, решимость вспыхнула было, но потом угасла, оставив задумчивость. Облако в таком виде тянул на ровесника Альфа. Сам Альф с тоской смотрел на приближающуюся отметку сороколетия, и, не удержавшись, крепко поцеловал белое плечо японца, отгоняя муторные мысли и возвращая размышляющего Хибари в реальность. — Думаю, что да, — Альф приглашающе шевельнул рукой, укладываясь на спину, и Кея без колебаний положил голову на сильное плечо, прижался нагой кожей к чужой такой же, вздыхая — ему подобный контакт нравился, хотя в любое другое время он бы оделся максимально. В двадцать с лишним лет он страдал от тактильного голода, так что двое любовников для его потребности разделаться с тоской по прикосновениям, были даром небес. — И почему же? — Альф положил худую ладонь японца себе на грудь, но Кея пошел дальше, обводя кончиками пальцев всплеск татуировок на левой руке. Рукав — огоньки, цепи, гербы и гарцующий жеребец, — были его маленькой приятной слабостью. Тату Дино нравились ему до прерывающегося дыхания, с ними он был красив в футболках и не менее красив, пряча все под классической рубашкой, только рос уровень строгости и стилизованности его образа, от чего рот наполнялся голодной слюной. — Реборн выбьет из него информацию о будущем быстрее, чем я успею отловить его ищеек. То, что ты рассказал, в основном правда, но она должна открыться только в будущем, и сейчас пока еще представляет опасность, если всплывет, — Хибари нахмурился и расстроенно съежился, уходя поглубже под одеяло, сворачиваясь под боком мужчины. Дино пока еще не было и они могли поговорить свободно. — Твои слова изменят во много отношение Дино и повлияют на принимаемые им решения. Будущее будет не таким, каким оно было у тебя, а это еще больше подводных камней и ловушек. Он может пострадать от чего-то, что мы не учли и не могли предотвратить. Кроме того — Вонгола взбесится от того, что у Каваллоне есть такая подробная информация обо всем, что случилось в будущем. Это тоже может повлиять. Что угодно может повлиять, понимаешь? — Кея поерзал, покрутил головой, не в состоянии отыскать оптимальное положение. — А почему именно Реборн тебя тревожит? — Альф умолчал о том, что о многих важных вещах он и так говорить не стал, отлично представляя, о чем ему говорит Кея, по собственному опыту. — Информация о тебе для него — не секрет, смысл ему копать повторно? — Реборн, если ты не заметил, своих учеников, включая тебя, практически выдрессировал быть с собой во всем откровенным. Делиться информацией, бежать советоваться, спрашивать мнения в управленческих вопросах Вонголой. Савада с ним ищет путь на ощупь палкой, вместо того, чтобы открыть глаза и идти по прямой дороге. Он во всем полагается на аркобалено, забывая о том, что у Реборна свой корыстный интерес в любом деле, которым он занят, — Кея со вздохом устроился на спине, глядя в потолок. — Например? — заинтересовался Альф. — Меня не отпускало еще в моем измерении, что ваши отношения всегда были вынужденными, натянутыми… Словно между вами лишь договор о ненападении, а не приятельство, которое вашим отношениям небрежно присуждал Реборн. — Например воспитать подряд двух боссов крупных кланов — это двойное почтение учителю и дополнительная возможность вмешиваться, играя на вашем к нему уважении. Тут, конечно, и моя личная неприязнь имеет место быть, не буду врать — есть у нас с ним нерешенное дело. Давнишнее, но актуальное, как только я посчитаю, что ему пора таким стать, — Хибари потер лицо. — Просто Дино даже не замечает, что Реборн за его спиной ведет себя оскорбительно. Начинается все с работы с толпой — тут грубая шутка, там прозвище, которое прижилось, еще где-то получившаяся из всего сплетня о небольшом проколе. Мелкие проколы, в понимании обывателей, однажды обернутся большими. У тебя — безукоризненные манеры за столом, но Дино ухитряется кушать, как свинка. Он неловок без своих людей — сколько у тебя там территориальный охват? Десять километров плюс любой, кого ты вообще зовешь своим, не только семья? У него это по прежнему не так, хотя он и работает над вопросом, — Кея смотрит на Альфа и тот вынужден соглашаться, с растущим возбуждением понимая — Хибари он расскажет правду о будущем, потому что многие выводы он сделал уже сейчас. И растягивать все на десятилетие нет смысла. — Великолепный анализ, — вынужден согласиться мужчина, бросая короткий взгляд на дверь в ванну. Он почему-то почти уверен, что прямо в этот момент, его младшая копия греет уши. — Продолжай.       