Точка исхода

Отец был доволен. Изуку не стал даже оборачиваться, чтобы подтвердить свои догадки. Он нутром чувствовал любые, даже самые незначительные перемены в чужом настроении, будто сам был искусно настроенным инструментом. Ну или же просто обладал причудой, способной считывать заодно и это. Вероятно, такая сила пришлась бы к месту. Вероятно, Изуку смог бы даже извлечь из нее хоть какой-то толк, как сумел некогда развить ту, что отец подарил ему на один из дней рождения. Кажется, это было что-то совершенно малоперспективное, вроде энциклопедической памяти, которую вполне можно натренировать и своими усилиями. Но для Изуку — изначально родившегося пустым, изначально никчемного и бесполезного — это был лучший подарок. Оправдание возложенных на него надежд — меньшее, чем Изуку мог отплатить. Жаль только, что он слишком поздно понял, что не все причуды работают одинаково. И уж тем более, что не все они проявляются в детстве, как принято было верить в нынешнем обществе, так толком никуда и не продвинувшемся в их изучении. Ничто в этом мире не существовало без исключений, и Изуку нравилось быть одним из них. А отец, через кровь передавший свою могущественную причуду, лишь с благоволением наблюдал со стороны, как на заложенном им фундаменте постепенно начинают проявляться старания Изуку, пока еще неопытно и робко подбиравшего для себя все новые и новые умения. Такое молчаливое одобрение питало, как вода только-только проклюнувшееся семечко. Когда-то им был и Изуку — был, до тех самых пор, пока не перестал нуждаться в отцовской опеке и не научился принимать самостоятельные решения. На этом его детство закончилось — хотя, о каком детстве вообще можно говорить? — а отец все свои силы направил на Томуру-куна, который, пусть по словам отца и обладал прекрасным потенциалом, но порой вел себя хуже избалованного ребенка. И, тем не менее, каждый раз каким-то образом умудрялся заслужить расположение отца. Каждый разочаровывающе неудачный раз. — Это психология, — наставительно произнес отец. В такие минуты его всегда тянуло на размышления. — Впервые столкнувшись с препятствием, он задумается, как его уничтожить. Нет ничего увлекательнее первых шагов, Изуку. Первых попыток показать всему миру и самому себе, кем ты на самом деле являешься. Каждая — результат. Это и есть развитие. Но в наших силах ускорить этот процесс. Еще ни один план Шигараки Томуры не достиг ожидаемого успеха, хотя амбиции у него всегда были размером с эго Всемогущего. Если не больше. Изуку усмехнулся, припомнив, как кривилось лицо Томуры-куна, когда тот промахивался дротиком в висящую на стене фотографию Символа Мира, и решил промолчать. Изуку вообще многое предпочитал не озвучивать в последнее время, но Шигараки Томура не понравился ему с самого первого дня их знакомства. А уж когда тот начал бессовестно растрачивать труды бессонных ночей Изуку — тем более. — Дюжина Ному, — вместо прямого недовольства протянул он, прикидывая фронт работ, и невольно поморщился. — Не слишком ли? В прошлые разы было достаточно и трех. — В самый раз, — усмехнулся отец. Изуку кожей чувствовал его жутковатую улыбку. — У Томуры-куна на них грандиозные планы. Лига Злодеев собирается нанести визит Ю-Эй. А после нам, вполне возможно, придется готовиться к ответному. Дрожь змеей скользнула по позвоночнику. Изуку размял пальцы, сам до конца не понимая, почему нервничает. — Томура-кун будет дураком, если даст им такой повод, — пробормотал он себе под нос. — А я буду дураком, если снова отдам ему свои лучшие образцы. Потому что в прошлый раз… В прошлый раз Томура-кун практически вручил властям в руки одного из тех Ному, которыми Изуку по-настоящему гордился. Не так уж и часто у него выходило что-то стоящее, что-то действительно удовлетворяющее — пускай Томура-кун и считал, что Изуку способен собрать Ному из грязи и палок. А его голос, когда он самолично заявился в лабораторию сообщить о потерях, был злым, но уж точно не виноватым. В тот момент