Сладкий запах примулы.

      Она всегда была ранимой, доверчивой и ужасно пугливой. Амелл ненавидела что-то травмирующее, что-то злобное и пугающее. Её мог напугать скрип половицы посреди ночи, её трогали до слёз сказки, где умирали животные. Лилит Амелл была из тех, кто кинется спасать котенка в горящую избу с большей вероятностью, чем позволит себе что-то вульгарное и запретное. Её пугала магия крови, её пугали одержимые. Её пугало усмирение. Её пугало так много вещей в её жизни, что в прошлом, люди, знающие её, серьёзно сомневались в её способностях для Серых Стражей.       При всех этих пунктах – мир Тени её не пугал. Демоны, духи, призраки, это всё было так несущественно для неё. Её пугали люди, что были куда страшнее любого демона. Они хотя бы понятны. Предсказуемы. Логичны, если знаешь, с кем имеешь дело. Они хотят одно и тоже, просто действуют иногда по-разному. Но демоны предсказуемы – а что в голове у человека? Понять трудно, даже если этого человека ты знаешь достаточно долго.       Амелл ненавидела лицемерие и предательство, она искренне считала, что друг однажды – друг навсегда. Ложь для неё была недопустима, Лилит была до боли прямолинейной и честной почти во всех вопросах. Она не была честна только лишь сама с собой.       Амелл всегда боялась, что Грегор заметит её взгляды в сторону юного храмовника, что был приставлен к ней. Или вызывался сам охранять её, чтобы испепелять взглядом любого мужчину в радиусе десяти метров вокруг неё, но ничего вслух не говорить. И девушке это даже нравилось, ведь непрошеные ухажеры моментально ретировались, лишь только увидев храмовника Каллена на горизонте. Амелл всегда боялась, что Грегор заметит его взгляды в ответ, и она больше никогда не увидит Каллена, с его забавными кудрявыми волосами, с его заиканиями и румянцем на щеках во время диалога.       Каллен Резерфорд всегда винил себя, каждый день он просил прощения у создателя, что позволил себе влюбиться в того, от кого должен защищать весь Тедас. Он влюбился в чародейку, в его подопечную. Он влюбился в Амелл с первого лишь взгляда на неё, с первой улыбки, с первого её комплимента его кудрявым волосам. Он влюбился как мальчишка в её пепельные локоны, в пушистые ресницы, в омут небесно-голубых глаз. Её пухлые губы сводили его с ума всякий раз, как она их кусала или улыбалась, он горел от стыда, разглядывая ямочки на её щеках при улыбке и смехе. Она была прекрасна в своем собственном, неповторимом великолепии. И что более чудесно для него – она его заметила так же сразу.       Все знали, что между ними происходит молчаливая (а иногда и не очень) химия, но никто ничего не предпринимал. Ирвинг и Грегор сошлись на мнении, что «тихая влюбленность» не нарушает правил и вскоре пройдет, потому ни Каллену, ни Лилит ничего не было. Невиданное великодушие со стороны двух закадычных врагов, о котором горе влюблённые ничего и не знали. Были уверены, что их переглядывания это тайна за семью печатями.       Амелл стеснялась говорить с ним почти всегда, как и он отвечать ей. Это было до того глупо и несуразно, что иногда она, краснея, просто пробегала мимо него, успевая лишь выпалить «Привет, Каллен! Рада тебя видеть!», при том, что даже на него не смотрела.       Она понимала, что им с Калленом никогда не быть вместе, но утешала себя тем, что она не одна такая. Это такие правила, что не дают тебе быть вместе с тем, с кем ты хочешь. На этом убеждении был построен весь её маленький мирок, всё её хорошее настроение и от того слабо болезненное принятие проблемы. Она не одна такая, жаждет запретной любви, но не может получить.       Всё испортил Йован, чертов Йован, начинающий петь ей в уши о своей чудесной Лили, что была жрицей Церкви в их башне. Проклятый Йован, что своими рассказами о любви, запретной, но для него доступной, рушил её маленький мир, вгоняя в депрессию. Амелл завидовала и ненавидела, ненавидела и завидовала. Почему Йовану повезло?! Почему у него получилось?! Чем она хуже этого идиота?!       