Гриффиндор? Слизерин!

— Авада Кедавра! – крик, полный злобы и яда, огласил небольшую лесную поляну, а зеленая вспышка ударила в грудь. Сердце остановилось мгновенно, и безжизненное тело упало на землю, глядя в темное предрассветное небо незрячими глазами. Когда Гарри-призрак видит Дамблдора на вокзале Кингс-Кросс, он его почти ненавидит. Как может этот человек, не оставивший ему выбора, просто так приходить и давать советы, рассуждать о жизни? Он собственными руками забрал ее у Поттера, отдал, как жертвенную овцу, этому психопату со змеиным лицом. Этот старик, столько лет говоривший о долге и чести, оказался трусом, для которого жизнь невинных людей ничего не значит. «Предатель крови», благородный и могущественный волшебник, бросил его семью, Джеймса и Лили, Лонгботтомов и многих других на произвол судьбы. Вместо него Поттер хотел бы увидеть Снейпа. Увидеть его настоящего, такого, каким он был в воспоминаниях, которые Гарри просмотрел в Омуте памяти уже после его смерти: бесконечно любящего Лили и пытавшегося все это время защитить его. Он бы много чего спросил у мрачного зельевара, оказавшегося куда более близким ему человеком, чем все те люди, что окружали его долгие годы. И Гарри почти не слышит Дамблдора — слишком устал от этой возложенной на него ответственности. Он хочет уйти вслед за профессором, в мир, где его наверняка ждут родители и Сириус – люди, которые любят его. И душа делает шаг вперед к неясным фигурам, выплывающим из туманной дымки. — Мама, папа, крестный, — по призрачным щекам текут слезы. — Прости, сын, но тебе придется вернуться, — хлыстом бьет мягкость в голосе родителей, а извиняющаяся улыбка крестного только добавляет боли. — Зачем? — долгим воем из глубины души. Как же так? Обрести родных на одно лишь мгновение, чтобы потерять снова? Где взять на это сил? – Зачем мне снова возвращаться? Я так много потерял из-за этой войны, столько людей погибло, защищая меня! Я не хочу быть спасителем и надеждой всего магического мира! С меня хватит! Я хочу остаться с вами! — Слишком многое теперь зависит от тебя, — ответ рождает странное понимание. – И дело далеко не в убийстве Темного Лорда. Мы заняли не ту сторону, совершили ошибку, за которую придется расплачиваться куда большему количеству волшебников, — в голосе Лили слышится горечь и боль. И эти слова Гарри тоже не хочет слышать. Он хочет закрыть уши руками и крепко зажмурить глаза, чтобы не знать и не слышать того, что до него пытаются донести дорогие сердцу люди. Лучше просто уйти вслед за ними. — Гарри, — слышится тихий голос крестного, – только тебе это под силу, только ты сможешь исправить то, что натворили мы все, — юноша ощущает тяжесть больших крепких ладоней на плечах. Следом ласковый поцелуй матери на месте шрама и ладонь отца в вечно торчащих вихрах. И тройное: "Живи!", заставившее бездыханное доселе тело судорожно вдохнуть. И снова его спасли самые близкие люди на свете. Те, кого не было рядом с ним все эти годы, в очередной раз спасали его от смерти. Не друзья, не учителя из школы, столько лет делавшие вид, что пытаются помочь несчастному мальчику, даже Хагрид не сделал ни малейшей попытки вырваться из рук Пожирателей и прийти на помощь. Родители, могущественные волшебники, выбравшие не ту сторону в войне и признавшие свое поражение. Первое, что он услышал, едва пришёл в себя, было полушипящее: «Проверь его». Оставалось только затаиться, не зная, кто подойдет. Ощутить прикосновение чужих пальцев, покалывающих кожу чем-то знакомым, и, расслышав тихий вопрос, ответить на него утвердительно одним кивком головы. После чего услышать, как мягкий женский голос подтвердит его смерть. Остальное все происходило в какой-то размазанной дымке, на грани ощущений, ведь открыть глаза и выдать себя пока никак невозможно. Это жестоко по отношению к другим, но так необходимо. Вот когда становится понятным выражение о жертвенности одного во благо многих. Стиснув зубы, терпеть и молчать, терпеть и молчать… Слушать слова Волдеморта и противный смех Беллатрисы Лестрейндж, уничтожить которую хочется не меньше, чем самого Темного Лорда. И вскочить, едва закончится проникновенная речь ставшего внезапно отважным Невилла, сразу же бросившись в сторону, чтобы отвлечь на себя внимание змееподобной твари. Он – его главная цель, добираться до которой пришлось через множество испытаний. Фактически — выгрызать себе путь, стараясь подальше запрятать вполне ожидаемый страх и отчаяние, боль потерь и желание жить нормальной жизнью. Но нет времени ни на жалость к себе, ни на пробуждение человеческих чувств, потому что нужно сражаться, бороться с Темным Лордом, принесшим горе стольким людям и самому Гарри. Нужно снова и снова произносить заклинания, борясь с желанием выпалить заветное «Авада Кедавра», потому что в таком случае он будет ничем не лучше этого монстра. Все, что он вспомнит потом об этой битве – не яркую вспышку собственного заклятия, не отскочившую в его руки палочку Дамблдора, и даже не рассыпающегося в пепел Лорда. Он вспомнит лишь чувство неудовлетворенности и каплю тьмы, зародившуюся перед тем, как он, обессиленный и растративший всю энергию, упадет без памяти на чьи-то вовремя подставленные руки. * * * В первый день начала учебного года смурной Гарри сидел за гриффиндорским столом и задумчивым взглядом обводил тех, кто сидел рядом, лениво ковыряя вилкой еду в тарелке. Лето закончилось для него неожиданным приглашением на седьмой курс, которое он очень хотел затерять среди старых бумаг в доме Блэков. Три месяца он потратил на уборку старого темного дома на площади Гриммо, не без помощи Кричера, который хоть и ворчал по обыкновению, но неожиданно распознал в нем хозяина и иногда даже называл мистером Блэком. Они вместе очищали стены от слоя пыли и паутины, восстанавливали разбитые стекла в витринах и ремонтировали двери, а первое, что сделал Гарри после того, как выбросил тонну ненужного хлама – перекрасил заново стены. И лишь потом заметил, как именно это сделал: красно-бордовые оттенки гостиной, кухни и длинной прихожей сменились на приглушенно зеленые. Лишь комнату Сириуса он оставил нетронутой, только попросил домашнего эльфа навести в ней порядок и расставить вещи по своим местам. В эту комнату он практически не заходил, боясь того, что вновь вернется прежнее отчаяние и чувство одиночества. Последним он научился наслаждаться, проводя много времени в библиотеке и изучая древние колдовские книги Блэков. Как ни странно, только сейчас Поттеру стали по-настоящему интересны магические искусства, периодически он ловил себя на мысли, что книги по темной магии нравятся ему куда больше остальных. Всего год назад его бы это напугало, заставило снова бояться себя и своей проклятой Темным Лордом сущности. Тогда же он вдруг смог подружиться с портретом матери Сириуса. Особенно после того, как Кричер по ее наущению подкинул Гарри книгу о принятии Наследия Рода. Прочитав ее от корки до корки, он пришел с вопросами к леди Вальбурге. И та, плохо скрывая радость в голосе, с огромным удовольствием дала ответы на все, к тому же посоветовав обратиться в Гринготтс за остальными разъяснениями. Гоблины честно ответили на вопросы, проанализировали ситуацию и провели обряды вступления в наследство. Наследство было двойным — Поттеры и Блэки. После инициации Грипхук протянул ему перстень-печатку с изображением соединенного герба Поттеров-Блэков и посоветовал до поры до времени наложить на него защитные отводящие взгляд заклятия. Во избежание, так сказать. Год назад он, определенно, испугался бы очередной ответственности, возложенной на его плечи. Год назад, но не сейчас, когда самыми важными из всего, что он когда-либо слышал, были слова родителей, сказанные, пока он находился между жизнью и смертью. Слова, над которыми он думал каждую минуту своей новой одинокой жизни. Много лет назад они совершили ошибку, заняв неправильную позицию в войне. А что если подобную ошибку совершил и сам Гарри, убедив себя в том, что благородство и отвага куда важнее всего остального? Все чаще его мысли возвращались к самому первому дню в Хогвартсе, когда, надев Распределяющую Шляпу, Поттер больше всего на свете не хотел оказаться на Слизерине. Не лучше ли было тогда согласиться с судьбой и объединиться с лучшими представителями магического мира? Как выглядела бы последняя битва с Темным Лордом, будь на его стороне не отважные, но беспечные гриффиндорцы, а слизеринцы — хитрые, проницательные и способные стратегически мыслить? Да и была бы она вообще? Однажды, устав от мучивших его размышлений, Гарри поделился ими с Гермионой, едва переступившей порог дома на площади Гриммо. А высказав все это, удивился ее совету поступать так, как он сам считает нужным и единственно правильным. И тогда Гарри впервые понял, что ни для кого не прошла даром эта война, изменился не только он, не только его былые суждения о долге и чести разрушились под напором новых, пугающих поначалу мыслей. Гарри видел, как исчез тот пресловутый гриффиндорский огонек в глазах девушки, сменившись странной задумчивостью. Да и то, что Грейнджер