Вопрос отмечен жёлтым

На петле укороченных джинсов висела дешёвая золотистая цепь, грудь ветровки украшали три круглых значка (с Хвасой, Намджуном и Адорой), он катал во рту чупа-чупс из одной щеки в другую с мрачным прищуром, будто курил сигарету; вкус чупа-чупса был с фантой, железно. Рукава куртки удлинены в противовес джинсам и никчемушными ремешками позвякивали всякий раз, когда он шевелил правой рукой. Волосы прикольно вились, будто они не от влаги скрутились, а специально были уложены лаком. На ногах берцы, потому что берцы делают всё круче. Субин знал Хюнин Кая из слухов, локальных шуточек и совместных занятий по английскому, и никогда не видел, чтобы он вообще с кем-нибудь общался. Даже по телефону: этот тип таскал с собой пикающий пейджер и передавал сигналы-морзе прямо на уроке, чтоб его. В любом случае, Субин и сам не примерный студент — уж и не вспомнить, когда он на уроках не спал, — но даже ему такое поведение казалось вызывающим. — А твоё ли это вообще дело, — склонил к плечу голову дружище Ёнджун, как он любил это делать. Его взгляд выглядел непонятным и твёрдым, но, Субин знал, у Ёнджуна просто такое лицо. — Каникулы. Парень отдыхает. Гуляет в своё удовольствие, леденцы, вон, жуёт. Или ты тоже хочешь конфетку? — Да какие конфеты, — перекосил лицо Субин (нарочно, показательно и язвительно перекосил). — Просто хочу к нему придраться. — Найди повод получше, — пожал плечами Ёнджун, уже потеряв интерес к кивающему его словам Субину. — А это. Это идея. Повода не нашлось ни в этот день, ни в следующий, ни через неделю. В смысле буквально: Хюнин Кай не оставлял после себя мусора, не шумел и не приставал к прохожим, не, опять же, курил в их парке, а один раз даже купил кошке еду. Очень уродливой кошке, Субин её поначалу испугался; она завопила и поцарапала Хюнину руку, тот поплакал немного, погладил кошку и успокоились сразу оба. А ещё он постоянно окружал себя жёлтыми вещами; волей это получалось или нет — неважно, но Хюнин Кай являлся гласом жёлтого цвета в народе. Иногда он надевал ещё и жёлтые линзы и тогда вообще красота, тогда кошки и собаки аплодировали своими хвостами, а люди очень глупо раскрывали рты (люди это он. Субин имел в виду себя). — Не пялься, — раздалось рядом и Субин кивнул. — Дурак, не пялься! — Ёнджун пихнул его в плечо и оскорблённо ткнул пальцем в еду. — Твоё отвратительное мороженое тает. — Ой, — выдохнул Субин в сладкую лужу под кедами. — Что за отстой. — Никогда не пойду с тобой в парк больше, — поджал губы Ёнджун. — Бесплатно. Тебе придётся покупать моё внимание: одна пеперони — один свободный только для тебя на целый час хён, чтобы ты не выглядел стрёмным сталкером. — Я не стрёмный сталкер, я просто не могу определиться, хочу я с ним подружиться или отчитать. Ёнджун посмотрел на него взглядом всех мудрецов планеты и наклонил голову; выглядел он при этом несправедливо всезнающе. — Фантастика, — безо всяких эмоций выдал Ёнджун. — Разговор с ним буквально решил бы все твои проблемы. — О чём мне с ним говорить, хён, — округлил глаза Субин. — Привет, я Субин, слышал, тебе не нравится овервотч. — Ему не нравится овервотч, — мрачно и осуждающе повторил Ёнджун. — Я наобум! — всплеснул руками Субин и откинул голову на лавочку. Мороженое безжалостно струилось между пальцев, сластило кожу. Кеды были серыми от пыли, он давно их не стирал, зато носки сегодня надел с Сантой, парадные. Пара капель упала на них и выглядело это так, будто Санта плачет, но очень криво и даже можно сказать драматично. Символично, отметил про себя Субин, потому что себя он чувствовал точно так же. В парке солнце, в пруду утки, на деревьях листья, на Хюнин Кае образ Алекса Тёрнера из Арктик Манкейс и Сейлор Мун одновременно — отчаянно и очень для него характерно. Субин смотрел, как он обнимается с вышедшей на газон уткой, и был искренне неудивлён. — Я чувствую себя жертвой, — тонким голосом отозвался Ёнджун и Субин потянулся вытереть о него руку. Ёнджун нехарактерно быстро вскочил: — Я убью тебя. Субин захихикал, заржал и загоготал — всё с разницей в секунду, по нарастающей. Остатки еды были убраны в пакетик, пакетик выкинут в урну, Ёнджун ехидничал, а руки всё ещё были грязными. Они собирались расходиться. — Я хочу держаться за ручки, когда мы пойдём по домам, так что мне надо их где-то помыть. — Нырни в пруд, — пожал плечами Ёнджун и склонил голову к плечу, как он это любил делать. Субин повернулся, увидел Хюнин Кая и решил пойти домой с грязными руками. Карманных денег у Субина не было, так что на следующий день добрый, щедрый и отзывчивый хён Ёнджун с ним сидеть не захотел (на самом