Визави

Он считал себя бесстрашным, но это было иллюзией. Чего тебе еще нужно, Мидория Изуку, человек-тень, спрашивает он себя. Чего еще, кроме как принять свое заблуждение? Разве что своими руками убить Бакуго Кацуки, который поклялся перед всем миром отнять у Изуку жизнь. И от пафоса, с которым он рассуждал об Изуку, как о состоявшемся мертвеце, уголки губ машинально ползут вверх. Это то, чего нет у Изуку – горячность, переизбыток эмоций, потребность шуметь. И информация о том, с кем имеет дело. Изуку знает о Бакуго Кацуки все, словно ходил с ним в один детский сад, в одну школу. Даже в геройскую академию. – Я уничтожу зло! Разорву главаря на куски! – орал Кацуки, обнажая крепкие зубы в жутком оскале. А Изуку лишь улыбался, ловя себя на мысли, что даже не против почувствовать его своей улыбкой. Пугающей, как жаловались соратники по Ассоциации злодеев. Впрочем, после того, как пара из них лишилась языков, эти жалобы сошли на нет. Бакуго Кацуки настолько милый, что ему больше подходит Каччан, восторженно решает Изуку. А затем впервые пробует испытать его силы – борясь с Ному, Каччан и его друзья разрушили целый квартал. Получив от отца, с которым теперь и работал над преображением мира, лишь интеллектуальную причуду, Изуку пытается держать Каччана на мушке. Я смогу убить его сам, убеждает себя Изуку. Я могу приказать тебе, и все будет кончено, думает Изуку. Но так и не использует свою причуду на Каччане. Я могу спустить курок в подходящее время, и тебя не станет, думает Изуку. Но ни разу не делает выстрела. Я могу дождаться, когда стране надоест платить за твои погромы, глупый Каччан, думает Изуку. Тогда ты сдашься. Тогда останемся только мы с тобой. Я – к которому ты придешь, и ты – которого я приму. Ничего не получалось. Каччан почему-то не сдается даже после того, как репутация его становится пугающей, после того, как его долги достигают астрономических сумм. Он продолжает цепляться за иллюзию, что он нужен людям. Оставайся там, ладно уж, милостиво позволяет Изуку. Но ты востребован лишь потому, что я поставляю тебе работу, смеется Изуку, держа Каччана на прицеле раз в тридцатый. На другое утро он по велению души возмещает за него часть понесенного ущерба. Вложение оправдано: охреневшая рожа Каччана мила, как ничто на свете. Изуку сладко спит до следующей ночи, прижимая к себе ее фото. Как это мило – питать иллюзии, что в этом прогнившем мире кто-то способен помочь кому-то бескорыстно. Эти паршивые герои и не могут. На такое способен только Изуку. Недаром Каччан так удивился, дурак! Но Изуку тоже не меценат, он просто платит за то, что ему теперь весело. До встречи с Каччаном жизнь была серой. Это страшно, все время быть озабоченным тем, что какой-то левый, невесть откуда взявшийся мудак вдруг окажется способен стереть эти краски: дымчатую – от взрывов, кровавую, почти карминную – взбешенный взгляд Каччана, песочную – цвета его встрепанных волос... Кто-то может его искалечить или убить. Изуку контролирует город тщательнее, самостоятельно выявляя всех заезжих с сильными причудами. Его Каччан все же не самый сильный. Он просто тот, кто идеально поднимает настроение Изуку, вот и все. Однажды это превратится в настоящую слабость, убеждает себя Изуку. Нужно выстрелить хоть раз. Я ничего не боялся, блядь, напоминает он себе. Теперь боюсь, что терпения дождаться, пока этот дебил решится перейти на правильную сторону – не хватит. Я все еще могу приказать признать себя, вспоминает Изуку, вздыхая, как от обиды. На его стороне интеллектуальное превосходство и сила, но сомневаясь, что лучше использовать, Изуку продолжает колебаться. Сражаясь с противником, Каччан странно озирается по сторонам, будто чувствуя взгляд Изуку. Способен ли он мыслить шире, взлететь из своего жалкого мирка сюда, на крышу, где Изуку выстрелит в него, вынужденный спасать свою жизнь – или же приветливо вскинет руки, роняя его на землю, как в некоторых из своих снов. Глупо считать, что они способны сбыться. Так почему же такой умный Изуку предпочитает убеждать себя, что это – так? Иллюзорный мир дрожит от этого вульгарного шума. Всколыхи звуков цикличны, как барабанная дробь. Это немного похоже на радостное биение сердца. Изуку машинально дирижирует, поднося пистолет к груди – дуло в нужном углу от лба, спусти курок и простись с сомнениями. Человек, который хочет жить так сильно, как Изуку, выглядит самоубийцей на ночной крыше – это забавно. Изуку улыбается настолько приветливо, как только может, словно Бакуго Кацуки сейчас способен увидеть его улыбку. Интересно, чем бы Каччан ответил на нее? Становится еще веселее. Смех Изуку тонет в иллюзии того, что город сейчас разрушится. Обваливается лишь несколько этажей, здание под ногами вибрирует, как карточный домик от легкого дуновения. Изуку весь отдается вибрации. Ощущение полувесомости великолепно. Оргазм немного похож на него, думает Изуку. Интересно, сам Каччан понимает это? Вот бы увидеть его лицо при вопросе – что на свете вас возбуждает, герой? Неужели мысль, что встретитесь с главным своим врагом? Пожалуй, Изуку задаст ему такой вопрос в общем чате на следующем прямом эфире. И получит новую порцию фотографий от своей новейшей системы автоматического слежения. И тогда... Мечты Изуку неуместно сладкие – как десерт посреди острого обеда. Победа Каччана, сложная, казалось бы, уже невозможная, прерывает их. В секунду, когда взрывы стихают, Изуку снова берет Каччана на прицел. Тот явно устал, теперь попасть в него проще – в совсем растрепанного и потного, в оборванном костюме, с загнанным дыханием человека, который предпочтет умереть, но не поднимать головы вверх, чтобы увидеть Изуку. И вот за это хочется убить его! Изуку медленно опускает руку. Он боится не промахнуться.