свела на нет романтические отношения с Роном, не осталось незамеченным. На вопрос Поттера: «Что случилось?», она пожимала плечами и лишь однажды сказала, что жизненные принципы ее и Уизли никогда не сойдутся в месте, отличном от гостиной Гриффиндора. Подобный ответ вызвал в Гарри понимание и каплю искренней радости за Гермиону: как бы ни относился он к Рону, но все же вполне справедливо считал, что ничего хорошего не выйдет из пары пусть магглорожденной, но очень сильной волшебницы и чистокровного шебутного разгильдяя с вечно растрепанными волосами. В общем-то, собственное зеркало тоже много чего говорило Поттеру. К примеру то, что за какие-то три месяца он вытянулся и раздался в плечах, а узкие прямоугольные очки идут ему куда больше несуразных круглых. И что побледневший шрам очень удачно и вовремя спрятался за отросшей угольно-черной челкой. Единственным человеком, на которого, казалось, совсем не повлияла вторая магическая война, был Рон Уизли. Нет, первое время он горевал по Фреду, пару раз даже срывался в истерику, но в остальном — остался все тем же безалаберным шалопаем, глупо хохочущим над всякой ерундой. И Гарри не понимал: это было вызвано внутренней силой духа, умением справляться с проблемами или же банальной недалекостью. Стоит ли говорить, что шумный и явно не вписывающийся в мрачновато-печальную атмосферу дома Блэков, Уизли стал не самым желанным гостем. Поттер старался ограничить общение с ним даже по каминной сети, довольно быстро заканчивая редкие разговоры, обосновывая это тем, что у него дела и хочется побыть наедине с собой. И если умница Гермиона, слыша такие ответы, все понимала и тут же вежливо прощалась, то Уизли продолжал настойчиво искать общения. Чем и занимался сейчас, в Главном Зале почти восстановленного Хогвартса, обсуждая появившихся в коридоре первокурсников. Шляпа только закончила петь свою песню, и началось распределение новеньких. То и дело раздавались ее: "Гриффиндор!.. Равенкло!.. Хаффлпафф!.. Слизерин!.." Очередное "Слизерин" натолкнуло на мысль о Малфое. Гарри перевел взгляд на стол змеиного факультета и сразу нашел белобрысую макушку старого врага. Да и врага ли? Вот Волдеморт — это враг, а Малфой-младший – так, заноза в одном месте. Тут Рон в лучших традициях змеиного факультета — и что только на Гриффиндоре делает? — зашипел в ухо: — Ты глянь, Гарри, Хорек с таким важным видом за столом сидит. Кто этих Пожирателей только сюда пустил? И вообще, всем этим слизеринским выкормышам Волдеморта место в Азкабане! Аврорату стоило бы закрыть этот мерзкий факультет! Оторвавшись от разглядывания серебристо-зеленых, Поттер снова посмотрел на первогодок. После той самой битвы в Хогвартсе, когда волна адреналина сошла на нет, Гарри еще неделю провалялся в бреду в лазарете. Он учился засыпать, смотреть на привычные вещи без содрогания, да что говорить — даже держать палочку и летать на метле пришлось учиться заново. А когда пришел в себя окончательно, понял, что победа над Волдемортом не прошла бесследно: теперь он чувствует, а иногда и «видит» силу других магов. Гермиону он ощущал, как сильную заклинательницу с мощной внутренней энергией, от Невилла, который временно заменял мадам Стебль на месте преподавателя травологии, исходила мягкая волна, а вот Рон, хоть и был чистокровным магом, практически не ощущался. Нет, сила в нем была, только какая-то бесполезная. Видимо, «Предатели Крови» — не пустой звук. Продолжая разглядывать остальных, Гарри с огорчением понимал, что лучшие остались там, на поле битвы. А тут... лишь слабые отголоски, за небольшими исключениями. Причем почти все эти исключения шли неровными шажками к столу серебристо-зеленых. Поневоле задумаешься, а так ли уж был неправ Лорд, провозглашая превосходство чистокровных? На взгляд повзрослевшего и изменившегося Гарри — он просто делал все неправильно. Ведь не зря в самом начале именно чистокровные признали его путь? Это потом уже, найдя информацию о крестражах и начав делить душу на кусочки, Том Реддл стал терять разум. Разделение души не проходит бесследно и никогда не остается безнаказанным. — Гарри, ты только посмотри на эту гадину белобрысую. Сидит и смотрит так, словно это он войну выиграл, и не по его папочке дементоры плачут, — снова затянул Рон, вырывая Гарри из его размышлений. — Эта белобрысая гадина по-прежнему остается одним из могущественных чистокровных волшебников, — вдруг отметил Поттер, чувствуя, как от бесконечной и глупой болтовни Уизли у него начинает болеть голова. — Гарри, ты что… защищаешь Мал… этого Хорька? – возмущенно завопил Рон, даже не пытаясь приглушить свои крики. – Ты заступаешься за этот сепре… серпет… гадюшник, короче? — Рон, — громко стукнув по столу ладонями, поднимаясь со скамьи, вспыхнул Гарри. – Прекрати, наконец, орать и возмущаться. У меня от тебя болит голова. Именно в этот момент он принял окончательное решение, мысли о котором настойчиво возникали в голове на протяжении последнего месяца. Повернув голову в сторону стоящей возле очередного претендента на распределение МакГонагалл, проговорил: — Директор, вы разрешите мне? – указывая на шляпу. МакГонагалл недоуменно взглянула на него, не совсем понимая, о чем именно ее просят. А Гарри, выйдя из-за стола, направился к табурету и, забрав шляпу из рук директора, собрался надеть ее на себя. Все присутствующие в главном зале внимательно наблюдали за ним, некоторые даже пооткрывали рты и явно не понимали, что происходит. Лишь Малфой бросил ленивый взгляд в сторону гриффиндорца, но почти сразу же отвернулся. — Но, Гарри, зачем тебе надевать Распределяющую Шляпу? – спросила МакГонагалл, не видя смысла в действиях Поттера. Гарри не знал, что ответить на это, как объяснить свое желание той, кто всегда будет защищать гриффиндорских львов. Просто он чувствовал, что тогда, семь лет назад, нужно было согласиться с выбором шляпы, а не пытаться противиться ее воле, выставляя себя особенным. Не отвечая на вопрос нового директора Хогвартса, Поттер забрал шляпу из рук Минервы и надел ее. — Так-так-так… — закряхтела шляпа. – Снова Гарри Поттер? Уже в третий раз собираешься спросить моего совета. И в третий раз я готова ответить тебе, как и раньше: «Слизерин». — Пожалуйста, скажи это так, чтобы слышали все, — попросил Поттер. — Изволь, — покладисто согласилась шляпа и издала громко и торжествующе: — Слизерин! Наслаждаясь всеобщим смятением, выразившимся в гробовом молчании, Гарри снял шляпу и сунул ее обратно в руки ошарашенной Минервы. После чего вернулся к столу Гриффиндора и, сложив на скамью красно-желтый шарф и значок старосты факультета, сделал несколько шагов в сторону стола Слизерина. Его остановил голос Уизли, который таки отошел от первоначального шока. — Гарри, какого черта? Что на тебя нашло? – прошипел он вполголоса. — Всего лишь исправляю свои ошибки, Рон, — бесстрастно ответил Гарри и направился в сторону Слизеринского стола. – И делаю то, что нужно было сделать с самого начала, невзирая на всеобщее, и в частности твое, отношение к змеиному факультету. — Но… — Уизли вскочил со своего места, чтобы дотянуться до удаляющегося Поттера, но был остановлен Гермионой, вовремя поймавшей его за руку. – Оставь его, Рон, — тихо сказала она, возвращая рыжего на место. — Но, Гермиона, это же Слизерин, как можно вообще учиться с этими гадинами? — повторил попытку Уизли, не сводя глаз с того, кого всего несколько минут назад он называл другом. — Нет разницы, на каком факультете учиться, Рон. Если интуиция говорит Гарри, что там ему будет лучше, значит, на то есть причины, — сказав это, девушка вышла из-за стола и удалилась из Большого Зала. Ей нечего было больше сказать Уизли, потому что Гермиона знала: ему все равно не понять истинных мотивов своего друга, не увидеть логики в принятом решении. * * * Весь Слизерин притих, ожидая, пока Гарри Поттер выберет место за их столом. Лишь среди ничего толком не понимающей мелюзги раздались жидкие хлопки, в то время как старшие слизеринцы мрачно смотрели на нового однокурсника, но предпочли промолчать. Для них выбор Золотого Мальчика был так же непонятен, как и для остальных студентов, просто в отличие от других, серебристо-зеленые предпочитали обсуждать новости в своем кругу, а не на глазах у всего зала. Не услышал Гарри перешептываний за своей спиной и тогда, когда поднялся из-за стола и направился в сторону слизеринских подвалов, куда суетливые эльфы Хогвартса наверняка уже перетащили его вещи. Подниматься в Гриффиндорскую гостиную не хотелось – не было желания выслушивать слова непонимания и обвинения в предательстве верных товарищей. Предателем себя Гарри не чувствовал, по-прежнему испытывая положительные эмоции по отношению к гриффиндорцам, восхищаясь их личностными качествами и свойственной большинству однокурсников честью и благородством. Просто, услышав слова Распределяющей Шляпы, Поттер ощутил, как внутри что-то успокаивается, словно он, наконец, принял правильное решение. У входа в слизеринскую гостиную его встретил Малфой. Он стоял, опершись на стену и сложив руки на груди. При приближении Гарри, оттолкнулся