Шорохи

Солнце уже припекало, и Аня то и дело доставала из сумки бутылочку минералки, делала несколько жадных глотков на ходу. Шагать было легко: широкая тропинка, давным-давно вытоптанная, вела чуть под уклон, туда, где редкий березняк становился гуще, между белыми в пятнышках стволами проглядывали тёмные, корявые. Аня не могла отсюда разглядеть, что за деревья подступили вплотную к тропе, но они сулили более надёжную тень — и, быть может, прохладу. Пока что оставалось только расстегнуть молнию джинсовой куртки и обвязать её вокруг бёдер, подставить голые плечи солнцу, бьющему сквозь листья. Кожа белая совсем — так и обгореть можно, в этом леске, похоже, крем от солнца нужен не меньше, чем на югах. Аня достала телефон, сверилась с навигатором. Она шла правильно, и идти предстояло ещё где-то полчаса. Можно и быстрее, но смысл? Только устанешь, запыхаешься, да и появляться перед всеми всклокоченной, взъерошенной — не лучшая идея. Интересно, все уже добрались или кому-то, как ей, задержаться пришлось? Если бы Корсаков, как все нормальные преподы, не ставил зачёты на выходной, она могла бы приехать с утра вместе с Лизой, Ромой и Сашкой. Но ведь десять утра в субботу — лучшее время, чтобы рассказывать об изменениях в Земельном кодексе. По крайней мере, Корсакова не убедишь в обратном. Ну да ладно, заветная подпись в зачётке есть, и на автобус она успела. И голову уже не так печёт. Интересно, что за домик Лиза с Сашкой сняли? На фотках — очень миленький, бревенчатый, и не такой уж маленький, в два этажа. Все должны поместиться. Вечером можно шашлыков нажарить и сидеть у костра, смотреть, как небо тоже горит ярко-оранжевым, а потом гаснет. Интересно, а речка далеко? Сашка говорил, идти по оврагу минут десять. Надо глянуть, что за овраг. Может, там ноги проще переломать, чем до воды добраться, а может, овражек вроде того, в котором она на санках скатывалась ещё до школы. Лиза упоминала, с ними будет ещё кто-то из её знакомых, не с универа. Ну, Женьку из кружка рисования Аня и сама знает… хотя не факт, что та решится ехать. Женька так смешно округляла глаза — они и без того у неё немного похожи на совиные: большие, янтарно-карие. Она что-то несуразное твердила про заблудившихся туристов, про опасных змей — как будто здесь тайга непролазная. Трасса в паре километров, кругом цивилизация. А в чащу незачем забираться. Уф, наконец-то тень, уже не так жарко. А воздух влажный, тягучий, дышится тяжеловато — быть может, через несколько часов придёт гроза, но к тому моменту Аня уж точно окажется под крышей. Что там навигатор говорит? Уже близко. Над тропинкой то и дело нависали тонкие ветки, тянулись наискось. Аня осторожно отводила их в сторону, пригибала шею. Пару раз над ухом зудели комары — она отмахивалась, не пытаясь прихлопнуть. По такой жаре их мало, вот к вечеру, может, придётся достать спрей. Узловатые стволы расступились как-то вдруг, и перед Аней протянулась блестящая на солнце полоса рельсов. Между шпалами буйно разрослась трава, даже розоватые кругляшки клевера кое-где пробились. Пути убегали далеко-далеко, за поворот, разрезая лес пополам, и Аня невольно приложила руку козырьком ко лбу, пытаясь разглядеть, что же там, у горизонта. Ветер зашуршал листвой, словно подтолкнул её в спину, и ей показалось вдруг, будто она слышит слабый свисток поезда. Конечно, никаких поездов здесь быть не могло, пути брошены давным-давно. А есть ли они вообще на карте? Аня осторожно переступила через рельсы раз, другой, вновь полезла за телефоном. Как же всё-таки навигатор зарядку ест: только что было не меньше половины, а теперь уже мигает красным. И программа не грузится толком — одни зелёные квадраты на экране. Выудив портативный блок питания со дна сумки, Аня впихнула шнур в телефон и зашагала дальше. Тропа уже совсем сузилась, и уклон стал сильнее — кое-где ботинки скользили по рыхлой песчаной почве. Аня опасливо косилась на заросли по бокам: кто там