Осколки

Курапика сглотнул сдавливающий дыхание комок и сделал шаг. Он мог и вовсе не возвращаться в разграбленный, покинутый хозяином дом, усеянный обломками и осколками, но все равно передумал, бессильный оставить на произвол судьбы потерявшую все девчонку, изможденную слезами до невозможности сопротивляться сну среди запахов спирта, формалина и гниющей плоти — прекрасной коллекции, приносящей удовольствие той, что понятия не имела о ценности жизни, как чужой, так и своей. Цена Неон, по меркам жестокого мира, которому она, сама не зная того, принадлежала, была отныне куда скромнее, чем прежде: тонкая, бледная девочка, такая слабая с виду, хрупкая, как осколок стекла, совсем не красавица, с синяками на вспухшем лице, миленькая, не больше, неспособная понять, насколько близко стоит к ней смерть, не имеющая ничего, чтобы временно откупиться от нее, как от кредиторов отца, она... Осколок под ногой печально хрустнул, и Неон вздрогнула на постели. Курапика застыл, несколько долгих мгновений беспрерывно наблюдая, как спокойно вздымается ее грудь под тонкой тканью, так беззащитно и так спокойно, будто вокруг ничего дурного: ни мафии, ни мерзости, бывшей когда-то для нее предметом гордости, а для Курапики — отвращения и страха. Глупец Лайт Ностраде, обезумевший от перспектив пасть на самое дно этой жизни, разгромил вложение капиталов вместо того, чтобы попробовать их продажей отбить часть затрат. Наверняка он, так бездумно не жалевший ничего ради дочери, еще был способен хоть на чем-то нажиться. И, опомнившись, вернувшись в особняк, из которого он так трусливо бежал, он мог попытаться продать саму Неон, утратившую разом и дар, и возможность жить в безопасности. Да он способен и убить ее в пьяном гневе, сделать калекой, настолько неполноценной, что причудливо переломанные кости могут вызвать интерес у охотников за частями тел. Невозможно поверить, что отец хоть немного любит Неон, иначе как бы он мог вырастить из нее чудовище? Лайт был привязан к тому, что позволяло ему возвышаться, и совсем не готов был отступить от завоеванного, не свалив собственной вины на другого. Курапика вздохнул и продолжил путь, бесшумно ступая между мусором на полу. Кем были все эти люди, отдавшие жизни за то, чтобы взбалмошная, глуповатая девочка могла любоваться теперь их растерзанными на части останками? Наверняка они были схожи с Курапикой и самой Неон: биение их сердец менялось от радости и от грусти, они питали надежды и страхи, любили кого-то на этом свете или хотя бы имели привязанности. На этом свете не так уж и много людей, не привязанных вообще ни к кому, Курапика убедился в этом. Даже Куроро, его злейший враг, теперь прочно связан с ним самим невидимой цепью. Курапика не смог убить его, и в том была частичка вины Неон, которую убить сейчас не составляло никакого труда. Курапика уже убил одну женщину, это было совсем не сложно, почему бы и нет? Разве смерть не лучшая судьба, чем... Неон печально вздохнула во сне и разомкнула губы. Курапика затаил дыхание, не понимая, почему вдруг ему так жарко. Он уже видел ее обнаженной — на съемке с видеокамеры, перед тем, как удалить ее. И ничего не почувствовал — ни влечения, ни интереса. И сейчас его вело нечто иное, напомнил себе он. Ведь правда? Это она виновата, Неон, напомнил себе Курапика. Не будь сбыта, никто бы и никогда не подумал вырезать глаза у его любимых, ни в чем не виноватых друзей и родных. Такие, как она, поправился он, напоминая себе и о том, что если бы Неон знала правду о том, кто он, то, громко хлопая в ладони, приказала бы вырвать и его глаза. Но даже представляя все это, Курапика все равно не мог ни лишить ее жизни, ни оставить одну. Он должен был подобрать этот осколок, не такой уж и тяжелый, если быть честным перед собой. Курапика смог бы оплатить ее же деньгами ее учебу в каком-нибудь пансионе, или тихую жизнь в деревне, чтобы однажды... Нет, он вовсе не собирался однажды, убив всех Пауков, вернуться к ней. Он склонился над Неон, такой растяпой, совсем не ощущающей, что