от стены и протянул: — По-о-отти, ты, конечно, герой. Но не боишься жить, как говорит твой рыжий дружок, в гадюшнике? Среди змей слишком часто встречаются ядовитые. Гарри остановился очень близко от Драко и ответил с ухмылкой: — Самую ядовитую гадину я уже убил, — и, резко прижавшись всем телом к Малфою, добавил тому на ухо: — А ужиков, Дра-а-ако, я не боюсь. Пошипят и успокоятся. — Ты очень плохо разбираешься в... ужиках, — повторив его движение, протянул Драко едва слышно. После чего отстранился и холодно посмотрел в глаза своего бывшего врага. – Слизерин — не место для отдыха от назойливых рыжих гриффиндурков, таких как твоя подружка и ее тупой братец. Последние слова новоявленного однокурсника вызвали в Поттере желание запустить в него Летучемышиный сглаз, фирменное заклятие пресловутой рыжей семейки. Все же, несмотря на то, что маниакальная зависимость от друзей сошла на нет, отношение к ним у Гарри не сменилось на диаметрально противоположное. Они по-прежнему оставались верными товарищами, общение с которыми нужно ограничить лишь для того, чтобы двигаться дальше. Но желание напакостить Драко Малфою он в себе подавил, хотя бы потому, что попросту устал от взаимных пикировок. — Малфой, знаешь, что я тебе скажу? — выдержав театральную паузу, Гарри добавил громким шепотом: — Нет ничего ценнее, чем ежедневно наблюдать твою рожу и действовать тебе на нервы своим присутствием. Да и вообще, может, я только и спустился в эту промозглую дыру, чтобы быть ближе к тебе, — и засмеялся, увидев перекосившееся лицо блондина. — Поттер, я тебе не твоя подружка гр... магглорожденная и не рыжий предатель крови, чтобы так шутить, — выплюнул тот, делая шаг назад и поворачиваясь к портрету. – Слизерин — не Гриффиндор, тут принято сначала думать, а потом говорить. — Причем тут мои друзья? – все же ощетинился Гарри. – Ты вообще собираешься сообщить мне пароль для входа в новый дом? Малфой пропустил его реплику мимо ушей, прошептав заветные слова, открывающие дверь на змеиный факультет. — Северус Снейп. При упоминании этого имени Гарри вздрогнул. Из его памяти никуда не делись воспоминания о молодости мрачного зельевара, в частности о том, как сильно он любил его мать. Всю жизнь быть рядом с ней, не имея ни малейшего шанса на взаимность – неоспоримое доказательство искренности его любви. Просто любил до самого конца до такой степени, что отдал жизнь за ее сына. — Хороший пароль, — наконец выдохнул Гарри, невольно сглатывая появившийся ком в горле. — Надеюсь, ты его запомнишь, Поттер, — холодно ответил Малфой, проходя первым в открывшийся проход и не оборачиваясь на нового однокурсника. * * * Дни летели за днями, складываясь в недели, учеба текла по привычному руслу, разбавляясь лишь редкими походами в Хогсмид. В основном, лишь для того, чтобы выпить сливочного пива с Гермионой, с каждым днем все больше отдаляющейся от шумной компании гриффиндорцев. Девушка редко начинала разговор, предпочитая лишь слушать то, что Гарри сам считал нужным ей сказать, и еще реже давала советы, что делало ее непохожей на себя прежнюю. В учебе все тоже шло своим чередом. Ученики змеиного факультета до странности спокойно отнеслись к появлению у себя нового однокурсника. Первые дни они бросали мрачные взгляды в его сторону, словно ожидая подвоха или пакостей, а затем и вовсе перестали обращать внимание. Гарри догадывался, в чем была причина такого спокойного отношения, основываясь на рассуждениях все той же Гермионы. Большинство слизеринцев так или иначе были связаны с Волдемортом, родители многих входили в круг его приближенных. Полным ходом шли расследования преступлений, совершенных Пожирателями Смерти, а значит и мелочи, вроде блажи в головах всяких доморощенных героев уходили на третий план из-за переживаний за свои жизни и жизни родных. Вот и сегодня, едва вернувшись из очередного похода в Хогсмид, Гарри расположился в удобном кресле гостиной Слизерина, и наблюдал за своими однокурсниками. Забини, Буллстроуд и несколько других парней и девушек были заняты своими делами. Малфой, как ни странно, сидел рядом с каким-то третьекурсником и что-то терпеливо объяснял тому. Кажется, зельеварение – уж в этом ему не было равных во всем Хогвартсе. Вот уж чего бы никогда не подумал Гарри Поттер, так это того, что Хорек может быть… таким. Когда Малфой закончил объяснять мальчишке задание, он откинулся на спинку диванчика и устало прикрыл глаза, предоставив Поттеру возможность рассматривать его. Бледная до синевы кожа чуть ли не светилась в своей прозрачности, под глазами залегли темные круги. Слишком сильно на нем отражались навалившиеся со всех сторон проблемы. Старший Малфой заперт в Азкабане и ждет окончательного вердикта Визенгамота. Нарцисса за нехваткой улик отпущена, но без права посещать Англию следующие десять лет. Большие контрибуции заставили наследника принять на себя бремя Лордства и заняться делами Рода. Да и его самого постоянно таскали в аврорат на допросы, после которых он возвращался вымотанным до предела и сразу же исчезал за дверями своей комнаты. Обычно прилизанные короткие серебристо-белые волосы за лето отросли («Наверняка с помощью зелья», — подумалось Гарри) и сделали его еще более похожим на отца, чем раньше. Будучи длинными и перехваченными темно-зеленой бархатной лентой в низкий хвост, они определенно выделяли юного волшебника из толпы похожих друг на друга разгильдяев. Одна из прядей светлых волос сейчас выбилась из прически, и у Гарри неожиданно засвербело в пальцах от желания вернуть ее на место. Он мысленно одернул себя, загоняя неуместные и странные желания далеко внутрь, подальше, поглубже, чтобы ни один чертов легиллимент не смог достать. Немного подумав и обнаружив, что никому нет до него никакого дела, Поттер решил воспользоваться своими новыми способностями и "прочувствовать" силы слизеринских учеников. Он еще несколько дней назад с удивлением узнал, что у змей тоже учатся и полукровки, и магглорожденные, и никто их прав при этом не ущемляет. Каким образом им это удавалось, Поттер не знал. Но факт оставался фактом. Он чувствовал, что в отличие от студентов других факультетов, слизеринцы обладали какой-то особой связью. Причем гораздо большей, чем единство по чистоте крови. Ненавидимые и презираемые другими учениками, они научились бесконечной преданности друг другу. Это не было похоже на дружбу, которая царила среди гриффиндорцев, скорее это можно назвать верностью и уважением, умением ценить тех, кто сидит с тобой в одной гостиной. Нет, конечно, Гарри понимал, что воспитание сказывается, но... Даже память о погибших чтили по-разному. Там, где слизеринцы умолкали и держали тихую паузу, наполненную искренней грустью, гриффиндорцы лишь спотыкались на мгновение и, словно сказав что-то неловкое, начинали говорить громче. Будто затирая паузы наигранным весельем. — Поттер, в Слизерине спать в гостиной хоть и не возбраняется, но все же считается несколько неуместным, — послышался насмешливый голос Малфоя над ухом. — А в Гриффиндоре это просто невозможно, — пробормотал Гарри. И тут же, открывая глаза и глядя в серые омуты глаз собеседника, добавил: — Малфой, Мерлином прошу, сгинь. Дай насладиться тишиной и покоем. — Тишиной и покоем, Поттер, ты смог бы сполна насладиться, если бы не боролся за свою жизнь в госпитале, — пропуская просьбу исчезнуть мимо ушей, отметил Драко. — А ты случайно не в курсе, Малфой, благодаря кому я боролся за жизнь, а не наслаждался тишиной? — выплюнул, подбираясь как змея перед броском, Поттер. — Молчишь? Так я отвечу: благодаря твоему змеемордому Хозяину. Малфой молчал долго, наблюдая, как закипает Золотой Мальчик, герой Хогвартса и всего магического мира. — Зачем ты снова надел Распределяющую Шляпу и перевелся на Слизерин, герой? – наконец спросил он, по обыкновению не отвечая на вопрос Гарри. — Уж не потому ли, что змеемордый Хозяин был прав? — Прав в чем, Малфой? — В том, что те, кого ты называл друзьями, не стоят и ломаного гроша, когда доходит до дела. И суть совсем не в чистоте крови. Ты никогда не задумывался, что было бы, протяни ты мне в ответ руку тогда, восемь лет назад? Как сложилась бы твоя жизнь, поступи ты на Слизерин с самого начала? Гарри, молча, постучал пальцами по подлокотнику кресла, даже не пытаясь пока возражать. А в уме пытался придумать, как озвучить то, что заставило его принять решение перевестись? Не найдя слов, способных передать все его мысли, Гарри промолчал, всего лишь тяжело вздохнув. — Теперь тебе отвечу я, — уже без былого ехидства, скорее с какой-то грустью в голосе, продолжал Малфой. – Вы все: Гриффиндор, Равенкло, Хаффлпафф, ненавидите слизеринцев всей душой, считаете их мерзкими прислужниками Темного Лорда. Для вас мы — отбросы, змеи, которых стоит поголовно отправить в Азкабан, едва чертова Шляпа скажет свое решение в отношении того или иного мага. — Не совсем так, но ты озвучил мнение общественности в общих чертах, — согласно кивнул Поттер. — Плевать я хотел на общественное мнение, — отмахнулся Драко, продолжая несвойственно длинный для него монолог. — Знаешь, в