Кея понятливо кивает и морщась, садится на постели. Альф любуется темными отметинками у него на коже — внутренний собственник довольно урчит и облизывается на узкую спину повторно. — Дино, кажется, даже и не знает, что очень многие слухи, которые подрывают его авторитет, рождаются из поведения Реборна. Ты — знаешь, — Кея встречает прямой взгляд Альфа, смотрит абсолютно серьезно. — Ты — знаешь. Но тоже не знаешь, как открыть глаза ему. — Я себе смог глаза открыть сравнительно недавно — когда стал свидетелем, — тонко улыбается мужчина. Кея звереет на глазах. — Баринэдзуми, — шипит он. — Хиберд — еще куда ни шло, птица Хибари есть птица Хибари. Но крыса Хибари?! Он зовет моего ежа — крысой, подгузниковый террорист! И почему я должен смеяться, как идиот, когда Реборн зовет Скудерию — Басаши за твоей спиной?! Тебе все еще смешно?! — Кея выглядит так, словно не то кинется, не то заплачет, если его не обнять. Альф торопится прижать его к себе, ощущая равномерно растекающееся по венам бешенство. Хибари держится за него руками, и груз внимательности и молчания на его плечах, сейчас давит и на плечи мужчины. — Это ты не мне должен говорить, Кея, а ему, — мягко напоминает Альф, хотя улыбка у него темная и жестокая. Кое-что из его будущего получает право на повторение уже сейчас, и ему не терпится открыть глаза своей молодой версии — сделать подарок всем: себе, Дино, разумеется Кее, который, судя по полученным им данным, о которых он не рассказал Дино, настрадался от Реборна больше многих и вынужден мириться до поры, до времени. — Не могу, — Кея чуть не плачет. — Не могу ему сказать, что ненавижу Реборна. Что за его спиной его драгоценный Реборн зовет своего ученика безотказным клоуном, бесплатным развлечением для Вонголы и его самого. Что дрессировать из него босса было неплохим развлечением. Что Реборн работает против его репутации еще с того момента, когда все только зашевелились, начиная создавать зверей из коробочек, потому что ему стало невыгодно то, как высоко поднялись Каваллоне в этом вопросе. Что он позволяет всем остальным насмехаться над своим учеником, не уважать его. Что Реборн всегда работал только на себя, в не на саму Вонголу, потому что такие люди, как он, держатся только за себя, и единственное, что радовало его в работе на главную семью Альянса — финансовые отчисления и способ избавления от скуки. Что это Реборн убил моего отца, когда мне было десять, потому что им нужен был контроль над Намимори, и что если бы мы не подсуетились — мне назначили бы удобного Вонголе и Реборну опекуна, и прощай все, что сделал мой отец, все, что он накопил или отложил на черный день, — Кея цеплялся за плечи мужчины, вздрагивая от бьющих его рыданий, которые он заглушил, как мог, закусив губы, когда голос сорвался. А за его спиной, Дино стоял, прижавшись спиной к двери, прижав палец к губам, прося Альфа молчать и не мешать Хибари выговариваться. Жаловаться на все то, что тот носил в себе, на своих плечах, годами. Вскрывать гниющие раны, которых оказалось немало.       Ноша оказалась неожиданной. Неприятной. У Дино сердце сжало в тисках, когда он понял, сколько лет Кея терпел соседство с самым ненавистным человеком на свете, слушался его, ухитрившегося найти слабые места в натуре человека, у которого, кажется, слабых мест не было вообще. А вот поди ж ты.       