шелестит? Вдруг змея? Ромка, впрочем, говорил, что змеи — ерунда, вот клещей в самом деле надо опасаться. Аня машинально провела ладонью по голой шее, по спине. Кажется, всё в порядке. Вот только навигатор совсем завис. Ничего, она должна выйти к домику уже вот-вот. Хотя никто не говорил, что домик в таком диком месте. Вроде ребята обещали, что рядом киоск, и шашлычная, и автоматы с газировкой, и пост лесной охраны — на случай чего… А здесь не было слышно голосов, и остро-сытного запаха жарящихся шашлыков в воздухе совсем не чувствовалось: пахло свежей влагой, травой и ещё чем-то сырым, щекочущим ноздри. Аня в который раз провела пальцем по навигатору, пытаясь заставить его работать — и под ногами зашуршало, клубок серой пыли метнулся наперерез. Охнув, Аня выпустила телефон, со слабым глухим стуком он упал в траву. Господи. Ящерица. Всего лишь ящерица, стоило ли так пугаться? Досадливо крякнув, Аня опустилась на корточки, зашарила руками в колкой траве. Присела как-то неловко: ногу от колена до бедра сразу закололо мурашками, поясница протестующе заныла. Аня попыталась устроиться поудобнее, но потеряла равновесие, и ладонь скользнула по чему-то прохладному, шершавому. Мысль о змее вновь мелькнула в голове, но почувствовать страх Аня не успела: стебли раздвинулись перед её лицом, и на неё взглянули два блестящих, продолговатых серых глаза. Над глазами тонкими тёмными ободками тянулись чешуйки. Такие же спускались от острых скул к подбородку, обрамляя костяной нарост. Если бы не они, лицо легко бы было принять за человеческое, пусть и бледное донельзя. Глотнув воздуха, Аня качнулась назад, пытаясь привстать. — Ты… ты кто? Гибким, плавным движением ящероид потянулся к ней — Аня разглядела узкую шею, серебристый гребень на затылке. Она выбросила руку вперёд: — Не подходи! «Смешная». Будто трава прошелестела. «Пришла сама. Ко мне». Ящероид поднялся на ноги. Ног было две — длинных, худощавых, и рук было две, и сквозь густую листву, сквозь стебли виднелись узоры чешуи. — Пусти! Аня сама не слышала своего голоса, но ящероид понял её, засмеялся шуршащим смехом. «Я не держу. Посмотри мне в глаза — и пройдёшь». Она неловко приподнялась на одно колено, оперлась о влажную землю ладонью и встала. Подняла подбородок, всматриваясь в серые глаза. Веки отяжелели — и всё же она не могла их опустить, она смотрела и смотрела, и узкие чёрные зрачки расширялись воронкой, и она спускалась ниже, ниже в черноту. Кожу пекло. Он наклонялся ниже, ниже, острый кончик носа проскользнул вбок, шершаво мазнул по её щеке, и голую шею обдало мурашками от горячего дыхания. Руки стиснули её кольцом под лопатками, пальцы нырнули под майку. Холод прикосновения ладони к влажной спине, расцепившаяся застёжка. Причмокивание губ, влажный жар, обволакивающий ключицу. Пульсирующая боль укуса — и тягучая пульсация внизу, меж бёдер, вторящая ей. Губы, неожиданно розовые. Мягко, настойчиво — в бровь, в щёку, вновь зализывают укус. Гибкий, поджарый, твёрдый — её тело потирается о него в такт его движениям, неспешным, неумолимым, и мягкие чешуйки у него на груди задевают её соски сквозь тонкую, напитавшуюся потом ткань. Она хватает воздух ртом — всякий раз. Она стонет, не разжимая губ, глухо, протяжно, и дрожит от звука собственного голоса. Дрожь электрическим током передаётся и ему, он вжимает её в себя. Её тянет вбок, спина упирается в твёрдый, корявый ствол. Сетка листвы прыгает перед глазами, рябит, рассыпается кляксами. Вжух «молнии», джинсы скатываются вниз по бёдрам, и сырую прохладу, обдавшую низ живота, выпивает жар прикосновения его ладони. Пальцы льнут, поглаживают — едва-едва, ласково, но из деликатных касания тут же становятся уверенными, настойчивыми. Она вжимается лбом в чешуйчатый вырост у него над ключицей. Джинсы сползают вниз, к щиколоткам, широкие ладони обхватывают, приподнимают. Она елозит затылком по стволу, на плечи сыплется древесная кора. Дразнящее, скользящее