чем вся суть, Мальчик-Который-Снова-Выжил-И-Победил? Сколько бы ни воспитывали в вас, гриффиндорцах, честь и отвагу, большая часть все равно в душе остаются трусами. Неисправимыми и слабыми трусами, для которых ценность имеет лишь собственное имя на школьных знаках отличия. Вас холят и лелеют, выставляют вас героями, а вы только и делаете, что рисуетесь на публике. Учителя вам благоволят. Почти весь учительский состав все время пытается вас защитить. Единственным, кто видел в вас лишь бездарей, был Северус, которого, так же как и нас, ненавидела вся школа. У вас всегда было все, в то время как у нас были только мы. И вся ваша честь и отвага ничто по сравнению с преданностью слизеринцев друг другу. Мы можем быть темными, можем обманывать и плести заговоры, подставлять других учеников, но никто из нас никогда и в мыслях не допустит оскорбить своего, будь то сын Пожирателя Смерти или малолетка-первогодок, не умеющий держать в руке палочку. Поступи ты тогда на Слизерин, и весь факультет, включая меня, встал бы на твою сторону. Не потому, что ты – герой, а потому, что ты — свой. Ни один из учеников Салазара не отпустил бы тебя одного в лес к Темному Лорду, в отличие от твоих друзей, которые предпочли проливать слезы в темных уголках Хогвартса. Да что там Темный Лорд, вспомни хотя бы день, когда тебя объявили участником Турнира Трех волшебников! Вспомни, с какой черной завистью смотрел на тебя твой Уизел, как тебя ненавидели твои же однокурсники, поливая грязью, только потому, что ты оказался сильнее их, и твое имя оказалось в списке участников. — Драко, — прозвучало вдруг обманчиво мягко, — обо всем этом я уже думал. Но, к твоему и еще чьему-то там сожалению, моя гриффиндорская часть хочет тебе заявить, — Поттер поднялся из кресла и рявкнул в его лицо: — Не твое дело, Малфой! Какие бы они не были, но они — друзья. И я не позволю поливать их грязью за глаза! Ясно? — При случае, скажу им это в глаза, если ты так просишь, — усмехнулся Малфой, не делая и малейшей попытки сдвинуться с места. – Удивительно, Поттер, чтобы ты назвал меня по имени, Темному Лорду пришлось запустить в тебя непростительным, — сказав это, Драко отодвинулся от Гарри, брезгливо поморщившись, и направился в сторону комнат. Гарри проводил Малфоя взглядом, продолжая смотреть ему вслед и после того, как тот скрылся в комнате. Что ж, он во многом был согласен с Драко, но гриффиндорец в нем никуда не делся, разве что его стало немного меньше, и он стал более… слизеринистым? Все то, что сейчас ему высказал блондин, было продумано еще летом, в старом доме Блэков. И по большому счету, положив руку на сердце, Гарри был согласен с большей частью столь эмоционального высказывания Малфоя. Ведь он действительно во всех своих схватках, да и не только схватках, а и во всех неприятностях и горестях всегда оставался один. Тот же Рон не поверил своему другу и поссорился с ним, когда Кубок выдал имя Гарри в числе участников Турнира. И ему, Гарри, пришлось доказывать Рону, что он не причем. И это называется друг? А чем лучше тот же «Светлый дедушка» Дамблдор, который никогда не говорил всего, что знал. И во многом держал Гарри в неведении. А все эти его уверения, что молокосос Поттер должен победить злого Волдеморта? И при этом не сделать ничего для хотя бы минимальной подготовки парня как бойца? Гарри признавал, что и сам во многом вел себя как… баран, идущий туда, куда его вели на веревочке. Но кто бы ни был таким, если бы до одиннадцати лет единственными эпитетами, брошенными в вашу сторону были "урод" и "ненормальный"? А потом оказалось, что рядом существует сказка. Конечно, сказка оказалась мрачноватой, но от этого не переставала быть чудом. А то, как все вдруг сразу и безоговорочно поверили, что Гарри сумасшедший, когда он объявил о возрождении Лорда? Да уж, моментов было много и все — увы! — подчеркивали слова Малфоя. Тут Поттер даже ухмыльнулся, когда ему в голову пришла мысль, что единственным человеком, который никогда не обманывал его в своем к нему отношении, как раз и был Малфой. Это стоило многого, над этим стоило задуматься дополнительно и как следует оценить. Интересно, а вот высказывание блондина насчет того, что его в любом случае не отпустили бы одного к Лорду, если бы он учился на Слизерине, это правда или..? А еще… если бы он попал на Слизерин, не выдали ли бы его Лорду в первые же дни возрождения того, или он, наоборот, не смог бы возродиться? Вопросов в голове теснилась куча, и на многие из них он до сих пор не мог найти ответа. * * * С тех пор, как явно спятивший Поттер выкинул фокус с переводом на Слизерин, ничего не объясняя, Рон Уизли только и делал, что злился. На друга, которого теперь можно было со спокойной душой называть одним из врагов, на весь чертов Слизерин, с его сильными магами из чистокровных семей, а в особенности – на Малфоя. Уизли бесило, что этот гаденыш посмел появиться в школе после всего, что произошло в прошлом году, да еще и держался так высокомерно, словно это не его папашку ждет поцелуй дементора. Поначалу, когда Гарри пересел за стол серебряно-зеленых, Рон с едкой ухмылкой ожидал гадостей и подлянок со стороны слизеринцев. Ждал и верил, что рано или поздно «защитник всего магического мира» выкинет эту дурь из головы и вернется обратно, в башню Гриффиндора, а Уизли только и останется, что принять его, не забыв выслушать слезливые извинения. Но Драко Малфой, как и все остальные гадюки, молчал, никак не реагируя на такое событие, как появление в своих рядах Мальчика-Который-Победил-Их-Чертова-Лорда. Никто не трогал Поттера, некоторые, в особенности младшеклассники, даже сдержанно кивали в знак приветствия и перебрасывались с ним короткими фразами. Малфой же, казалось, просто не замечал своего извечного врага, изредка одаривая брюнета ничего не значащими взглядами. И Уизли такое поведение Хорька не понимал категорически и злился на всю ситуацию еще больше. Он бы с большим удовольствием понаблюдал за метаниями того по поводу сидения Малфоя-старшего в Азкабане, разрушенного поместья, высланной матери и периодических, изматывающих вызовов в аврорат, о которых сам Рон знал от отца и Перси. Но ничего этого не наблюдалось, и поэтому вызывало в Уизли невероятное раздражение. Бесило многое: несмотря на то, что Рон являлся одним из героев победившего лагеря, Малфою со стороны его же слизеринцев доставалось уважения больше, чем ему с трех факультетов сразу; Герми приняла выбор Гарри уйти к змеям, продолжив изучать свои книги; да и сам Поттер с такой легкостью разбил их неразлучное трио, словно для него их дружба была пустым звуком. Разорванная помолвка Джинни с Поттером тоже не добавляла радости. Ибо сестра ходила сама не своя и вечно ныла, да и надежды на удачный брак хотя бы одного члена семьи Уизли сошли на нет. Спокойствие и царственный вид Хорька заставляли стискивать зубы и сжимать кулаки до боли. А потом ему пришло в голову, что во всем точно виноват Малфой. В самом-то деле... Небось, кто-нибудь из змеюшника просто подлил Гарри какие-то подчиняющие зелья, вот тот и взбрыкнул. Поделившись этим выводом с Гермионой, он ожидал помощи с ее стороны в поиске антидота и возвращении Гарри в родные пенаты Гриффиндора. Но наткнулся на странное спокойствие с ее стороны. — Но, Герми, как ты не понимаешь, это точно действие зелья, — кипятясь, доказывал он. — А я думаю, Рон, что это его решение, — рассудительно вещала подруга. — И не нам его осуждать. Если Гарри так решил, то мы должны принять это. Ведь от этого он не перестал быть нашим другом. Да и вообще, Рон, сколько можно ненавидеть Слизерин? У половины змеиного факультета не осталось родных и друзей. Кто-то погиб на их глазах, кто-то ждет приговора Визенгамота. Вспомни себя после смерти Фреда, как ты скучал и грустил, как его оплакивали мать и Джинни. Но у тебя все равно осталась семья и много родственников, готовых тебя поддержать. А у большинства из них, таких же подростков, как и мы, не осталось никого. — Они это заслужили, — рассерженно прошипел Рон, всем своим видом показывая, что ему ничуть не жаль всяких гадин. — Что ж, раз ты так думаешь, нам не о чем больше разговаривать! – с этими словами Гермиона подхватила со стола свои учебники и поднялась с кресла. — Я все равно не сдамся, — чуть ли не проорал Уизли ей вслед. А сам принялся размышлять, что он мог бы сделать. Решение пришло быстро – что если возродить утихшую вражду между факультетами? Без нее определенно скучно, да и Гарри, снова увидев, на какие подлянки способны слизеринцы, вернется на сторону старых добрых друзей. Ну, в самом деле, не станет же Поттер защищать Малфоя? Была одна загвоздка – несмотря ни на что, Хорек оставался одним из сильнейших магов среди старшекурсников, а значит, нужно найти какой-то выход из ситуации. В голове всплыла мысль поймать его где-нибудь в укромном месте, прижать и выбить признание и рецепт антидота. Это действо Уизли решил приурочить к следующему вызову Малфоя в аврорат, исходя из соображений того, что накануне Хорек вряд ли рискнет нарушать запрет на использование боевых заклятий. А уж в