Она целыми днями мучила себя вопросами, становилась всё больше похожей на грозовую тучу, и взгляды на Каллена перестали быть такими яркими и игривыми. Она смотрела на него взглядом затравленного волка, который был загнан в угол. Боль, страх и глубокая печаль поселились в её душе, отравляя разум и тело. — Ты отлично выглядишь, как всегда красиво, - сказала как-то ему Лилит, надышавшись спиртовыми настойками в алхимической лаборатории.       Она частенько стала там запираться, чтобы выпить какой-нибудь бодяги или просто поиграться со спиртом, чтобы опьянеть. К сожалению, в Круге запрещен алкоголь, потому приходилось справляться с болью и стрессом такими вот странными методами. — Ч- Что ты такое г – говоришь?... — Каллен зарделся, неловко отводя глаза от ученицы круга. — Подожди, Лилит… Ты пьяна?..       Храмовник принюхался, неодобрительно уставившись в лицо ученице. Он смотрел на щеки, подбородок, брови, куда угодно, но не в глаза, дабы не утонуть в этом небесно-голубом омуте и не забыться. — Да. — Откровенно призналась она и воровато огляделась. — Только никому не говори, ладно? Ни-ко-му. Прошу. — Чародейка положила руки ему на нагрудник и встала на носочки, вглядываясь в лицо собеседника. — Прошу тебя… Если я хоть что-то для тебя значу...       Он её не сдал, хоть Ирвинг очень настойчиво расспрашивал юного храмовника. И Лилит это запомнила на всю жизнь, не раз благодарно улыбаясь своему вечному охраннику, заставляя его вновь и вновь покрываться красными пятнами. Иногда она сомневалась, что эти пятна от смущения. Может, он просто на неё злился?...       Каллен безумно любил её, она преследовала его во снах, улыбаясь лишь ему одному, держа его за руки. Он был безмерно счастлив, засыпая каждый раз, в надежде снова встретить её во сне, и каждое утро он болезненно отделывался от пелены сновидения. Иногда даже приходилось, к его великому стыду, уединяться, ибо сны бывали и до ужаса неприличными. Но была в них общая черта. С недавних пор во сне она была грустна и печальна. — Я жалею, что родилась магом, Каллен. — Говорила она. — Ведь не родись я магом, может быть у нас бы всё получилось. — Я верю, что всё может ещё получиться. — Утешал он чародейку во сне, понимая однако, что это за гранью фантастики. — Никогда не знаешь, как складывается жизнь. — Да, ты прав. — Она улыбнулась своей обворожительной улыбкой, заставляя его сердце бешено колотиться в груди как во сне, так и наяву. — Я рада хотя бы тому, что могу видеть тебя каждый день.       Каллен иногда мечтал, чтобы это было не плодом его фантазий, иногда больных и вульгарных (по меркам Церкви), а на самом деле Лилит приходила к нему во сны, как чародейка. Он слышал, что маги способны осознавать себя в Тени. Хотелось бы верить, но храмовник боялся спросить. «Каллен – тот храмовник, кому ты можешь верить. Нет… Он человек, которому можно верить.».       Амелл ненавидела ложь, ненавидела предательство. Амелл всегда считала, что дружба это то, что стоит беречь, о чем стоит беспокоиться. Её семья – её друзья. Её друзья – лучшие люди в мире. Пусть Каллен не был её другом в том же понимании, что Йован, он был для неё дороже каждого человека в Круге. Потерять его было бы самой большой утратой.       «Лучше видеть его каждый день, знать, что с ним всё хорошо, продолжать и дальше заигрывать, чем потерять его навсегда и мучиться от безызвестности» - Думала Лилит, когда особенно сильно хотелось исчезнуть из жизни.       