кто-то вошел в ее спальню, почти притронулся к ее шее, тонкой, что достаточно лишь небольшого нажатия — и мертвая Неон станет такой же, как ее любимые вещи — куском разлагающейся плоти. Курапика коснулся выдыхаемого ей воздуха, теплого и ласкающего пальцы. Неон беспомощнее, чем был мой клан, подумал он, ведя рукой вниз, так, чтобы ладонь замерла против ее шеи. В мире, сделавшим их теми, кто они есть, не могло быть Неон Курута. Ей, дуре, больше импонировал Куроро. В комнате стало еще теплее, и уже притерпевшемуся к зловонию Курапике показалось, что он задыхается. Что его собственное сердце сдавила цепь: он видел и те пленки, на которых Неон смеялась и кокетничала с Куроро, чего никогда не делала с ним, считая, что ограничение ее свободы — вина Курапики. Эти претензии были не лишены справедливости, но разве Курапика виноват, что в их мире люди с редким даром предвидения такой же дорогой товар, как и красные глаза Курута? Едкая темнота, подобная разлившейся вокруг отраве, заволокла сознание. Курапика не понял, когда навалился сверху на Неон, сминая своим ртом ее губы. Без него Неон была бы уже мертва. Она принадлежала ему — он ее заслужил. Он и только он должен обладать ею, он, а не чертов Куроро со своей фальшиво-невинной улыбкой. Чтобы черви сожрали его — первое, чего Курапика хочет в жизни. А Неон — наверное последнее, ведь это же совсем ничего, если он возьмет для себя немного, после он даст гораздо больше. Рука Неон, вначале больно хлеставшая, податливо соскользнула на простыни, и Курапика понял, что не так уж неправ. — Это ты, — почти радостно сказала она, прекращая сопротивляться, и Курапика стало спокойно и хорошо, словно его с Неон не окружали сейчас осколки их жизней. Я же совсем не люблю ее, я ее ненавижу, напомнил себе Курапика, так почему я готов был убить ее, чтобы только не доставалась другому? Разве это не тоже самое, как заспиртовать кого-то в банке, присвоив себе? Мысли путались, причиняя невыносимую боль. Одну женщину он уже лишил жизни. Пусть даже она и была преступницей, но он — убийца. Вторую, совершенно беспомощную, он... Дрожь Неон отдавалась в теле. И Курапика вдруг изумленно понял — это он громко плачет, уткнувшись Неон в объятия. — Прости, я... — начал было он, не зная, что вызывает у него больший стыд — неприличный тон или ни с того ни с сего случившаяся истерика, такая неуместно-неловкая, жалкая, глупая, позорная... — Ты все еще мой, — тепло и почти ласково сказала Неон, неловко гладя его по плечам. Таким голосом, будто именно Курапика был главным ее сокровищем. И на долю секунды он ощутил себя запертым в укупоренной банке, причем добровольно. Неон всхлипнула у самого уха и сочувствующе зашептала: — Я знаю, что такое плохо, правда. Неон поможет тебе. Она была готова помогать и ему, вспомнил Курапика, но не ощутил в себе прежней ярости. Ревности, уточнил он, приходя к мысли, что Неон просто может быть куда лучше, чем он когда-то предполагал. Что она просто действительно может искренне желать оказывать помощь окружающим людям, по неискушенной наивности останавливая свой выбор не на тех людях — на опасных преступниках, каким, кажется, становился и сам Курапика. Прямо под стать Паукам. Но беспорядок вокруг не давал забыть, чем Неон была счастлива обладать. Как ты можешь сравнивать наши потери, едва не произнес Курапика, но вовремя одернул себя — кому-то страшно потерять и один дженни, а другого не испугает и потеря дочери. Как, к примеру, господина Лайта. Кто-то должен находить чужие потери, если они восполнимы. Как Курапика отыскал в себе немного странной нежности к Неон: — Помоги, — попросил он, хотя изначально пришел сюда в уверенности, что это Неон необходима его поддержка. При всех чудовищных недостатках в Неон скрывалось что-то, способное заменить собой ненависть, которой Курапика жил. И виновата она не многим больше. Вдохнув полной грудью запах смерти, Курапика потерся лицом о плечо Неон, словно пытаясь осушить слезы. Пальцы Неон на мгновение вздрогнули, но она так и не отстранилась.