кулачном бою Рон всяко будет сильнее. Подумав, Уизли решил подстеречь и поймать младшего Малфоя после очередной тренировки слизеринской команды по квиддичу. Дополнительным стимулом к осуществлению плана явилось происшествие на зельеварении ранним утром. Обводя класс глазами, Рон прикипел взглядом к паре Малфой — Поттер, что с недавних пор садились за один стол на данной дисциплине. Они сидели, склонив головы друг к другу, и Малфой вполголоса что-то объяснял Гарри. Злость и ревность темной волной вскипела в Роне. Уизли был готов набить морду Хорьку прямо сейчас, на глазах у всего Слизерина и Поттера в частности, но смог обуздать себя, лишь скрипнув зубами. * * * Драко, загруженный мыслями о предстоящем слушании дела в Министерстве Магии, брел по коридору, ведущему к Слизеринской гостиной. Уставший, измотанный бесконечными допросами, Малфой мечтал о том дне, когда его либо признают невиновным, либо приговорят к поцелую дементора. В любом случае, перестанут трепать ему нервы. За размышлениями Драко не заметил, что свернул не туда, а следующий за ним по пятам Уизли радостно потер ручки. Внезапно блондин резко затормозил и посмотрел по сторонам, пытаясь понять, почему его не покидает ощущение, будто за ним следят. В следующее мгновение его прижал к стене рыжий вихрь в лице Рона, чья палочка была направлена прямо в лицо слизеринца. — Уизел, — насмешливо проговорил Драко, глядя в глаза этому недоразумению-переростку, — ты все-таки сошел с ума? Я могу подсказать, где находится госпиталь Св. Мунго, там лечат особо тяжелые случаи. — Ты… — прошипел тот прямо в его лицо. — Ну, я, — вежливо скучающим тоном согласился с ним Драко. — Сейчас ты мне расскажешь, чем напоил Гарри. — О, Мерлин, Уизли, ты все никак не успокоишься? Открою тебе небольшую тайну – чтобы научиться самостоятельно принимать решения, совсем необязательно пить зелья. Достаточно лишь хорошенько подумать головой, хотя тебе это вряд ли знакомо. Рон запыхтел, покраснев от кипевшей в нем злости, сравнявшись цветом лица с шевелюрой. И зло выкрикнул заклинание: — Ступефай! – от которого Малфоя словно ударило чем-то тяжелым, но ему удалось устоять на ногах и не сползти вниз по каменной стене. Уизли удивленно посмотрел на своего противника, мысленно признавая, что не зря выбрал такой подходящий день, когда Малфой не сможет воспользоваться магией. Ожидавший болезненных стонов, он услышал тихий смех слизеринца: — Уизел, мне вот что интересно: в твоей семейке все волшебники такие слабые? Или ты самая неудачная попытка? Держась за стену рукой, Драко выпрямился и с усмешкой смотрел на Рона, не делая при этом попыток вытащить свою палочку и хоть как-то защититься. Уизли запыхтел еще сильнее и, немного отступив назад, неожиданно для Малфоя вдруг ударил того кулаком прямо в солнечное сплетение. Тот согнулся от боли, судорожно пытаясь вдохнуть воздух, но на ногах снова устоял, всем своим видом показывая, что так просто сломить Малфоя не удастся какому-то там гриффиндорцу. — Ах да, я совсем забыл, что при отсутствии способностей к магии на Гриффиндоре принято заменять их силой физической. И заклинания запоминать не нужно, не так ли, Уизли? От выслушиваемых оскорблений кровь Уизли вскипела не хуже чем от заклятий, и на Малфоя обрушился град ударов кулаками. Причем бил Уизли, не сильно задумываясь, куда. Драко оставалось лишь в меру сил парировать нападки противника. Он жалел лишь о том, что из-за завтрашнего визита в аврорат не может ответить Уизелу адекватно. То есть применить пару-тройку боевых заклинаний и смешать того окончательно с грязью, но видимо так и никогда и не сможет выбраться полностью. Но физической силой Малфой никогда не мог похвастаться, поэтому очень кстати для одуревшего от сыпавшихся на него беспорядочных ударов сверкнула вспышка чьего-то заклинания, после которого Уизли отбросило далеко в сторону. Найдя в себе силы поднять голову, Драко увидел Поттера, стремительным шагом направляющегося к нему. — Невербальное? Ты вырос в моих глазах, Потти, — с трудом проговорил Малфой, сползая на пол по стенке. — Малфой, Мерлина тебе в зад, никогда не замечал в тебе склонности к мазохизму. Какого Мордреда ты не использовал магию? Разучился совсем?! — заорал Поттер на Драко, подойдя совсем близко и присаживаясь перед тем на корточки. — О, а ты бы хотел, чтобы я прибил твоего рыжего дружка? – усмехнулся Малфой, невольно морщась от боли в разбитой губе. — Ну, плакать я бы точно не стал, — ухмыльнулся в ответ Гарри. — Так я жду ответа на вопрос. — Надо же, это говорит мне тот, кто семь лет провел бок о бок с… — закончить слизеринец не успел, так как был прерван пришедшим в себя и поднявшимся на ноги Роном. — С грязными гриффиндорцами? Один из которых только что надрал тебе задницу и с удовольствием повторит это еще раз? – не обращая внимания на Поттера, словно не видя того, проговорил рыжий и вновь направил палочку на Малфоя. Драко с изумлением увидел, как Поттер, не доставая палочки, махнул рукой. Губы брюнета шевельнулись, и Уизли во второй раз отлетел к стене, ударившись об нее головой. — Не сильно ты его? – немного обеспокоенно спросил Малфой. — Ему полезно, — отмахнулся Гарри, вставая и заодно поднимая за собой блондина. — Сейчас транспортирую его в лазарет к Помфри. Или сначала проводить тебя, а потом вернуться за ним? – оглянувшись на бессознательное тело бывшего друга, задумчиво проговорил Поттер. — Что я слышу, Потти? Мне показалось, или ты беспокоишься за своего главного соперника? — Брось, Малфой, какой ты мне соперник? — О, вот теперь узнаю заносчивого и высокомерного «защитника магического мира». Но поспешу огорчить – не стоит ждать от меня поклонения и восхищения. — О, я сейчас расплачусь от досады и быстренько зааважу тебя. Чтобы никто не узнал о таком проколе. В ответ раздался привычный ехидный смешок, но продолжать разговор Малфой не стал – все же, несмотря на всю внешнюю браваду, чувствовал он себя довольно плохо. А об обращении в лазарет можно было забыть. — Думаю, что все-таки сначала я провожу тебя в гостиную, а уже потом займусь этим, — Гарри кивнул в сторону рыжего. — Идем, или тебе подставить свое крепкое мужское плечо? – с ехидством в голосе добавил он, обращаясь к Драко. — Оставь свои крепкие плечи для томных барышень, — Малфой окончательно принял вертикальное положение, правда, прижал руку к ребрам. — Эх, — вздохнул Поттер и, посмотрев на то, как Малфой пытается не морщиться при каждом движении, подошел к парню. Драко опять с огромным удивлением в глазах наблюдал, как брюнет сделал едва заметное движение волшебной палочкой, и блондина обдало волной магии. — Что это было? – подозрительно прищурив глаза, спросил он у Поттера, почувствовав, что болеть в местах повреждений перестало. — Ничего особенного, — легкомысленно отмахнулся от него Гарри. – Одно лечебное заклинание. Правда, оно снимает боль и залечивает лишь внутренние повреждения, а синяки остаются на своем месте. Надеюсь, ты переживешь это, блондинчик? — Интересно, где ты о нем узнал? – полюбопытствовал немного ошарашенный Драко. — В библиотеке крестного много разной полезной и нужной информации, — нехотя ответил Поттер и тут же добавил: — Ну, мы так и будем тут разговорами заниматься или уже вернемся в гостиную? Драко обернулся на Уизли, до сих пор валяющегося на каменном полу: — Раз мне ты помог, может, сразу отправишь этого в лазарет? — Я тут подумал… — начал говорить Поттер. — По-о-отти, ты умеешь это делать? Ты меня начинаешь пугать, — предсказуемо отреагировал Малфой. — Ха-ха, — выдал саркастичный смешок Поттер. — Малфой, не перебивай меня. Ты же аристократ в энном поколении и знаешь, что это невоспитанно. Так вот... Я подумал и решил, пусть здесь отдохнет. И ему полезно будет, и у меня не возникнет искушения пнуть его несколько раз. Очнется через минут двадцать и сам доковыляет до своей гостиной. Ну или, как вариант, до лазарета. Что сам выберет. Идем уже, — добавил он раздраженно немного погодя. Малфой кивнул и первым направился в сторону Слизеринского общежития. Почти дойдя до цели, он вдруг повернулся к Гарри, чтобы спросить: — Поттер, почему ты мне помог? — Мерлин, Малфой, какая тебе разница? Можешь считать, что у меня обострение комплекса Героя-Спасителя. Подойдет? — Гарри склонил голову влево, немного насмешливо глядя на Драко. — Если бы не было разницы, не спрашивал бы, — пожал плечами блондин так, словно Гарри спросил какую-то несусветную глупость. – Спасибо, Поттер. — Обращайся, Малфой. Кстати, встречный вопрос. Так почему ты не воспользовался парочкой боевых? Повисла странная тишина, словно обычно острый на язык Драко решал, что именно стоит ответить любопытному однокурснику. Ему не хотелось говорить про очередное слушание Визенгамота, под пристальным наблюдением которого он находился с того дня, как превратился в пепел Волдеморт. — Не захотел, — наконец сказал он, вновь пожав плечами и, отвернувшись, собрался было продолжить путь, но был остановлен схватившим его за запястье Поттером. Тот явно ждал ответа куда более длинного и подробного, а не короткую отговорку, которыми так любил