Нам пора за море

      Конец жизни. Такой долгий и томительный.       Боль, кровь. Теперь все не имеет значения, хотя приятно думать, что умираешь в окружении любимых людей. Кольят стоит в паре метров и читает молитву. Шепард не понимает большинства слов, но почтительно склоняет голову, возможно пытаясь так скрыть выражение своего лица. От кого? От Кольята? От меня? Я усмехаюсь, хотя для усмешек не время и не место. Лёгкие и рана отзываются вязкой болью… Кашляя, я пачкаю уже и без того заляпанный кровью костюм. Не хватает последнего свидетеля. Свидетельницы. А вот и она, как раз вовремя… Потому что осталось совсем немного, и если она не успеет — мне придется искать дорогу самому. Она гладит Кольята по голове. Конечно, он не может ее видеть и в полной мере ощущать ее прикосновение, но он, конечно что-то чувствует. Напрягается, но не может уловить больше того, что ему дано. Шепард не чувствует Ирику, зато чувствует состояние Кольята, поэтому переводит обеспокоенный взгляд с меня на него. Мне опять становится смешно, но я сдерживаюсь, потому-что Ей отведено уже меньше времени и незачем его сокращать. Быстро, но в то же время невыносимо медленно она подходит, озаряя больничную палату голубовато-белым светом. Он постепенно окутывает комнату и собираясь вокруг меня. «Вспомни» — произносит Ирика шепотом. Таким шепотом, который заглушает голос Кольята и сопение Джона. Теперь можно было не волноваться, что мы не успеем — она пожалела меня и помогла. Я вспоминаю. В мгновение сын умолкает, а Шепард перестает двигаться. Ходящие по коридору замирают, останавливаясь на тех местах где их настиг тот свет, который уже заполнил всю мою палату и невидимым туманом начал потихоньку захватывать всю Больницу Гуэрта.       Детство. Кахье. Сыро, мокро, неприятно. Родители считали, что служба ханарам — священный долг. Я с ними согласен, хотя и не совсем уверен в правильности такой службы — всё-таки плохо, что я стал киллером. Но это не важно. Учителя учили меня делать из обычного убийства искусство, учили верить и молиться, забывать о чужих смертях и без угрызений совести брать плату. Они были хорошим учителями, им удалось сделать свою работу. Вспоминаю мельчайших подробности первого убийства — мне было двенадцать, и тогда я ещё плохо умел контролировать свои эмоции. Я держал убитого на своих коленях до его последнего вздоха, а потом стал молиться. Так молиться, как ещё никогда не молился — мне выпала честь провожать личность в последний путь… По цепочке убийств добираюсь до того самого. Неудавшегося. Она спасла незнакомого человека, и я не мог оставить это без внимания. Она оказалась замечательной. Я полюбил её умом, духом, сердцем и телом. Я любил её так, как молился после первого убийства. Но это… Это не помогло. Я обещал ей бросить наемничество, но не умел ничего больше. Поэтому она погибла. Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Они заплатили за всё, но это её не вернуло. Это отняло у меня сына, толкнул его по моим стопам. Я впал в отчаянние, подобное окаменению, провел там многие годы. Но однажды появился Джон Шепард. Галактика — мрачное место. Мне хотелось сделать её чуть-чуть лучше. Самую малость. Я полюбил команду «Нормандии», Шепард — особенно. Он спас меня и Кольята. Я готов был идти за ним куда угодно, пошёл, и прошёл вместе с ним сквозь ад. Кажется, мне удалось сделать галактику немного светлее… На остальные воспоминания не хватает сил, но они уже не такие важные. Поэтому я улыбаюсь и смотрю Ирике в глаза. Она всё понимает. «Пошли, Тейн. Нам пора за море.»       Я не могу сразу уйти, и прошу Ирику погодить немного. Наблюдаю, как люди в коридорах оживают. Кольят заканчивает оборваное слово, пролетают корабли за окном. В мире стало меньше одним дреллом. Он искренне надеется, что помог этому миру. И уходит, чтобы никогда не возвращаться.