Изуку едва справился с соблазном использовать Томуру-куна в качестве непосредственной замены. В последний момент помешали мысли о недовольстве отца и изначальной провальности этой затеи: работать с материалом для Ному было легко, тихо, а потому и комфортно, но работать с человеком, который одним присутствием доводил даже Изуку, гордившегося своим терпением к окружающим, но… Разве могло быть по-другому, если все те люди, те лица, человеческие тела, всегда разные снаружи, но такие одинаковые внутри, не вызывали у Изуку никаких эмоций? Странно, но почему-то стало казаться, что когда-то действительно было по-другому. Быть может, когда Изуку еще сам только пытался сделать что-то своими силами — совсем как Томура-кун сейчас — неумело, излишне резко, грязно, бездумно тратя любые находящиеся под рукой ресурсы. Или, может, когда Изуку еще не стал… То время сейчас казалось таким далеким, словно бы никогда и не существовавшим. А все воспоминания о нем — пустыми выдумками больного воображения. Да, точно, в последнее время у Изуку совсем не было нормального отдыха, не с такими энергичными планами воспитанника отца… — Изуку, — раздался голос отца, пытливый и как будто ласковый, но от него вновь до боли свело пальцы, — я несомненно горжусь твоей инициативностью. Но и не вижу смысла в том, чтобы тратить сейчас твое время и силы. Поверь мне, они еще пригодятся. Вам обоим. Это прозвучало странно — незнакомо и непривычно серьезно. Изуку обернулся, впервые за все это время, старательно игнорируя свернувшийся в груди клубок тревоги. Никогда прежде его не обманывала интуиция. Но и отец — тоже, а это значит, что очередная безумная выходка Томуры-куна… — И тогда он точно не сумеет остаться в стороне, — с мрачным удовлетворением продолжил отец, явно снова возвращаясь к тому, что успел проговорить, пока Изуку занимался своими мыслями, совершенно ничего не слыша вокруг — опять взыграла эта дурная привычка, от которой никак не выходило избавиться. — Этот дурак… Всемогущий всегда действует предсказуемо. Он не сможет пройти мимо, все-таки это один из его учеников. Тем более, что геройский класс Ю-Эй в этом году действительно поражает. Иначе бы… А, ты же и сам все прекрасно видел. Не так ли, Изуку? Он знал, как и всегда обо всем знал, пусть даже Изуку и не говорил об этом прямо. Изуку вздохнул, прекрасно понимая, что отрицать нет никакого смысла. Тем более, когда разговор принял настолько серьезный оборот. Он и правда располагал о студентах Ю-Эй информацией гораздо большей, чем должен бы человек его рода деятельности. Но каждый имел право на никому не вредящие слабости — каждый, даже Изуку, настолько погрязший в рутине и скуке, что любая причуда, хоть немного отличающаяся от стандартно-приевшегося набора, вызывала у него неподдельный интерес. Да и лицо его практически не мелькало в криминальных сводках, чтобы привлечь к себе лишнее внимание. Изуку не так часто покидал свою лабораторию, но Спортивный Фестиваль, ежегодно проводимый Ю-Эй, был прекрасным поводом разнообразить жизнь. А также своими глазами увидеть тех героев, что с такой виртуозной легкостью умудрились испортить Томуре-куну настроение на всю неделю. Хотя не то чтобы Изуку вообще беспокоился о его эмоциональном состоянии. Эта вылазка оказалась настоящим глотком свежего воздуха: множество героев, множество причуд, множество информации, в которую Изуку впивался с жадностью оголодавшего человека, никак не в силах насытиться. И он наслаждался этими ощущениями, бесконечно перебирая в мыслях каждый новый факт, отбирая все самое ценное и отбрасывая ненужную шелуху. Гудела толпа вокруг, гудела переполненная голова, и Изуку отчего-то чувствовал себя по-настоящему счастливым, по-детски и глупо, но… Но потом его взгляд сам собой скользнул по головам первокурсников Ю-Эй, зацепился за чью-то светлую макушку и так и не сумел отвлечься на что-то другое. На кого-то другого. Что-то глубоко в груди зазвенело натянутой струной Отец всегда говорил, что в их