сыпать Малфой, когда хотел перевести тему или замять ее. Драко снова развернулся лицом к Поттеру: — Вспомни, кто я, Гарри. Пожиратель Смерти, прислужник Темного Лорда и чистокровный волшебник из древнего рода с соответствующим потенциалом. Как думаешь, на каком счету я у Визенгамота? — Как мне все это надоело, — с тяжелым вздохом признался Малфою Гарри. — Думаю, пора начать вмешиваться. — Во что именно и с чего бы тебе вообще вмешиваться в чужие проблемы? Это мне нельзя применять заклинания уровня выше Люмоса, это мне грозит Азкабан, это мне завтра на суде будут снова задавать одни и те же вопросы, ожидая, пока я признаюсь в своих прегрешениях перед обществом в целом и магическим миром в частности. И это мое поместье так жаждет заполучить Министерство Магии в качестве контрибуции. Но это мои проблемы, Поттер, проблемы Малфоев, а Малфои никогда и ни у кого не просят помощи или содействия. — Что ты там мне говорил про Слизерин, Малфой? «Вся ваша честь и отвага ничто по сравнению с преданностью слизеринцев друг другу»? Так вот, считай, что я принял правила твоего факультета, нравится тебе это или нет, — отпустив, наконец, запястье блондина, Гарри обошел его и, слегка задев плечом, направился в сторону общежития. * * * — И что это было, Поттер? – с силой хлопнув дверью пустой гостиной, грозно прошипел Малфой, недавно вернувшийся с заседания Визенгамота. Не спавший всю ночь, мучивший себя мыслями о предстоящем слушании его дела, Драко никак не ожидал произошедшего. А именно того, что в Министерство Магии заявится Поттер, сверкающий гербом и расцветками Слизеринского факультета. И попросит разрешения выступить в роли свидетеля защиты. Разумеется, отказывать «герою магического мира» никто не стал, предоставив слово и возможность нести бред. Который он и нес на протяжении долгих двадцати минут, выгораживая Малфоя перед судом. Не то, чтобы это было лишним – Драко почти не сомневался, что его обвинят во всех смертных грехах и отправят в холодный каменный мешок Азкабана. Просто он не ожидал того, что его будет защищать именно Поттер, с которым они хоть и перестали враждовать в последнее время, но и друзьями их назвать было сложно. Между ними было что-то другое, необъяснимое и витавшее в воздухе, очень похожее на напряжение, готовое в любую минуту выйти за рамки коротких взглядов и брошенных друг другу колких фраз. Гарри Поттер, отвлекшись от книги, которую читал, расположившись в кресле, внимательно посмотрел на недовольного Драко, гневно стреляющего глазами. — Еще раз спрашиваю – что за представление ты устроил в суде? Какого черта принялся защищать меня и нести всю эту чушь с моим якобы шпионством для вашего Ордена? – продолжал распаляться тот, становясь все меньше похожим на холодного аристократа. — Что тебя не устраивает? – с безмятежным видом осведомился у него Гарри. — Быть может то, что ты влез туда, куда тебя не просили? — Слушай, Малфой, что на этот раз не так? – раздраженно кинул Гарри. – С тебя сняли все обвинения. Ты теперь чист, как капля утренней росы. Папашу твоего оставили в Азкабане всего-то на годик в качестве профилактики. Поместье вернули. Деньги... Ну, заставили немного поделиться. Что еще тебе нужно? Чего ты устраиваешь истерики? Живи и радуйся своей свободе. — Самое важное для Малфоев – не свобода и деньги, а честь и чувство собственного достоинства. А теперь я и мой отец обязаны какому-то полукровке своей жизнью и свободой, — последние слова Драко практически выплюнул, выпуская на волю копившееся столько времени напряжение. — А если бы кто-то подумал мозгами... Но это ведь не для тебя, да, Малфой? То давно бы увидел это, — с этими словами Поттер продемонстрировал свою руку, где на пальце сверкнул сдвоенным гербом перстень-печатка Лорда, подтверждающий обязанности и права главы рода. – Тебя и твоего сиятельного отца защищал не какой-то полукровка, а лорд Поттер-Блэк. Поскольку Малфой временно безмолвствовал, пытаясь понять, как он пропустил такое, Гарри продолжал говорить: — А во-вторых, Драко, мне просто надоело воевать, понимаешь? Я хочу жить нормально. А нормально, в моем понимании – это тихо и спокойно. А как тихо и спокойно может быть там, где страну лихорадит, а в застенки Азкабана вместо настоящих преступников отправляют школьников? Никак. Так что заткнись и живи своей жизнью. Никто никому ничего не должен, я лишь делаю то, что считаю нужным. — Не затыкай мне рот, Поттер, — вспылил Малфой. И его совершенно не оправдывало то, что перстень был под скрывающим заклятием, в конце концов, он – сильный чистокровный волшебник, а это к чему-то да обязывает. — И то, что ты теперь Лорд Поттер-Блэк ничего не меняет в наших отношениях. Да и по какому праву ты смеешь указывать мне, что должен и что не должен делать Малфой? — Драко понимал, что его понесло, но остановиться не мог: — Если я не закрою рот, то что ты можешь мне сделать? – проорал он в лицо уже давно вставшему рядом с ним Поттеру, с небольшим превосходством поглядывая на того немного сверху. Гарри выслушал его слова, хмыкнул и вдруг, не особо раздумывая, сначала залепил звучную пощечину Малфою. Когда безотказное средство подействовало, и Драко уставился на него ошарашенными глазами, прижав свою ладонь к горящей щеке, Поттер криво улыбнулся. Что-то внутри слизеринца начало опять закипать и подниматься удушливой волной. Драко открыл рот для очередной сентенции, но в ту же секунду был заткнут поцелуем шагнувшего к нему Гарри. От неожиданного поступка героя магического мира Малфой застыл, невольно прислушиваясь к ощущениям. Не было того отвращения, которое наверняка бы появилось у прежнего, высокомерного чистокровного волшебника, не было желания сопротивляться не слишком умелому и грубоватому поцелую Поттера. Но характер — таки взял верх над появившимся поначалу удивлением, и Драко с силой оттолкнул от себя Гарри. Первое, что захотелось сделать, увидев на его лице ухмылку, ничуть не уступающую фирменной малфоевской, — это размахнуться посильнее и сломать ублюдку челюсть. Он даже занес кулак, но остановился в последний момент, тяжело дыша и пытаясь понять, что скрывается за этим огоньком в глазах бывшего врага. Увидев, как замахнулся Малфой, Гарри ждал удара, но когда того не последовало, Гарри осклабился и понимающе произнес: — Продолжим, Драко? — растягивая слова в стиле самого Малфоя. Втайне Малфой надеялся, что глухое рычание, сорвавшееся с губ, было вызвано лишь злостью, а не чем-то другим. Но как еще объяснить то, что в следующий миг он сделал шаг вперед и впился ответным жестким поцелуем в губы Поттера, стирая самодовольную усмешку? Долго наслаждаться своей крутостью Малфою не дали. Поттер сначала прижал его к стене, чуть не выбив дух, а затем грубо сжал ладонями ягодицы Драко и потерся пахом, продолжая врываться языком в рот блондина. От нахлынувшей волны страсти Драко вцепился тонкими пальцами в плечи Гарри и коротко простонал что-то невнятное тому в рот. Только сейчас слизеринец понял, откуда растут ноги у напряжения, столько времени копившегося между ними, осознал, в чем была причина этой постоянной неприязни друг другу. Не в ненависти было дело, а в вожделении, желании обладать и подчинять себе того, кого в глаза называл врагом. — Поттер… — выдохнул Драко, когда брюнет отстранился от его губ на несколько мгновений. Он невольно залюбовался своим бывшим заклятым врагом, его глазами, к которым так подходили цвета Слизерина. И почему-то захотелось снова ехидно улыбнуться и спросить: – Хочешь меня..? — А то незаметно? – рыкнул ему Поттер, уже успев расстегнуть несколько пуговиц на мантии Драко. И тут же добавил: — Где? Вместо ответа его снова притянули к себе, запустив ладонь в темные жесткие волосы на затылке, и дернули в сторону длинного коридора, освещенного лишь факелами. Несколько долгих шагов пришлось сделать, прежде чем два таких разных парня оказались перед дверью в комнату старосты, коим являлся Малфой. — Открывай, — коротко бросил Гарри, на секунды оторвавшись от поцелуя. Драко и сам не собирался тянуть время, поэтому произнеся короткое заклинание, снимающее охранные чары, толкнул дверь спиной. Вернее, это Поттер открыл двери его спиной. Малфой даже не брался сосчитать все выступы, об которые ударился во время их продвижения до спальни, впрочем, досталось не только ему одному. Расстояние до кровати было преодолено в какие-то минуты. Для того, чтобы раздеть друг друга, приходилось ненадолго отрываться от жадных поцелуев и ласк. Но, видимо для экономии времени, и тот, и другой, поначалу пытавшиеся быть более бережливыми с одеждой, плюнули на это и просто срывали ее, не особо заботясь о сохранности. Когда к мантиям присоединилась темно-зеленая рубашка Малфоя, Поттер отвлекся от зацеловывания шеи и ошарашенно уставился на левый бок Драко: почти от самой ключицы до поясницы его кожа была покрыта длинными неровными рубцами. — Что это? – провел он кончиками пальцев вдоль самого заметного шрама. — Наказание, — коротко ответил Драко, прикрывая глаза. Еще одна страница жизни, которую он не только не хотел пересказывать никогда, но даже вспоминать. Гарри