Кея плакал — впервые на его памяти, а Альф сидел с ним, и вместо страсти, которая теплилась совсем недавно, когда он смотрел на любовника, в глазах его горела нежность и надежность. Такой не оставит Хибари, не усомнится в нем, не начнет строить планы. И Дино понял — он хочет стать таким же. Мужчиной, одним из двух, кому Кея сможет плакать в плечо, дрожащими руками держать за шею, позволяя сцеловывать слезы, позволяя гладить по мокрым щекам.       Он бесшумно подошел к кровати, и обнял дернувшегося Кею со спины. Потерся щекой о мягкие волосы, держа крепко, но не навязчиво. Так, чтобы не было чувства ловушки. Так, чтобы Кея знал — он сможет высвободиться. И только когда его мальчик подался назад — он позволил себе обхватить его крепче, реагируя на безмолвное разрешение.       В глазах Альфа мелькнуло удовлетворение — и было неудивительно. Дино никогда еще не читал Кею так легко, чтобы по одной дрожи мокрых ресниц улавливать и растерянность, и расстройство, и нежность. Никогда еще не было так просто быть рядом. Лежать, держать его в руках, словно он рассыпется, если не держать. Утешать своим присутствием. Видеть глаза напротив — точь-в-точь его — и не видеть за ними соперника.       Он здесь ради Кеи. Дино сможет уйти — Альф останется, потому что ему некуда больше идти. Нет кого-то, ради кого он стал бы жить. Не было бы этого Кеи — он бы умер, чтобы встретить своего, хотя бы после смерти, если душе интересно проводить время с другой душой. — Я заставлю его песок жрать, — ласково пообещал Дино, и Кея дернулся, возражая, но он прижал палец к распахнутым губам. — Не прямо. Без объявления войны. Но в мелочах. Колких, едких. Чтобы не был единственной королевой на шахматной доске. У меня, знаешь ли, тоже есть свои папочки с компроматом, — в голосе Дино послышалась незнакомая нежность садиста, Альф понятливо ухмыльнулся, и, судя по тому, как он прикрыл глаза, полностью одобрил затею. — А еще есть Колонелло, который до сих пор отдыхает на полях Мафиялэнда, без толковой работы. А ведь он изумительный тренер… Вместе с Лар Милч, которую в CEDEF держат из милости. И из-за статуса. Вот только этот статус ее тяготит невыносимо… — Просто будь осторожен, глупое парнокопытное, — гнусаво произнес Кея и шмыгнул заложенным носом. Дино приподнялся на локте и выудил из пачки сухую салфетку. Кея кое-как разобрался с носом, прежде чем снова заговорить. — Вонголе не выгодно, чтобы Каваллоне вставали с колен и занимали позицию хотя бы на четверть ниже. Они, конечно, не смогут давить и вынуждать вас не заключать выгодных сделок. Но пока ты здесь бодался из-за меня, они в Италии вовсю партизанят, отдирая куски от предприятий Томазо и заодно задевая ваши. Заплатят из графы сопутствующий ущерб — то есть, не заплатят ничего. Зверек — прелестный ребенок, но Тимотео — не Тсунаеши, и ему наплевать. Ему матушка Даниелла завещала преумножать богатства и оставаться самыми-самыми, быть во главе Альянса, быть Королевской семьей.       Дино вздохнул и переглянулся с утомленно улыбающимся Альфом. — Может, просто расскажешь, кто твои информаторы? — уныло спросил он, чувствуя, как настроение портится.       Кея не смог удержать улыбку. — Не смогу рассказать. Но как-нибудь намекну, — почти застенчиво пообещал он. И судя по тому, как распахнул глаза нешуточно изумившийся Альф — это было больше, чем он посмел бы мечтать у себя в будущем, задавая Кея сходные вопросы.       На секунду Дино охватывает бесконтрольная гордость — он все-таки смог больше, чем Альф.       В следующую секунду надувшийся Альф перекатился вместе с пискнувшим Кеей, щекоча и целуя, заставляя извиваться и вырываться, оставив возмущенного Дино смотреть на недосягаемого аманта и пытаться прорваться сквозь сплошную оборону, которую из себя представлял взявшийся закрывать собой кого-то Альфредо.       Пришлось разочарованно пообещать, что он поделится намеками с почти близнецом.       Альфа это удовлетворило. Хотя потискать Кею он дал не сразу. А Хибари еще и больно отбивался.       Нет в мире совершенства. Но Дино был близок, как никогда.