касание между ног — раз, другой, третий, и наконец внутрь — медленно, не останавливаясь. Её пальцы стискивают его плечи, чешуйки покалывают ладони. Он дышит ей в шею шумно, загнанно. Приникает губами, посасывает в ритм размеренным движениям. Пальцы вновь ласкают настойчиво, бесстыдно. Она кричит. И снова кричит. И снова. Пока тепло не обволакивает её, обмякшую, мыльной пеной, и не укладывает в щекотную траву. Травинки ласково ерошат волосы, зелёная сеть листвы дрожит. Дрожат ресницы. Она неловко повернулась, попыталась согнуть локоть — тот отозвался покалывающей болью. Отлежала. Под плотной тканью было жарко. В затылок будто набилась вата, тяжёлая голова не хотела отрываться от подушки. Подушка? Откуда? Поморгав, Аня открыла глаза, села. В комнате было сумрачно, свет едва сочился из-под шторы, наполовину опущенной. Куртка лежала в ногах. Её куртка. А всё остальное было на ней — и в полном, кажется, порядке. Аня пошарила ногой под кроватью, вытащила один ботинок, другой. Нагнулась — тело ныло, не хотело слушаться — кое-как сунула ступни в ботинки, зашнуровала. Вон, у стены, её рюкзак — и мяч Серёжин, и удочки. Лизин алый платок свисает с подоконника. Аня повела плечами, пытаясь их размять, поискала взглядом выключатель. Не нашла. Прошлась по комнате, неловко ступая, и дверь приоткрылась. — Ну наконец-то, Ань, — Лиза со смехом шагнула к ней — обнять. — Совсем заспалась. Мы уж спорили: будить тебя, как костёр будем жечь, или дать отдохнуть. Аня потёрла висок. — Погоди… а где вы меня нашли? — Нашли? — Лиза взглянула на неё изумлённо. — Да ты разве потеряшка, чтобы тебя искать? Она шагнула вбок, щёлкнула по кнопке выключателя. Аня сощурилась от света. — Я не помню, как я добралась сюда. Последнее, что осталось — как я обронила телефон в траву. Это ещё далеко, по-моему, было: я не видела дом. — А его трудно разглядеть, пока к нему не выйдешь, — Лизина тёплая рука приобняла её за плечи. — Слушай, может, за врачом сбегать к егерям? Ты, как пришла, жаловалась, что тебе голову напекло. Ещё часу дня не было. Ты попила водички и захотела лечь, ну, я тебе постелила кое-как. — Напекло, значит, — Аня вымученно улыбнулась, провела рукой по лбу. — Потому мне и снилась такая дичь. Лиза сочувственно развела руками. — Ну так как — сбегать? Или, может, цитрамону? — Да брось ты, Лиз, — вихрастый Сашка заглянул из коридора. — Свежий воздух лучше всякого цитрамона. Да, Ань? Пойдёмте, девчонки, сейчас веток натаскаем и будем костёр жечь. Лиза взглянула на Аню вопросительно. Та пожала плечами, кивнула и следом за ребятами направилась на крыльцо. Деревянный пол тихонько поскрипывал. Саша толкнул дверь, пропуская девчонок, и голые Анины плечи ошпарило холодком ветра. — Ты без куртки? — Лиза нахмурилась, неодобрительно качнула головой. — Погоди, я принесу, заодно спрей от комаров захвачу. Дверь стукнула у Ани за спиной. Она осторожно сделала шаг по рассохшимся ступенькам, подняла голову. Закат уже затухал, слабые золотисто-оранжевые отсветы заливало холодным розовым. Из-за кромки леса наползала густая полоса синевы. — Туман уже идёт, — Сашка махнул рукой, — вон оттуда, с реки. Надо бы пошевеливаться, а то и с костром не успеем. Макс, что там у тебя? Поджарый черноволосый парень разогнулся, отступил от кучки веток, от которой струйкой тянулся дымок. Ветки потрескивали. — Нормально, — он шагнул ближе. — Сейчас разгорится. Правда, веток бы не мешало ещё принести, а то потухнет через пять минут. — Я Ромку послал уже. Иди сюда, Макс, я тебя с Аней познакомлю, мы с ней в универе на параллельных потоках. Аня, — он улыбнулся, — это Макс, из наших художников. Помнишь, я рассказывал? «Чешуя червлёная», диплом на выставке в Питере. Парень подошёл к ним, дотронулся до кончика острого носа. — Мне так ты точно рассказывал. Аня, — уголки губ приподнялись, — давно хотел узнать тебя. Аня смотрела на него пристально. Серые глаза блеснули. Из кучи веток ветер выхватил первые искорки.