не стал расспрашивать, но в уме сделал заметку, чтобы позже узнать, что к чему. А пока... — Не болит? — спросил он, продолжая поглаживать кожу вокруг шрама и время от времени сжимая пальцы. Ответ Малфоя выразился в недовольном рычании. И Гарри, рассмеявшись, повалил его на кровать, заваливаясь сверху и пытаясь не раздавить Драко. И снова поцелуи, жаркие и жадные, перемежающиеся с грубоватыми укусами и нервным дерганьем молнии на форменных брюках, которые, в итоге, все же летят в сторону остальной одежды. Посмотрев на распластавшегося под ним парня, тяжело дышащего и разгоряченного, Гарри поймал себя на том, что вот таким Малфоем он готов любоваться очень долго. Платиновыми волосами, разметавшимися по подушке, глазами цвета серебра, в которых горела ничем не прикрытая похоть, стройным, но при этом неплохо тренированным телом. Заметив этот взгляд Гарри, Малфой удовлетворенно хмыкнул и, поймав скользившие по шее пальцы, обхватил их губами и принялся облизывать. Поттер хмыкнул, глядя на юркий язык, скользивший по пальцам, и особенно жадно поцеловав яркие припухшие губы Драко, перенес свои ласки на шею и ключицу. Тот приглушенно застонал в ответ, крепко сжав предплечье Гарри, и запустил вторую руку в темные волосы. Ему нравилось перебирать жесткие пряди, чуть оттягивая их. Нравилось и то, что Поттер не собирался церемониться, нежничать и строить из себя внимательного рыцаря, довольно ощутимо прикусывая светлую кожу. Но вскоре этого стало мало, и Драко, оторвав от себя увлекшегося Поттера, положил ладонь на его член и проговорил: — Тебе хоть знаком принцип работы твоей второй волшебной палочки? — Разберусь, — довольно щурясь, ответил ему Гарри, рывком раздвигая ноги блондина и устраиваясь между ними. Спустя несколько минут Драко уже выгибался от того, как бесцеремонно в нем хозяйничали два пальца, то и дело проходившиеся по узелку простаты. Он старался сдерживать стоны, не показывать своего истинного состояния, когда все тело горит от нежданных ласк и желания, пытался спрятать все свои чувства за стеной напускного спокойствия. Вот только получалось не очень хорошо – находящийся в постоянном напряжении организм словно решил, наконец, получить свою долю удовольствия, а мозг настойчиво требовал забыть о насущных проблемах. — Хватит, Поттер, — прохрипел Драко, облизнув пересохшие губы. — Хватит, так хватит, — ухмыльнулся Гарри и, приставив головку члена к пульсирующему отверстию, стал входить в обласканное тело. Малфой инстинктивно дернулся от непривычной боли, но навстречу подался, оглашая комнату тихим, но проникновенным стоном. Войдя до самого конца, Гарри застыл на несколько секунд, позволяя тому привыкнуть к вторжению. Но не успев досчитать и до пяти, начал двигаться, втрахивая Малфоя в матрас и слушая его стоны. Обжигающая теснота и шелковистость, обволакивающие его член, сносили крышу получше любого наркотика. Впрочем, не у него одного – Драко, получивший долгожданную возможность расслабиться и не думать ни о чем, с большим рвением подавался навстречу резким толчкам, вздрагивая, когда член брюнета задевал заветную точку внутри тела. Но чего можно ждать от двух восемнадцатилетних уже не мальчишек, но еще и не мужчин? Только сорванного дыхания, резких движений и желания получить долгожданную разрядку. Это и было самым главным удовольствием для них обоих: в какой-то момент осознать, что сейчас можно забыть о Темном Лорде, Визенгамоте, семейных обязательствах. Сейчас существовали только они друг для друга – закадычные враги, перескочившие фазу примирения и перешедшие сразу к тому, чего от них явно не ожидали ни Дамблдор, ни Снейп, ни весь Хогвартс. Так что обоих надолго не хватило. Вскоре Драко излился себе на живот жемчужно-белым семенем, невольно утягивая за собой в ослепительно-расслабляющий оргазм и Поттера. Гарри осторожно покинул столь гостеприимное тело и развалился на кровати, по-хозяйски притянув к себе находящегося в прострации слизеринца. Тот лишь поморщился от неприятных ощущений пониже спины, но спорить и показывать свое ехидство, кажется, не собирался. Лишь устроился удобнее, положив подбородок на плечо Поттера. Никто из них не решался нарушить повисшую тишину. А что спрашивать? Интересоваться, уподобляясь невинным девицам, что будет дальше? Каждый думал о чем-то своем, пока Гарри не решился задать вопрос. — За что наказание? – спросил он, вновь проводя пальцами по рубцам, словно пересчитывая их. — За то, что не убил Дамблдора, — раздался ответ, когда Гарри почти перестал его ждать. — Почему ты их не убрал? — Убрать метки, оставленные Темным Лордом, не так просто. Сначала не мог, а потом… потом оставил, как напоминание самому себе, что за ошибки приходится платить. — Жаль, что я – не некромант. — Не понял? – приподнял голову Драко и удивленно посмотрел на Поттера. — Ну, я ведь убил Лорда. А так бы воскресил и еще раз убил, — мечтательно произнес Гарри. — О, только не начинай строить из себя всемогущего волшебника всех времен и народов. Если бы Волдеморт больше всего на свете жаждал власти, а не твоей смерти, не был бы ты сейчас героем. Расширение влияния на Министерство, налаживание связей в маггловском мире, чуть меньше жестокости по отношению к обитателям того же Хогвартса и помощники уровня моего отца, а не психопатка Лестрейндж, и рано или поздно охота на Гарри Поттера завершилась бы куда более успешно для Лорда. Брюнет перевернулся на живот и, опершись подбородком на подставленные руки, с интересом уставился на Малфоя. — Летом я думал о том же, веришь? Думаю, что если бы не увлечение вашего Лорда крестражами, то у него был бы отличный шанс воплотить свои здравые идеи в жизнь. И этим изменить Магический мир. — И что же повлияло на такое кардинальное изменение взглядов? Неужели в госпитале Св. Мунго, наконец, начали давать лекарства, придающие ясность мыслям? – к Драко начало возвращаться привычное ехидство, сдобренное снисходительной улыбкой. Чуть более настоящей и довольной, но не ставшей после неплохого секса менее высокомерной. Поттер, к его удивлению, шпильку оценил, расплывшись в широкой улыбке и заявив: — Видимо, недосмотрели. И дали Герою то, что предназначалось какому-нибудь Пожирателю. Вот досада, правда, Драко? — Пожирателей заставляют пересмотреть свои взгляды на жизнь несколько другим способом, — мрачно хмыкнул Драко. Кому, как не ему знать о том, что может происходить в аврорате, когда нужно вытащить признание или выведать необходимую информацию. Гарри прищелкнул языком в ответ на это заявление и снова повалился на спину. Закрыв глаза, он начал было засыпать, но был выдернут из состояния полудремы сильным тычком в бок: — Я так понимаю, ты не желаешь выметаться из моей комнаты? – поинтересовался Драко. — Тебе что, места жалко? – сонно пробормотал Гарри, вяло отмахнувшись. При этом он еще и завернулся в одеяло к ярости Малфоя. — Да и вообще, радовался бы — без согревающих заклинаний в вашем подземелье кони двинуть можно. — Можно подумать, тебя сюда звали, — напомнил блондин, но мысленно согласился с Поттером. Отодвинув его ближе к краю кровати, Драко, немного посомневавшись для порядка, устроился рядом и отобрал у своего соседа по кровати часть одеяла. Утро Гарри встретил ярко. Прежде чем пойти в туалет, он потратил несколько минут на то, чтобы вылезти из кокона своих и Малфоя рук, ног и одеяла, запутанных в довольно интересной и головоломной комбинации. Пока выпутывался, засмотрелся на умиротворенное лицо Хорька, в данный момент лишенное той маски, что натягивает на себя Драко, выходя на люди. "Мда... Вот я и подтвердил возникшую летом у меня в голове теорию о том, что вражда с Малфоем имеет под собой совершенно другие корни, чем извечное противостояние между факультетами или различие в цвете применяемой магии." Такого Хорька хотелось гладить, холить и лелеять. Смешно, но правда. Рефлексировать по поводу того, что он переспал с парнем, Гарри не собирался. И еще не раз переспит, потому что выпускать Драко из своих когтей не собирается. Летом у Поттера было много времени, чтобы читать, думать и узнавать то, о чем ему никто не соизволил рассказать, забирая в Магический мир. О традициях, правилах, правах, обязанностях. О многом ему поведала Вальбурга Блэк, сменившая гнев на милость после того, как он на ее глазах отказал в доступе к дому почти всем Уизли. Тогда же Гарри узнал и о том, что многие маги бисексуальны и в их среде любовь к своему полу не считается извращением. Для тех, кто предпочитает волшебников своего пола, у магии существуют свои ритуалы и традиции для продолжения рода. Все это промелькнуло в голове Гарри, пока он любовался спящим Драко. Потом организм настойчиво напомнил о себе, и парню пришлось срочно искать туалет. К счастью, ходить далеко не пришлось. Вернувшись к постели, Гарри немного поразмышлял на тему, стоит ли ложиться спать дальше или уже можно разбудить Драко и идти на завтрак. При упоминании о завтраке всплыла мысль об одной проблеме. Такой рыжей проблеме по имени Рон Уизли. "Надо что-то решать. Причем раз и навсегда, — подумал Гарри. — Мне надоела эта межфакультетская