×××

      Секс в душе оказался достойным продолжением их вечера. Когда все слезы оказались выплаканы, а страсть и жажда сменились желанием ленивой неги, терпкой ласки и неспешного внимания — они отправились к ванну, где провели еще несколько чудесных часов.       Кея наконец-то попробовал их по одному, встал на колени сам, позволил командовать собой, даже если из командующего удалось вырвать только просьбы и мольбу взять поглубже, подержать так, лизнуть еще немного жестче, и — не убивать за то, что кончить получилось прямо в рот.       Дино понял несколько вещей за раз: во-первых, подозревать Кею в каких-то закулисных играх бессмысленно — они просто есть, и лезть в это не стоит. Достаточно того, что он их любит, защищает, потому что Дино, например, совсем глупый дурачок, и не видел очевидного. И даже если полезет — ничего из того, что видит Кея, без тыканья носом не увидит.       Это был повод по-увольнять своих аналитиков, потому что они явно купленные, и читать собранные сведения лучше поручить кому-то еще. А во-вторых — спину ему прикрывали основательно, хотя он был ни сном, ни духом, даже когда Кея и Реборн взглядами обещали поубивать друг друга.       Альф ностальгично вспомнил о том, как Кея попросил его об услуге и совершенно незабываемо расплатился, Хибари заполыхал ушами и постарался утопить болтливого мужчину, а Дино, наконец-то, смог выбить стыдные и смущающие подробности той сделки. — Темный переулок, ураган, свист ветра со всех сторон, кроме закутка, в который мы забились, поцелуи вслепую и адреналиновая близость — кто-то всегда мог пройти мимо, — Альф заливался соловьем, держа Кею за запястья — тот пытался оторвать ему голову и прицельно пинался длинными ногами. Выглядело, как борьба с ребенком, но странным образом расслабляло, и Дино смеялся. Кея дулся, но его целовали, и он оттаивал.       До чего же мало походило это на ту маску, что он носил рядом с остальными. С чужими, напоминает Дино сам себе, и в груди теплеет. Он больше не из чужих.       Дино и не знал, что Кее может понравиться такое, но зато Альф одними губами проговорил слово «отчаяние», и Дино, понятливо кивнув, не стал нарываться на взбучку. В конце концов — он из рассказов Альфа знал, что его Хибари из будущего тоже частенько шел на крайности. Защищал, и о защите Дино узнавал иногда с опозданием в пару лет.       Такие, как Кея, умрут, держа при себе свою любовь, что тот Хибари и проделал.       Кея теперь их, и ревновать к тому, что расплатился самым ценным — собой — с человеком, который только это бы и принял, если договариваться о плате, было глупо. О себе Дино, конечно, знал — для Кеи никаких денег не жалко, он бы так все сделал. Но Альф пожал плечами — он в новом мире был не балован, накололи его, по аналогии с младшей версией, не единожды, — вот где нехватка уважения вылезла, — и глядя на Кею в отчаянии, не мог оставить того томиться неопределенностью. С бесплатными услугами никогда не знаешь, когда их исполнят и с каким качеством. Может, и просить не стоило.       Тут поспорить было не с чем.       Альф плату отработал на тысячу процентов и желал добавки, сам согласный на рабство у Кеи. Хибари мечтательно вспомнил, как давно не приводился в порядок сад возле его дома, и энтузиазм мужчины лопнул, как воздушный шарик. Но ненадолго. Через некоторое время они с Кеей уже целовались, и Дино иногда улавливал жадность и отчаяние в движениях своей взрослой версии — тому пришлось ждать гораздо дольше, чтобы вкусить божественный нектар, и Дино мог позволить себе не жадничать.       