Left Alone

— Хорошего вам отдыха! — Хосок высовывает голову из-за дверного проема и машет своим донсенам, которые решили на каникулы остаться в общежитии. Его шляпа Санты сползает в сторону, когда он отводит резко голову, радостно поворачиваясь лицом на улицу и закрывает дверь с громким стуком. Минхёк и Чангюн переводят взгляды друг на друга, вопрос висит в тишине. "Что делать сейчас?" Старший через секунду посмеивается, поворачиваясь и опускаясь на диван. — Теперь совсем одни… — говорит Минхёк, ухмыляясь и смотря на него в упор. Достаточно одного взгляда, чтобы Чангюн растаял. Это практически заставляет его сердце остановиться на мгновение. Чангюн нервно сглатывает, пробормотав что-то про написание текстов, и убегает из комнаты, не дожидаясь ответа. Минхёк только смотрит, как он уходит, в его глазах вспыхивает веселье. Раньше он сомневался в своем решении не покидать общежитие на праздники. Теперь, увидев, как макнэ так нервно реагирует на него, он знает, что принял правильное решение. "Я не знаю, смогу ли я сделать это, хён..." Чангюн пристально рассматривает текст, который он отправил Чжухону всего две минуты назад. Наконец, как раз перед тем, как макнэ посылает очередную отчаянную просьбу о помощи, приходит новое сообщение: "Мы обсуждали это, Гюни... Вы остаетесь наедине с Минхёк хёном. Расскажи ему о своих чувствах и все будет в порядке. Возьми и сделай это. Бог видит, что группа страдает из-за этого..." "Хён, я знаю, что будет. Будет лучше, если я промолчу..." "Чангюн-а, прекрати это прямо сейчас. У тебя все будет хорошо. Просто... Иди... Приготовь ужин, включи хорошую музыку… Просто расслабьтесь." Чангюн делает паузу, подозревая, действительно ли Чжухон отправил это последнее сообщение. Его подозрения подтверждаются в следующем сообщении. "Прости, Чангюн... Кихён хён украл мой телефон." "Не смейте даже говорить, что это был плохой совет!" - Приходит через секунду, только на этот раз с собственного телефона Кихёна. Чжухон отвечает через секунду, жалуясь на старшего. Чангюн раздраженно вздыхает, закрывая вкладку и откладывая телефон в сторону. Конечно, эти-то двое были вместе... Они встречаются месяц, так что они все еще в фазе медового месяца. Чангюн просто не может дождаться, когда Чжухон будет потрясен непрекращающимся ворчанием Кихёна и расстанется с ним. Он скучал по тому времени, когда рядом с ним постоянно был его любимый хён... Макнэ дуется, глядя в потолок. Он должен признать, что совет Кихёна вызвал отклик в его душе. Может быть, если бы он заказал на ужин какую-нибудь любимую пиццу Минхёка и, возможно, включил бы какую-нибудь музыку… Может быть, тогда бы с его груди сошёл этот груз, который он прятал месяцами. Через несколько часов в входную дверь постучали. Минхёк отрывает взгляд от телевизора, хмурясь от того, что сегодня не показывают ничего интересного. Он как раз собирается подняться с дивана, чтобы открыть дверь, когда Чангюн внезапно выбегает через комнату, распахивает дверь и бросает деньги в руки незнакомца только для того, чтобы получить коробку для пиццы взамен. Сердце Минхёка чуть ли не переворачивается в груди при виде пиццы. — Что это, Гюни? — спрашивает Минхёк, когда Чангюн подходит к нему с самой большой пицце, которую Минхёк когда-либо видел за всю свою жизнь. Она пахнет восхитительно, все этот сыр и соус смешиваются вместе, создавая лучший аромат. — Я подумал, что ты, возможно, голоден, — объясняет Чангюн, слегка покраснев, — Поэтому я заказал нам на ужин это. Минхёк быстро освобождает местечко для младшего. Он протягивает руку, чтобы потянуть за пухлое маленькое личико Чангюна, и перестаёт это делать только тогда, когда решает, что макнэ уже достаточно поскулил. Затем они полностью сосредотачиваются на свежей пицце. Как только пицца уже почти съедена, Минхёк вытирает свои жирные руки об джинсы и удовлетворенно вздыхает, возвращая свое внимание к телевизору. — Это была отличная идея, Гюни, — хвалит Минхёк, слегка улыбаясь, наблюдая, как Чангюн нервно краем глаза смотрит в телевизор. Когда он так нервничает, он