вражда, которая не стоит и выеденного яйца. Думаю, что в этом меня многие поддержат. Будто бы на других факультетах нет чистокровных волшебников. Да хоть бы взять наш Гриффиндор: те же Невилл, Парвати. Другое дело, что на Слизерине их подавляющее количество. Но это не причина, чтобы травить их всех и априори считать Темными магами. Сколько чистокровных семей проявили нейтралитет во время обеих войн? Много. То-то и оно. Пора прекращать все эти вызовы в суд и мотание нервов чистокровкам. Лорд уже никогда не вернется. Так что теперь у меня первоочередная задача — это сдать все полагающиеся экзамены и сделать так, чтобы Магический мир перестало "лихорадить". Оторвавшись от своих размышлений, Гарри с удивлением отметил проснувшегося и полностью собранного Драко, сидящего напротив него в кресле. — А я-то думал, когда ты соизволишь спуститься со своих небес на нашу грешную землю, — привычно-ядовитым тоном протянул Малфой. — Задумался, — пожал плечами Гарри и, встав с кресла, спросил у Драко со вздохом: — Идем на завтрак, что ли? — Потти, на мой взгляд, мы еще не дошли до той стадии отношений, когда следует идти на завтрак вместе. Ты же не хочешь, чтобы школа снова лишилась директора, на этот раз в связи с инфарктом у МакГонагалл? Всего через две секунды Малфой был просто вмят в кресло нависающим над ним Поттером. Тот мурлыкающим голосом, от которого у Драко побежали мурашки по всему телу, произнес: — А когда она наступит, та стадия, на которой нам уже можно будет выходить к завтраку вместе, а, Драко? Сколько раз я должен буду втрахать тебя в твою кроватку? — О, а с чего ты взял, что тебе вообще представится такая возможность еще раз? – не удержался от ехидства Драко, у которого на долю секунды перехватило дыхание от последней фразы Поттера. — Малфой, ты такой... наивный, — усмехнулся ему в ответ Поттер. — Знаешь, у Поттеров-Блэков тоже есть свой девиз. Могу поделиться, — Гарри наклонился еще ниже и прошептал Драко на ухо: — Что в руки попало — уже не выпустим. Кстати, могу доказать опытным путем. То есть прямо сейчас можем вернуться в кровать. Хотя...— тут Гарри принял задумчивый вид. — Можно устроить все тут, в кресле. — Продолжай утешать себя этим и дальше, лордик, — усмехнулся Драко. – И надеяться тоже никто не запрещал, — оттолкнув от себя обнаглевшего Поттера, он поднялся со своего места и кивнул в сторону двери. – Если мы придем на завтрак вместе, удивление будет куда меньшим, чем если мы на него вдвоем опоздаем. * * * Целая неделя прошла для Гарри и Драко в тишине и спокойствии. И вызвано это было в первую очередь тем, что Рональд Уизли все это время провалялся в больнице, лечась от обычной простуды с помощью маггловских лекарств, ибо вследствие какого-то странного выверта заклятия, которым парня приголубили, ни одно зелье не действовало. А остальным же просто не было до них никакого дела. Нет, поначалу все косились на внезапно образовавшуюся компанию из Поттера, Малфоя и периодически присоединявшейся к ним Гермионы. Но через какое-то время успокоились, со скрытым весельем наблюдая за очередной беззлобной перепалкой двух сильнейших волшебников в Хогвартсе. Двух заклятых врагов, теперь уже, по-видимому, бывших, почти все время видели вместе. Глядя на то, как Гарри спокойно общается со слизеринцами, да и Гермиона тоже, остальные факультеты последовали их примеру. К удивлению многих, это оказалось совсем нетрудно для большинства. Но не для выздоровевшего Уизли, который, едва увидев эту идиллию, скрипнул зубами от злости. Все то время, которое он пролежал в лазарете, Рон пытался придумать оправдание для Гарри, внезапно принявшегося защищать Хорька. Пытался, но не находил, и очень расстроился, когда узнал, что с того сняли все обвинения, благодаря все тому же Гарри Поттеру, выступившему свидетелем защиты Малфоя. Но то, что случилось в один из дней, на очередном сдвоенном занятии по зельеварению, окончательно доказало Уизли, что мир сошел с ума. Началось все с того, что большинство гриффиндорцев поздоровались со слизеринцами, а Дин Томас, который вместе с остальными вернулся в этом году на седьмой курс, весьма мило общался с одной из их девчонок, стоя чуть поодаль. А вот продолжилось… Поначалу все шло как обычно, не считая непривычно дружественной атмосферы и того, что Гарри уж слишком добродушно общался с Малфоем. Впрочем, сначала они просто спорили о свойствах ингредиентов для зелья, потом пытались выяснить, чья очередь нарезать засушенные крысиные хвосты. А затем... Затем Рон увидел то, что полностью перевернуло его мир. Склонившийся над столом Малфой, что-то тщательно толкущий в ступке, выбившаяся прядь его волос и Гарри, одним жестом заправивший эту прядь Хорьку за ухо. Причем именно отточенность этого жеста до состояния привычки и сказала Рону лучше всяких слов о том, что их Золотое трио кануло в небытие. И пытаться вернуть Гарри туда, откуда он ушел, бесполезное занятие, как бы они все ни пытались. Война изменила всех – кого-то сломала, кого-то заставила быть более осторожными и внимательными к окружающим, а кому-то дала возможность сделать что-то особенное, на что раньше не хватало смелости или решительности. Наблюдая за своим другом и однокурсниками, Уизли постепенно начал понимать, зачем Гарри совершил такой поступок. Он просто захотел прекратить это бесконечное соперничество между факультетами, поощряемое преподавателями и, как выяснилось, изрядно надоевшее всем ученикам. Потерявшие своих родных и друзей, юные волшебники были готовы к примирению, вот только нужен был толчок, которым и стал переход гриффиндорца на Слизерин. Поступок, который показал многим, что нет никакой разницы, где учиться и какая кровь течет в твоих жилах, если ты по-настоящему талантлив. В свете этого открытия Рон вдруг понял, как глупо и подло выглядел его поступок со стороны. Ему стало немного стыдно, но может, еще не поздно было все поправить? Вот только где взять смелости, чтобы признать свои ошибки вслух и извиниться? Не перед Гарри, нет, перед Хор... Малфоем. Дождавшись, пока Слагхорн скроется в своем личном кабинете, Рон вышел из-за своего стола и приблизился к ряду слизеринцев. — Малфой, — тихо позвал он, заставив блондина поднять голову и подозрительно посмотреть на того, кто не постеснялся воспользоваться его слабостью. Готовый к очередной порции грязи, которая могла на него вылиться, он бросил взгляд на Поттера, весь внешний вид которого не сулил ничего хорошего Уизли, если тот решит выкинуть очередной фокус. Рон поежился под тем взглядом, которым на него уставился Гарри, но вслух сказал: — Я просто хочу извиниться за свое... поведение. И за… — последние слова касались той памятной драки, что довольно быстро понял Малфой и, сложив руки на груди, поспешил остановить пламенную речь. — Решил закопать топор войны, Уизли? – насмешливо поинтересовался он. — И случайно не Грейнджер ли, наконец, поставила тебе мозги на место? Хотя нет, — сам себе ответил на вопрос Драко, — если она за семь лет не смогла этого сделать, то уж за пару недель не успела бы. Тут его прервал Гарри: — Малфой, хватит тебе уже рассуждать. Вечно разводишь споры там, где достаточно одного слова. — Поттер, вот тебе в данный момент слова не давали, — раздраженно парировал Драко. — И каким же может быть это "одно" слово? — Либо да, либо нет, — отрезал Гарри. Малфой хмыкнул, но промолчал, задумчиво глядя на Рона Уизли, все так же стоявшего перед ним. — А посмотрим — не вариант? — поинтересовался он у Гарри, не сводя взгляда с краснеющего и переступающего с ноги на ногу Уизли. — Для тебя, Малфой, не вариант, — усмехнувшись, ответил Поттер на его вопрос. Эта фраза вызвала недовольный хмык у Драко и еще один придирчиво-оценивающий взгляд в сторону Уизли. Не то, что бы хотелось забывать обо всех ссорах и подлянках, которые они устраивали друг другу в детстве, и уж тем более не желала идти из головы та драка после тренировки, которую прежний Малфой, несомненно, припомнил бы Уизли и отомстил. Но он, также как и остальные, очень устал от затянувшейся войны, соперничества и вражды. Поэтому Драко сделал шаг в сторону Рона и протянул ему руку со словами: — Нам не стать друзьями, Уизел. Но мы можем попробовать не вспоминать детских обид. Рон с плохо скрываемым облегчением принял протянутую руку и, сильно сжав в ладони, затряс ею. По лицу слизеринца скользнула мимолетная гримаса, но он промолчал, а вот Гарри в отличие от него, хмыкнул и громко сказал: — Руку ему не сломай, а то Малфою очень не нравится Костерост. От этих слов смущенный и залившийся краской до самых ушей, Уизли бережно отпустил руку Драко и еще раз буркнув: "Прости", удрал на свое место. Он не заметил, как улыбнулась Гермиона, а остальные гриффиндорцы тихо посмеивались между собой, как расплылся в привычной ухмылке сам Малфой, поймавший лукавый взгляд Поттера. Пересмотреть свои взгляды на жизнь людей заставляют многие вещи – порой страшные, такие, как война, и смерти близких, отчаяние и горе. А порой достаточно лишь на минуту забыть о собственном тщеславии и гордости, чтобы мир немного изменился в лучшую сторону.