Друзья - её семья, а семья никогда не предаст и не обманет, никогда не отвернется от тебя в трудный час, никогда не подставит под удар. Йован, Ирвинг, Каллен. Они были её негласно провозглашенной семьей, теми, за кого не страшно умереть и убить. Так было всегда. Точнее, так было до того, как жизнь пошла под откос. — Это любовь! Я люблю её, ты же мне друг?! Спекулянт, манипулятор, лжец, предатель.       Лилит тогда не показалась странной любовь жрицы и мага, ей тогда не показалось чем-то плохим помочь другу сбежать с той, что его любит, что не побоялась выступить против Церкви. Ведь … Ведь она сама не может убежать с тем, с кем хотела бы. — Ты должна нам помочь! Должна! — Я… Я… Я должна подумать. — Неуверенно отмахнулась она тогда. Нужно было отказаться, проявить свой эгоизм! Сказать ему «Нет, Йован, я несчастна и ты тоже будешь!». Но она не смогла. Просто не смогла.       Ноги несли её по коридорам башни, в голове был невыносимый гул от роя мыслей. Они смогли, они сдюжили, они решились на такой шаг ради любви. А ведь до этого они признались друг другу, и наверняка у них было не одно свидание! Они смогли - она нет.       «С поцелуями… С объятьями… А может и с чем-то более пикантным…» - Думала она, неуверенно двигаясь вперед, не имея какой-либо цели. Она хотела так же, подойти, заигрывающе подмигнуть и улыбнуться, чтобы позже тайком нежиться в объятьях храмовника и не думать о своем одиночестве. Не плакать в подушку каждую ночь от безысходности, как это делала она. Не терзать себя болезненным вето.       «Мы сами кузнецы своего счастья» - Сказал ей Йован, надеясь так получить помощь подруги, будто бы вдохновляя её на подвиг, о котором сам маг даже не догадывался. И это было странно. Они оба знали заранее, что Лилит согласится, но предугадать это одно, а принять свой внутренний конфликт и зависть – другое.       Лилит молча ненавидела Лили, Йована, их любовь и их чувства. Она даже поймала себя на мысли, что лучше уж его усмирили бы, чем она будет знать, что одна такая несчастная в этом мире магичка, что влюбилась в храмовника и не может получить ответ.       Амелл никогда не была смелой, а тем более бесстрашной. Но почему-то тугой ком зависти заставил её тогда подойти к Каллену, что тотчас начал смущенно заикаться и пытаться оправдаться на тему Истязаний. — Всё в порядке, я не в обиде. Ты должен был бы это сделать и знаешь, я была счастлива, что на Истязании был именно ты. — Девушка улыбнулась, вглядываясь в лицо храмовника и видя его смущенное недоумение. — Я доверяю тебе и была уверена, что ты не убьешь меня, если на то не будет веской причины. Спасибо, что был на страже моей жизни.       Юноша активно закивал, смущенно отводя глаза в сторону и вновь прося прощения. Он понимал, что она не злится и не обижена. Она понимает – это его долг, долг храмовника, он был бы обязан это сделать. Но она не знала, как счастлив он был, узнав, что она всё же справилась. Не видела она и его счастливой улыбки и багрово красных щек, пока он нёс её на руках из зала Истязаний. — Каллен. Давай найдем местечко потише? — Устало произнесла она, но смогла выдавить улыбку. – Я хотела бы побольше с тобой пообщаться. От такого предложения у храмовника перехватило дыхание и он забыл даже то, как его зовут. Она хочет пообщаться с ним ближе. Она хочет узнать его лучше. Она проявила интерес к его жизни, к нему самому, к его... Чувствам? Нет, она же не могла их заметить? Или могла? Зачем она решила так поиздеваться над ним, неужели находит его чувства и заикания смешными? — З – зачем? Мне не положено.. С тобой… Ты же… Правила … — Я же вижу, как ты на меня смотришь, мы будем осторожны, ты мн… — Нет! — Неожиданно громко воскликнул он и яростно затряс головой, пытаясь избавиться от накатившего на него стыда. Он желал этого, желал всеми фибрами своей души и от этого было тошно. Он самый плохой храмовник на свете, ведь хороший никогда не влюбился бы в чародейку, не позволил бы этим чувствам разрастись внутри, как ядовитый плющ. — Мне.. Мне надо идти!       