семье была одна — не причуда, нет, — простая интуитивная способность видеть сильных. Видеть достойных, а ведь их в переполненном причудами обществе осталось так мало. Изуку помнил об этом, конечно же, не мог не помнить, но до последнего считал слова отца банальным расчетом. А теперь понял, что у мира нашлось исключение и на этот счет. — И что же ты думаешь о них, Изуку? — спросил отец, мгновенно разбавляя серьезность изрядной долей иронии: — Не томи с ответом! Должен же я знать мнения моих учеников, я ведь все-таки хороший учитель. Какие они? Изуку вспомнил аромат дыма. Вспомнил яркие вспышки взрывов, широкий, по-звериному дикий оскал, гибко перекатывающиеся под загорелой кожей мышцы. Бешеные, часто сокращающиеся в алой радужке зрачки, выведенные камерой на экраны. И собственное острое, будто рабочий скальпель, желание разобрать Бакуго Кацуки на составляющие, разложить на части, как сложный механизм, как Ному, как очередную причуду, прежде чем добавить ее к уже скрытым внутри. Пробраться под кожу, под кости и плоть, только чтобы ухватить пальцами то невидимое, едва заметное человеческому взгляду — то, что так яростно билось в напряженной до предела человеческой оболочке. То, что до одури хотелось заполучить только себе одному. Изуку вспомнил все это — ясно и четко, будто только вчера вернулся со стадиона — и понял, что улыбается. — Потрясающие, — выдохнул он, не скрывая пробравшейся в голос заинтересованности. Восторга. Чего-то еще, что пока еще сам Изуку не сумел определить. Иногда ему казалось, что он знает о человеке абсолютно все. Иногда ему казалось, что он не знает о человеке совершенно ничего. Именно в такие моменты Изуку терялся больше всего, не в силах понять, кем считать себя самого. И радоваться или же злиться этому непониманию. Но почему-то с каждой мыслью об этом все сильнее начинало казаться, что именно Бакуго Кацуки сумеет столкнуть Изуку с мертвой точки. Осталось только определиться, а хочет ли этого сам Изуку. Отец рассмеялся, как никогда удовлетворенно, и даже приподнялся в своем кресле, чтобы мазнуть широкой ладонью по макушке Изуку — ради этого пришлось даже нагнуться, совсем немного, но редкая, такая любимая с детства ласка стоила любого неудобства. — В таком случае мне можно не бояться наихудшего исхода. Я буду знать, что оставляю свое дело в надежных руках, — проговорил отец, опуская руку. Он вытянулся в кресле и замолк, явно задумавшись над чем-то. И Изуку, посчитав, что разговор окончен, вежливо качнул головой и развернулся к двери. — И все же, Изуку, — голос отца настиг его у самого порога, — разве тебе не хочется узнать, кого именно из молодняка Ю-Эй выбрал наш Томура? Изуку замер. Медленно скользнул пальцами по дверному косяку, пару раз стукнул костяшками, вслушиваясь в глухой отзвук. Он думал о своей лаборатории: о тишине, расчете и привычках, о мертвенной холодности внутри, под пальцами, о пустых, бессмысленных глазах. Он думал о жаре спортивного стадиона: о реве толпы вокруг, о влажных от пота пальцах, о раскаленных перилах под ними, об исступленном стуке сердца в груди и о какой-то странной, незнакомой горечи, скользнувшей вниз по горлу вместе со слюной. Собственные ощущения пугали. Изуку понял, что снова улыбается — до того непривычно болели скулы. — Пусть это будет сюрпризом, — наконец ответил он. — Не хочу в очередной раз разочароваться в Томуре-куне. До Изуку даже донесся его недовольный голос — видимо, отец уже включил громкую связь, — но отвечать не было никакого желания. Сначала нужно признаться самому себе, что в этот раз он действительно с нетерпением будет ждать исхода плана Томуры, каким бы нелепым и глупым он ни был. И какие бы перемены не принес после себя. Струна продолжала звенеть, колеблясь от каждого вздоха. Но больше ее совсем не хотелось заглушать. Ничто в этом мире не существовало без исключений. Изуку хотелось верить, что где-то глубоко внутри, возможно, пока еще даже не зная об этом, Бакуго Кацуки — точно такой же.