такой милый, Минхёк даже с трудом сдерживает себя, чтобы не поцеловать его прямо сейчас. — Х-Хён... — бормочет Чангюн, жуя нижнюю губу. Минхёк смотрит на него очень внимательно, но младший, кажется, не в состоянии даже посмотреть на него в ответ. Вместо этого он смотрит на сверкающую рождественскую елку, которую нарядил Кихён. Перед ними по телевизору играла тихая мелодия, и между этим и тусклым - некоторые могут сказать романтическим - освещением, Чангюн внезапно почувствует в себе волну гордости. Он посмотрел на Минхёка, который так ярко ему улыбался. Это выражение, кажется, осветляет всю комнату. — Ты хочешь потанцевать, хён? Минхёк не может не посмеяться над, казалось бы, глупым вопросом. Но он кивает, прежде чем отговорить себя от этого, решив согласиться. Он стоит, протягивая одну руку, только наполовину скрытую его слишком большим свитером. Усмешка Чангюна только усиливается, когда он берет руку, и позволяет старшему вести его ближе к коридору, где у них будет побольше места для танца. Чангюн может поклясться, что Минхёк слышит его сердцебиение, когда он приближается к груди старшего. Внезапно он очень благодарен за тусклое освещение, так как это помогает скрыть его румянец на щеках. Звуки эмоциональной сцены изливаются из телевизора, и Чангюн не может удержаться, но громко сглатывает, когда ведущий мужчина начинает изливать свое сердце прекрасной женщине перед ним. Он нервно облизывает губы, слегка отодвигаясь, чтобы встретить теплый взгляд Минхёка. — Хён... — бормочет он, чувствуя, как все его мыщцы напряглись, — Хен, ты мне нравишься. Ты мне нравишься больше, чем друг, больше, чем просто товарищ по группе... Ты мне безумно нравишься, и я не могу с этим ничего поделать. Минхёк хранит молчание, просто улыбаясь своему донсену и не показывая никаких признаков того, что слышал его. Чангюн немного хмурится, удивляясь, что старший не реагирует. — Извини, если это отрицательно сказывается на нашей дружбе или если я рассердил тебя этим. Но я ничего не могу поделать. Это то, что я чувствую, и… — Чангюн-а, — наконец усмехается Минхёк, и рука поднимается, чтобы обхватить щеку младшего. Его глаза сияют ярче, чем любой рождественский свет, который когда-либо видел Чангюн, и его взгляд заставляет его затаить дыхание, — Ты не думаешь, что я знаю? Я могу даже точно сказать, когда начал тебе нравиться. — Тогда почему ты ничего не сказал? — он требует, делая вид, что расстроен, несмотря на то, что они оба знают, насколько он действительно рад. — Потому что я знал, что ты сам хотел мне сказать это, — просто говорит Минхёк, пожимая плечами, — Я не хотел отнимать у тебя этот момент. — Я бы хотел сказать... — бормочет младший, его взгляд упал на свитер Минхёка, — Что это было довольно нервозно, — признается Чангюн. — Ну что же, — говорит Минхёк, указательный палец ухватился за подбородок Чангюна и заставил его взглянуть вверх, — Позволь мне... — затем он наклоняется и целует младшего, быстро, одним касанием, который заставляет сердце младшего практически вырваться из его груди. — Ты действительно думал, что будешь играть со мной все это время? — Чангюн спрашивает, уже приподнимая пятки, чтобы снова приблизиться к Минхёку. Теперь его очередь поцеловать Минхёка, его глаза закрываются, когда он прижимается так близко, как только возможно. Минхёк весело смеется сквозь поцелуй, его руки опускаются, обвивая талию макнэ. Они возвращаются к дивану, их губы практически приклеены друг к другу. Их руки блуждают по телу друг друга, по-видимому, пытаясь наметить каждый сантиметр. Они понимают друг друга лучше без слов. В конце концов, сонливость от такого тяжелого ужина поражает их. Они все еще целуют губы и кожу друг друга, не желая, чтобы это закончилось, но уже с меньшим напором, чем раньше. Они засыпают вот так, обнимаясь на диване, держась друг за друга, как будто от этого зависит их жизнь. Когда они просыпаются, то не могут точно сказать, спят ли они до сих пор или нет, события ночи прежде всего кажутся чудесным сном, из-за которого они никогда не хотят проснуться.