На спор

      В этот день с раннего утра всё встало с ног на голову, причём для всех живущих в доме Эдварда Нигмы, которому пришлось сегодня не идти на работу, несмотря на разрывающийся от звонков телефон. Что странно, даже Пэм отложила дела по отмщению какому-то олигарху за уничтожение большого участка леса за чертой города. Причина была проста — Элис сегодня чувствовала себя категорически плохо.       Судя по непрекращающимся приступам тошноты, побелевшей на несколько тонов коже, затуманенно-отрешённому взгляду и мелкой дрожи, их четырнадцатилетняя дочь отравилась. Эдвард, еле держа себя в руках от волнения, на всякий случай поджидал её за дверью уборной — в таком ужасном состоянии Элис ведь и лишиться чувств может на ровном месте.       Наконец, Элис, тяжело опершись о дверной косяк, вышла после очередного приступа тошноты — Риддлер практически ловит её, когда она оседает на подкашивающихся ослабевших ногах.       — Сама дойдёшь или донести? — хмуро спросил Нигма. В обычном бы настроении его дочь недовольно фыркнула и демонстративно-самостоятельно ушла, но сейчас у неё попросту не осталось сил на беспочвенные споры — он без лишних слов понимает, что лучше будет самолично донести её до дивана; Элис даже не сопротивляется и артачится, когда оказывается в сильных отцовских руках.       Памела уже приготовила травяной чай, обладающий всеми целебными свойствами для облегчения симптомов отравления, и фактически всупонила дочери в обессилевшие руки кружку со знаком вопроса (других в этой семье попросту не было), Эдвард же садится рядом с подрагивающей от недомогания Элис и помогает ей держать чай.       — Давай начистоту, милочка: ты без спроса что-то сорвала в оранжерее? — Риддлер угрожающе сузил зелёные глаза, переведя обвинительный взгляд на опешившую Плющ: — Я же тебе говорил, Пэм, не держать дома ядовитых растений!       Айсли вздрагивает, как от удара, — в другой бы ситуации она определённо отвесила Эдди ответную колкость, но лицезрение побелевшей, как полотно, Элис под его боком, напрочь отбивает у женщины желание спорить и оправдываться. Плющ нервно скрещивает руки под грудью и, старательно скрывая дрожь в голосе, мягко обращается к дочери:       — Цветочек, ты ведь прекрасно знаешь, какие плоды можно есть, а какие нет. Ты же ведь не маленькая девочка и не ела, скажем, тисовые ягоды или волчьего лыка, — Пэм нервно усмехается, но внимательно вглядевшись в осунувшееся лицо девочки, без тени смеха, встревоженно и с напором поинтересовалась: — Ты ведь их не ела, так? Ты же знаешь, как они выглядят? Помнишь, я тебя учила?       С каждой секундой затянувшегося молчания обессилевшей Элис, которая грозилась лишиться сознания, взгляд Эдди становился всё более колючим в адрес Памелы, да и ей самой становилось не по себе от мысли, что Элис из любопытства или по глупости могла отравиться ядовитыми ягодами.       — Нет… — хрипло выдохнула она, обессиленно положив голову на плечо отцу и через силу дыша — Риддлер, непонятно, стремясь ли успокоить себя или её, машинально приобнял дочь за плечи и прижал к себе. — Я… растения… не при чём.       — В чём тогда дело? Что ты съела? Гнилое яблоко? Заплесневевшую клубнику? –Элис опять еле-еле заметно качает головой:       — Я… проиграла Гэри в споре… он… сказал мне съесть свиную отбивную… и вот… с тех пор…       Медно-рыжие волосы на затылке Загадочника противно зашевелились — это вполне в стиле его дочери: по глупости вляпаться в неприятности по самое горло, а потом расхлёбывать последствия собственных безрассудных решений.       — О чём ты думала? — Нигма едва не срывается на отчаянный вопль — Элис с детства не переносила и не ела никаких продуктов животного происхождения, будь то мясо, рыба или даже молоко. Что странно, она никогда не чувствовала себя плохо и не испытывала недостатка в питательных веществах — наоборот, в растениях было всё необходимое для неё. — Ты же вообще не ешь мясо!       — Это дело чести — достойно встретить поражение в споре, — протестующе нахмурилась через силу Элис, на что Эдвард едва сдержался, чтобы не влепить дочери нехилую затрещину — иногда она вела себя хуже неразумного ребёнка:       — Это дело глупости! — сердито рявкнул Нигма.       Пэм, видя, что Элис уже из последних сил держится в сознании, подсела к дочери с другой стороны, успокаивающе поглаживая её по руке и кинув на Риддлера осуждающий взгляд:       — Эдди, не сейчас.       — А когда, как не сейчас?!       — Ей и так нехорошо, — резонно заметила Плющ, проводив резко вскочившую и умчавшуюся в сторону уборной дочь сочувственным взглядом. — Оставь её пока что в покое — нотации прочитать всегда успеешь.       Помрачневший Риддлер с каменным лицом и горящими зелёными глазами — признак его высшей точки кипения и злости. Нигма нервно сжал ладони в кулаки, до вздувшихся сине-изумрудных вен сквозь бледную кожу, а голос звучал угрожающе тихо и спокойно, но это не предвещало ничего хорошего:       — Клянусь, я самолично с Эдгаром переговорю на эту тему, и пусть только Марк попробует за него заступаться!       — Да и твоя дочь хороша — поддалась на провокацию, — верно подметила Памела, чуть сощурившись и прислушиваясь к звукам из уборной — не упала ли Элис там в обморок? Плющ обречённо выдохнула, прикрыв глаза и покачав головой: — Когда ей станет лучше, поговори с ней на эту тему спокойно, без обвинений и воплей. И да, чем беситься и сотрясать гневными тирадами воздух, сходи-ка к Элис и отнеси её в спальню — ей сейчас нужен покой и забота, а не осуждение.       Покачав головой, без лишних слов Риддлер встал с дивана и направился за дочерью. Памела прекрасно понимала, что он злится, потому что сильно переживает за Элис, не больше. А переживает, потому что по-отцовски дорожит ей и любит.       По сути, их связывает исключительно дочь. Ради неё они могли на время забыть о разногласиях, так сказать, зарыть топор войны. Или же всё-таки какие-то чувства у неё остались к Риддлеру? Памела уже и сама не знала. Да и вряд ли хотела знать ответ на этот вопрос.       Иногда загадки так и должны оставаться загадками. Этот урок от Эдди она неплохо усвоила.