деле мама заставила его учить английский, но было негласно решено притвориться, что Ёнджун очень уж принципиальный). Он занял облюбованную лавочку и как обычно никого не замечал. Итак, Хюнин Кай. Хюнин Кай, единственный человек в парке сотни тщательно игнорируемых людей, гулял в жёлтой ветровке поверх жёлтой худи и на ногах у него были жёлтые кеды, новые, чистые и совсем не берцы. Гулял он принципиально в полуметре от Субина и делал это очень странно: чуть наклонился в поклоне перед Субином и остановился с протянутой рукой. Секунды четыре ушло, чтобы сообразить: он здоровается. — Субин-ши! — официально и вместе с тем ярко поздоровался Хюнин Кай. Не замеченный ни с кем в разговорах ранее Хюнин Кай решил с ним поздороваться. Субин кивнул и спохватился: — Привет, эм. Хюнин Кай, — сказал он как мог дружелюбно, но получилось всё равно недостаточно. — Я не уверен, как к тебе обращаться, прости, — выдохнул он без ответной торжественности, даже немного скомканно. — Друзья зовут меня Хюнин, но ты мне не друг, — сказал он с улыбкой. — Всё равно зови Хюнин, Субин-ши, это звучит круто. — Хорошо, — медленно кивнул Субин. Поборов робость, проявив настойчивость и капельку отваги он сказал: — Эм, — а потом добил: — уф, — и закончил всё словами: — я твой хён. Ты можешь так меня назвать. — Круто, хён, — восторженно выдохнул Хюнин с улыбкой и без перехода продолжил: — Ты каждый день приходишь в этот парк, он так тебе нравится? — О, я очарован этим парком, — с готовностью подтвердил Субин. — Эти лавочки просто потрясающие. — Должно быть, они нравятся тебе очень сильно, раз ты приходишь сюда каждый день, — долго и очень проницательно посмотрел на него Хюнин и Субин решил, что может всё-таки позволить себе насторожиться. В конце концов, мы живём в век предательств, не то чтобы он драматизировал. — Что тебе сказал этот сплетник. Хюнин неловко пожал плечами и абстрактно взмахнул рукой. Субин ничего не понял. — Тебе нравятся утки? — Ага, — кивнул Субин и отвернулся. — Ты вчера с ними обнимался, я видел. — Хочешь тоже с ними пообниматься? Субин вздохнул. — Вообще-то очень. Хюнин учил его вежливо подходить к уткам, кланяться, как чокнутым гиппогрифам, говорить «здравствуйте» и делать это с должным уважением. Было глупо: утки его, Субина, не любили, одна так даже клюнула, но Хюнин смеялся, а делал он это очень интересно. Хюнин улыбался нешироко, отчасти осторожно, будто не любил свою улыбку и робел, зато смеялся как в последний раз: заходился полу-беззвучным писком и в один момент даже хрюкнул. Вау. — Вау, — необдуманно суфлировал своим мыслям Субин, чем обратил на себя внимание Хюнина. — Вау, мы засиделись до вечера. — Хён, мы были здесь всего двадцать минут. Всё это время был вечер. — Да? — спросил Субин больше у дерева, на которое смотрел, чем у Хюнина. — Круто. Чувствую, так и рождается великая дру- — Давай встречаться. В этот момент произошло сразу несколько событий: неожиданно все люди парка вспомнили, что они должны быть шумными, лопнул воздушный шарик, заорали и разбежались утки, Субину показалось, что ему захотелось чихнуть, и вот это: — Давай встречаться, — повторил Хюнин осторожно, для верности. — Встречаться, — медленно проговорил Субин. — Типа как… Типа как. Ох. Хюнин как-то напрягся, что было видно по его немигающему взгляду. Субин пригляделся: у Хюнина было третье веко над левым глазом. Субин вдруг взволновался и заговорил прежде, чем обдумал слова: — Да?! В смысле, — он прокашлялся, — я не думал об этом. Я просто, не знаю… ты очень завораживающий. Возмутительно завораживающий. Однажды в школе я засмотрелся на тебя и упал, а потом почему-то злился, — Субин посмотрел на Хюнина; тот настороженно слушал: ни радостный, ни скорбящий. Тогда Субин продолжил. — Я просто наблюдал. Хотел подружиться, потому что правда не думал об отношениях. — Ни на вот столечко? — осторожно спросил Хюнин, показывая расстояние от кончика указательного до большого пальцев. — Не думал, не значит, что я не хочу, — поспешил решительно добавить Субин. — Просто не думал. Но сейчас думаю. И думаю, что хотел бы попробовать. Однажды. Хюнин моргнул раз, два, за ним заморгали листочки деревьев — шумели, значит. Он приблизился на шаг к Субину и склонил голову к плечу, как это любил делать Ёнджун. — Постой, это ведь от Ёнджуна ты обо мне узнал, да? — распахнул глаза Субин. — Сложно не заметить того, кто так усердно на тебя пялится, — приподнял бровь Хюнин. — А ещё Ёнджуну нравится пеперони, так что. — Вау, — скептически выдохнул Субин, поджав губы, и тут же расслабился, заметив протянутую ему ладонь, аккуратную и мягкую на ощупь: — вау.