Тем более, что Кея быстро закончил с одним и перебрался на колени к другому, ладонью растирая по груди гель для душа и тихонько постанывая, когда Дино принялся играть пальцами с его задницей.       Хибари до ласки вообще оказался жадным. Окучивая его месяцами, ни Дино, ни Альф, даже не подозревали, с каким демоном играют. Кея выжал их, остался пятнистым, как леопард от укусов и засосов, но позволив подлатать себя в самых нежных местах пламенем Солнца — полез за лаской снова, купаясь в близости и прикосновениях, впитывая их, как губка, наслаждаясь каждым, словно пока не сотрет кожу — не остановится.       Заставить его улечься спать одетым оказалось задачей невыполнимой, и пока они не рухнули по обе стороны от него, укатанные, как и было уговорено — он с них не слез. Сам Кея ухитрился улечься и еще распределить их руки на себе и на друг друге, чтобы никому не мешались.       И только потом, благословение деве Марии, уснул. Не спящий половинкой глаза Дино почувствовал судорогу облегчения и отрубился, зная, что его старший наверняка с радостью сделал тоже самое.        Не рой яму Хибари Кее — столкнет и накинется сверху, и замучает, маньяк сексуальный!

×Вместо окончания×

×— Romantic Duet — Либертанго×

      Дино и Альф ошарашенно застыли на пороге комнаты их бесценного аманта, и было от чего.       Внутри оказалось тесновато — на всех доступных для сидения поверхностях кто-то сидел, местами сидели друг у друга на коленях, пол был занят от стены до стены, и все присутствующие обернулись, стоило им постучать и открыть дверь. Промелькнула полная облегчения мыслишка — хорошо хоть не два сюрприза в халатах на голое тело пришли, а то от повисшей неловкости и без этого топор можно было в воздухе подвешивать.       Возрастного ценза не существовало — Дино заметил взволнованного Ромарио и еще несколько женщин, которые, судя по виду, знали Даниеллу ди Вонголу еще девочкой. Сказать почтенным сеньорам подобное мнение ни один не решился бы, но мыслишка мелькнула.       Кея, как ни странно, нашелся в самом центре этого бедлама, кивнул насмешливо, словно правила о нахождении отдельно от травоядных не существовало, а просочившийся не иначе, как в форточку Рокудо Мукуро, устроившийся в антикварном вазоне вместо кресла, пропел: — Ку-фу-фу, добро пожаловать на встречу Альянса детей-сирот мафии. Как приятно увидеть наших подопечных и понимать, что они даже не знали, как о них пеклись, — Ромарио, устроившийся у стеночки как раз рядышком, не сдержал смешка в кулак.       Дино переглянулся с Альфом, чтобы они вместе квадратными глазами уставились на Кею, который, судя по стопке бумаг в руках и загадочному пожатию плеч, сопроводившему такую же улыбку, являлся, по меньшей мере, учредителем тайного Альянса. — Ну, вот так, как-то, — «намекнул» парень, и Альф со стоном закатил глаза и предпочел удалиться, а Дино с сожалением вздохнул, дернул двойника из будущего, пробрался внутрь и закрыл дверь за спиной, намереваясь окончательно разобраться, что к чему.       Италия чрезвычайно шла их Облаку.       Но закипающие под носом итальянские же страсти с его участием — были уже слишком.       Слишком для одного Кеи.       Два босса Каваллоне намеревались всеми силами подобное упущение исправить.