Реальность такова: пустая прихожая, дым в зале, Ночи у компа и я раздавлен. Немой свет нашей розовой лампы, Вкуса нежности почти не осталось... (с) Бумбокс
Джонгхен сбросил звонок и прижал обе руки к пылающему лицу: слезы почти рекой стекали по щекам. Он терзал себя мыслями, сомнениями. Ему было страшно. За последние полгода не было и дня, когда он оставался где-то один. Он так привык чувствовать себя кому-то нужным, привык к ощущению, что его кто-то ждет дома, что он не один... И теперь, осознавая, что его мальчик, его малыш-лисенок попал в беду, что он не утешит его и не сгладит печали всего одним своим задорным смехом и доверчивым влюбленным взглядом и что теперь Кибом сам нуждается в поддержке, мысли терзали Джонгхена. Он готов был броситься туда, назад, наговорить кучу ерунды, лишь бы его мальчика отпустили, даже ценой того, что он бы сам оказался за решеткой... Лишь бы этот парень больше не страдал. Закрывая глаза, он видел его полные слез бездонные глаза, глаза, видевшие и страх, и боль, и отчаяние... Кибом не заслуживал этого. Джонг поднялся и побрел к своей машине: контуры размывались, и он то и дело спотыкался, заплетаясь ногами, или ударялся о незамеченные ограждения и мусорные баки. В машине было холодно, но все еще витал сладковатый запах джонгхеновского одеколона, смешанный с собственным кибомовым запахом... и это сводило юношу с ума... Будто вот он здесь, рядом, просто молчит, сейчас Джонгхен позовет его, и тот промычит невнятно, сквозь сон, чтобы Джонг не мешал ему, что он устал и чтобы Джонг отвез его домой... Но, произнеся тихо "Бомми?..", Джонгхен так и не получил ответа... Глаза снова наполнились слезами. — Я должен был защитить его, должен был не дать им его забрать... почему он там, а я сижу, совершенно свободный, здесь?.. Я же поклялся защищать его! — бормотал Джонгхен, опуская голову на руки, сложенные на руле. Часы возле спидометра показывали начало первого ночи, и ехать в гости к другу было уже поздновато... Джонг встряхнул головой и надавил на педаль газа, тут же срываясь с места. Его встретили уже совсем пустые городские улицы и едва горящие фонари... словно весь город вымер, словно больше никого не осталось. Когда Джонг доехал до дома, он еще долго просто сидел в машине, выключив двигатель и сверля взглядом входную дверь. Он боялся зайти домой и почувствовать там пустоту, не ловить ничего, кроме собственных шагов, и в одиночестве согревать собственную постель... Все то, что он так долго делил с непослушным взбалмошным Кибомом... Все то, в чем он так нуждался сейчас — чье-то присутствие.Я помню каждую деталь, Эти слайды отравляют память, Но я все листаю, В надежде застать на миг сказочный рай, В котором спрятаны все наши тайны... (с) Бумбокс
Как Джонг и предполагал, гостиная встретила его звенящей тишиной. По коридору гулял слабый ветерок, врывающийся в дом из открытого окна. На ковре валялся забытый пульт от телевизора, а сам тот стоял, чуть обуглившийся и тоже теперь беззвучный... Джонгхен вздохнул, проходя и садясь на диван. Тишина. Вокруг была тишина, такая угнетающая и вяжущая, что он даже слышал свое сбившееся дыхание... слышал, как бьется его сердце, словно оно было не в груди, а где-то совсем рядом, большое и стучащее как птица, запертая в клетке — быстро, тревожно. Сквозь приоткрытую дверь ванной Джонг увидел валяющиеся на полу брошенные Кибомом пижамные штаны. И он в надежде стал вглядываться в пустоту, ожидая, что вот-вот тот выйдет из-за угла, обернутый в полотенце, скажет Джонгхену, чтобы тот престал на него "странно смотреть" и скроется в спальне... Джонгхен бросил взгляд на комнату, но и там было пусто и тихо... И как бы он ни старался прислушаться, как бы ни пытался услышать звук размеренного сопения Кибома на постели — там было тихо. Там никого не было...В ванной музыка на всю катушку, грязные бокалы, Замученные струны верной гитары, Детали, которых нет... Мои воспоминания. Ночью... мне показалось, что ты обнимала меня. (с) Бумбокс
