Мой Ангел

      Каждый раз, когда Кроули смотрит на Него, сердце сбивается с ритма и, если откровенно, даже уходит в самые пятки — всего на пару мгновений. В такие моменты ему — демону со стажем — становится до жути страшно, ведь так уж точно не должно быть! Он не должен сгорать, едва уголки Его тонких и немного бледных губ слегка поднимутся вверх. Он не должен задерживать дыхание, когда светлые, почти прозрачные ресницы медленно, словно в замедленной съемке, опускаются — лишь на миг — чтобы после… О, Кроули был согласен пройти через все муки Ада, лишь бы только видеть этот взгляд — всегда такой теплый и ясный, всепонимающий, всепрощающий. Загнанной гончей он готов был скулить, когда Его руки ненароком касались прохладной кожи демона.       Каждый раз он будто падал в бездну страха, потому что так не должно быть! Хотя, он прекрасно знал, что падать ему больше некуда…       «О, мой милый Ангел!» — готов был шептать он и бесконечно целовать-целовать-целовать слишком хрупкие для этого тела запястья. Но вместо этого лишь закусывал губу и смотрел, представляя, насколько убого сейчас выглядит.       — Что с тобой, дорогой мой? — как всегда, вежливо интересовался Он, и в этом голосе, больше напоминающем шелест ветра, слышно неподдельное волнение…       «Я — твой, мой милый Ангел!» — хочется кричать и, зарывшись носом в золотые кудри, вдыхать-вдыхать-вдыхать головокружительный запах летнего бриза и ванили… Но, вместо этого, лишь усмехался криво и, как всегда, глупо отшучивался.       Это выбивало из колеи, мешало творить зло, да и просто жить. Потому что рядом с Ним — невыносимо, а без Него — невозможно.       За долгие шесть тысяч лет Он стал воздухом, да что там — целым миром для Кроули. И бедный демон не знал, как так могло выйти… В какой момент Вселенная решила так жестоко пошутить, заставив существо, не способное на какие-либо нежные чувства, умирать от любви к самому светлому Ангелу из всех?       Хотя, Кроули не считал, что испытывает любовь. Всепоглощающую боль, безграничное отчаяние, одиночество, горечь, тоску — но не любовь. Ведь это теплое чувство, а ему было до дрожи холодно и страшно.       «Оставь меня, мой милый Ангел, прошу» — хотелось молить, уткнувшись в слишком острые колени. Но вместо этого мог лишь смотреть-смотреть-смотреть.       — Кроули, дорогой мой, ты в последнее время выглядишь совсем нездорово. С тобой точно все в порядке? — темные брови сосредоточенно сведены к переносице. Он делает шаг и дотрагивается ладонью до лба друга.       Дзинь!       Точка кипения достигнута.       Вы прибыли в место назначения…       Черные крылья раскрываются сами собой, руки сжимаются на Его плечах. Пара взмахов, и демон уже вжимает Ангела в стену, загнанно дыша.       Очки слетели.       Взгляд глаза в глаза…       И, что самое страшное, в Его глазах совсем нет страха. Он смотрит так внимательно, почти завороженно… А потом улыбается так, как умеет только Он. И Кроули уже готов самолично сдаться Сатане, что в Подземном мире равнозначно суициду…       Но теплая ладонь ложится на его щеку. И Кроули больше не может. Зажмурившись, он утыкается Ангелу куда-то в шею и старается дышать спокойнее — безуспешно.       — Я не могу так больше, Азирафель, — шепчет он почти по слогам. — Я пытаюсь, правда, изо всех сил, но я, ч… госп… да бля!       — Ну-ну, мой хороший, успокойся, — одной рукой Он ласково гладит Кроули по волосам, а другой — обнимает за спину.       И они впервые так близко за все шесть тысяч лет. Кроули чувствует Его прикосновения, Его дыхание, Его сердцебиение, и понимает, что висит на волоске — вот-вот сорвется!       Но Ангел держит крепко.       — Пожалуйста, мой хороший, только не думай, что ты один, — продолжает Он, но, противореча собственным словам, пытается отстраниться. Кроули не держит — и так понимает, что перешел все границы, позволив себе такую роскошь, как несколько секунд в объятиях столь светлого существа.       Но, вместо того, чтобы уйти, Ангел аккуратно, будто бы трепетно даже переплетает их пальцы. Демон боится даже вздохнуть, не желая разрушить момент. Он понимает, что если сгорит от этого, то станет самым счастливым падшим во всем Сущем…       Но он не сгорает. Даже когда Ангел касается свободной рукой его лица, даже когда пухловатые, но безумно нежные пальцы, чуть подрагивая, проводят по скуле, по носу, очерчивают — о, Небеса — контур его губ…       Даже тогда не сгорает.       — Азирафель, — непроизвольно вырывается, будто вместе с воздухом, ведь, кажется, все это время он совсем не дышал.       Кроули чуть крепче сжимает Его пальцы, силясь понять, не сон ли это… Но Он, все так же улыбаясь и не отрывая взгляда от напуганных желтых глаз демона, поднимает их переплетенные руки и прижимает ладонь Кроули к своей щеке. Кончики пальцев покалывает, но это все такие мелочи, по сравнению с тем, что…       — Я не хочу больше видеть этого отчаяния в твоих глазах. Пожалуйста, Кроули, это разбивает мне сердце, — и эти слова гораздо искреннее любого признания. Кроули знает, что даже через сотни тысяч лет не забудет их.       — Прости, прости меня, мой милый Ангел, — шепчет он, утыкаясь лбом в Его лоб и расслабленно закрывая глаза.       Что-то новое, совершенно незнакомое ранее ощущение затапливает демона, будто выжигая всю ту боль, копившуюся в душе тысячелетиями. Кроули становится легче дышать. Уголки губ непроизвольно чуть приподнимаются в легкой, совсем еще несмелой улыбке.       В шарфике, повязанном на манер галстука теряется горячая, соленая слеза.       Где-то в глубине мягкого вороха иссиня-черных перьев появляется что-то девственно-чистое, светлое и очень-очень яркое…