И след его простыл. Амелл подавленно глянула вслед убегающему храмовнику и болезненно прикусила губу, отчасти наслаждаясь привкусом крови. Первая маленькая трещинка в её душе, первый шаг на пути к переменам, из-за которых от прежней пугливой добрячки Амелл не останется и следа.       Лилит любила друзей, но в этот момент она искренне ненавидела Йована и его сисястую жрицу за то, что они счастливы. Они счастливы – а она нет. Чем она хуже своего придурковатого друга?! Ну чем?! Почему у неё никогда не будет счастливой жизни в этой проклятой тюрьме?!       Второй удар пришелся прямиком по болезненной точке. Слухи оказались правдивыми, друг лгал ей, нагло врал ей прямо в лицо, манипулируя её безграничным доверием. Йован на самом деле оказался проклятым малефикаром, лгуном, предателем. Самый болезненный нож в спину всегда от тех, кому ты эту спину уверенно подставляешь, в надежде получить защиту.       Амелл смотрела вслед убегающему некогда другу со слезами на глазах. Она просто не могла поверить, что её так обманули, что её бросили здесь, как пособницу мага крови, на усмирение. Он предал её, бросил её, отказался быть её семьей. Он воспользовался её доверием ради собственной выгоды. Спекулянт, манипулятор, лжец, предатель. Маг крови. Бывший лучший друг.       Грегор готов был рвать и метать, крича на двух обманутых девушек, что молча плакали, каждая от своего вида болезненного предательства от того, кому доверяли всей душой. Грегор кричал, но Лилит не слышала, только смотрела ему за спину, на испуганное и растерянное лицо Каллена, который слышал все угрозы, что направлялись в адрес любви всей его жизни. Усмирение.       Она молча плакала, глядя ему в глаза. В её голубых глазах не было ничего кроме боли, вины и отчаяния. Однако, вина у чародейки была лишь перед ним, перед юным храмовником, который не верил тому, что предстало его глазам. Лилит была предана, отвергнута, брошена, ведь даже Ирвинг не заступался за свою ученицу, молча хмурясь от криков рыцаря – командора. Вся её семья отвернулась от неё, вытерла об чародейку ноги и оставила её умирать, точнее, оставив её на участь хуже смерти. На усмирение.       Резерфорд не верил своим ушам и глазам, он отказывался верить в то, что эта женщина в скором времени станет такой же, как Овейн и остальные усмиренные, будет смотреть на него с безразличием и пустотой. Больше никогда не улыбнется ему в ответ и не станет шептать ему в пьяном состоянии, какие у него красивые глаза, пока он её тащит на плече до женских спален, что она больше не будет угрожающе шипеть на учениц, которые болтают о нём. Что она перестанет быть Лилит Амелл. Она станет просто… Телом. — Ирвинг! Я забираю её с собой, мне как раз нужен рекрут. — Сурово сказал Дункан. — Я воспользуюсь Правом Призыва, если вы решите её не отпускать. — Да как ты…! — Взбесился Грегор. — Укрывать у себя в ордене пособниц магов крови?! Что за сброд у вас там собран?! — Тише, Грегор.. — Парировал Ирвинг, единственный видя взгляды этой парочки друг на друга. — Серым Стражам очень несладко. Думаю, так будет лучше, чем усмирять.       Она не помнила, как ей сообщили, что она уходит на войну, не помнит, как Дункан тащил её за руку к выходу, потому что голова у неё была заполнена лишь одной мыслью. «Я больше его никогда не увижу…».       Их сердца одновременно разрывались в клочья. Он жалел, что не пошел с ней куда-нибудь в тихий уголок, ведь сейчас она была бы в порядке, а не отлучена от Круга Магов и не брошена в пекло войны с порождениями тьмы. Порождения тьмы! Ох, его Амелл не должна воевать, не должна страдать. Она не должна умереть.       Но чем дальше она уходила, тем сильнее накатывал на храмовника страх, ужас, осознание того, что он упустил шанс всей его жизни. «Я больше никогда её не увижу...».