Джонг поднялся и побрел в комнату, на ходу расстегивая рубашку и тут же небрежно бросая ее на пол. Затем стянул штаны, отшвырнув их ногой в сторону, а следом, поочередно прыгая то на одной ноге, то на другой — носки. В одних трусах он безвольно шлепнулся на постель и раскинул руки в стороны, пытаясь нащупать хоть что-нибудь, за что можно было бы зацепиться... и обнять. Тишина угнетала, он ворочался из стороны в сторону и никак не мог сомкнуть глаз. Образы то и дело возникали в голове: вот Кибом осторожно садится рядом, смотрит на него, касается своей хрупкой ладошкой его щеки, а потом, когда Джонгхен тянет к нему свои руки, тут же подрывается и исчезает, растворяясь в тени воспоминаний... А следом появился новый образ, как он жмется к нему, зарываясь носом в шею, и что-то сладко бормочет во сне. Джонг грустно вздохнул — без Кибома все не то. — Я болен им, — заключил он и сел на постели. Часы на тумбочке показывали половину пятого утра, а за окном все еще было очень темно. Сон не шел, и Джонгхен знал, что завтра у него будет непростой день, но мучить себя попытками заснуть было бессмысленно. Он поднялся, тут же обувая ноги в розовые мягкие тапочки Кибома, и отправился на кухню, сделать себе что-то перекусить. Дойдя до холодильника и легким движением распахнув дверцу, он вспомнил, что вчера так и не заехал в магазин и есть нечего. Он беспомощно посмотрел на забытую вчера утром пустую сковородку, а затем на шкафчик с крупами, где сиротливо стояла одна полупустая пачка риса. — Без Ки... ощущение, что это и не мой дом вовсе, — обреченно вздохнул он, опускаясь на стул. В доме все так же было тихо настолько, что было слышно, как тикают в коридоре большие настенные часы, как шелестят голые ветви за окном и как одиноко бьется в груди сердце. *** Выходя из дома, Джонг то и дело прокручивал в голове слова, которые собирался сказать Джинки. Слова, что заготовил для юриста... и еще много разных диалогов, которые собирался вести в ближайшее время. Он надеялся и тихо про себя молился, чтобы все обошлось и его мальчик поскорее оказался рядом с ним дома, а все это побыстрее забылось как страшный сон. Придя в офис, он первым делом проскользнул в кабинет друга и плюхнулся на стул рядом с его столом. — Привет, — немного подавленно и устало бросил он, и Джинки кивнул в ответ. — Привет, Джонги, — он дежурно улыбнулся и сложил бумаги, что держал в руках, рядом на столе. — Я поговорил с Миной, и сегодня в обед она скажет ответ, — и, поймав нервный и обеспокоенный взгляд друга, тут же поспешил его успокоить: — У нас есть на примете парочка очень хороших знакомых и специалистов: кто-то точно будет свободен и согласится, не переживай! Джонгхен хмуро кивнул и отвел взгляд к окну. Там кружились и падали крупные хлопья снега, оседая на и так уже запорошенных подоконниках и голых ветках деревьев. — Послушай, Джонг, — спустя какое-то время снова заговорил Джинки. — Я знаю, что ты переживаешь, что ты волнуешься... но, сидя здесь, ты не добьешься ничего, и, если не уйдешь к себе — Хенсон будет в ярости. Джонг сухо усмехнулся, тут же представляя красное от ярости лицо старшего по его отделу, и поднялся. — Я не могу усидеть на месте и ни на чем сосредоточиться... — он поджал губы и пожал плечами. — Посижу у себя за столом, встретимся на обеде... Надеюсь на тебя, — Джонгхен махнул рукой и вышел из кабинета. А Джинки лишь обеспокоенно посмотрел ему вслед.