Масленица

На царском дворе молодцы ходят, переговариваются, смеются. А чего ж не смеяться-то? И день погожий, и царь гуляния устраивает. Масленица! Все уж и шапки поскидывали и шубы поснимали. Греет теперь солнце чёрные кафтаны, припекает. Потемнели снега, треснули ледяные оковы на реках, просыпается, вылазит из нор зверьё. Разбудил медведь медведицу, защебетали первые пташки. Вот-вот догонит день ночь и сравняется с ней. Радуется земля приходу весны. Только Федька Басманов стоит на крыльце, как петух нахохлился. — Иди погуляй пока, Федюш, — бормотал Басманов, вспоминая царские слова, — а к пиру принарядись, праздник же... тьфу! Федька нахмурился. Всё бы ничего, а царь-то не один остался. Ну, Машка, откуда только взялась? И ты погляди-ка, красавица какая нашлась! Щёки румяные, брови соболиные как у Фёдора прямо... Только вот глаза у неё не голубые, а чёрные. Глубокие глаза, красивые, манящие, да только злые. Колдовские это глаза, недобрые. Федька-то знает, у бабки его такие же были... Нет, нельзя её Машкой кликать, царица всё-таки. Фёдор мотнул головой. А завидно. Мария Темрюковна ножкой в сафьяновом сапожке топнет, и на ней уже и серьги с самоцветами, и сарафан золотом расшитый, и шуба соболиная. А Федька что? Только и слышно: подай-принеси, в летнике попляши, царя-батюшку развлеки. Как уж под вилами крутится, а милость царскую всё равно выпрашивать приходится. Посмотрел Басманов на двор. Молодцы чучело вяжут, костёр складывают... Все уморились, кафтаны расстегнули. Федька же посильнее шапку на уши натянул. Весна вам ещё покажет, дурни. Марток - надень семь порток. Глянул Фёдор на солнце, прищурился, прикрыл глаза ладонью. День и ночь сравняться должны. Колдовское это время. Любые наговоры тройную силу иметь будут, а ежели на масленицу приворот сделать, то суженый от тебя никуда не денется. Федька ухмыльнулся. Представил, как с блинами к государю идёт. Только их испечь ещё надобно да не забыть на тесто заговор прочитать... Ай, да не велика наука. Головы-то рубить сложнее будет, а тут блины... Машка-белоручка, сроду ничего не пекла, только и может соколов своих пускать да на лошадке вороной по двору ездить. Саблю ей не дашь - уронит, прялку тоже. Ни на что негодная. Федька, конечно, с прялкой тоже не особо справится, зато с саблей на раз-два. И с блинами тоже... Ну, хватит думы думать, пора уже и делом заняться. Побежал Фёдор в терем, заглянул в стряпущую, а там в печи уже что-то варится, кипит. Девки все умотались, раскраснелись, только присели, а тут Басманов откуда ни возьмись. — А ну, собрали свои горшки и все вон! — Фёдор по-хозяйски прошёл внутрь и оглядел всех стряпух. А те, дуры, на месте столпились и смотрят на Федьку, как корова на новые ворота, слова сказать не могут. — Оглохли али как? — нахмурился Басманов и к сабле тут же потянулся. Девки все разом похватали горшки да плошки с тестом и дали дёру, только пятки засверкали. — То-то же, — Фёдор ухмыльнулся. Скинул он шапку с шубой. Мешаться будут, да и от печи жар идёт... Подвязал кудри лентой, чтобы не дай бог, ни один волос в тесто не попал. Для царя всё-таки стряпать собрался. Оглядел Федя стол. Видит - масло, мука, яйца. Взял плошку. Муки насыпал побольше, чтобы блины потолще были, масло налил - чтоб к сковороде не прилипали, яиц полдюжины, чтоб посытнее. Перемешал - весь измазался. Прочитал наговор. Нашёл сковороду, а она толстая, чугунная. Еле тесто по ней размазал, в печь задвинул и заслонкой прикрыл. — Ух, — сел Фёдор на лавку да рукавом пот со лба вытер. Только тесто замесил, а уже весь умаялся. А одной мукой с маслом царя не накормишь, ещё надобно каждый блин в печь засунуть да подождать пока испечётся... Вдруг, почувствовал Федя, что горелым запахло. Тьфу ты! Просидел! Блин-то его горит! Бросился Фёдор к печке, отворил заслонку, а на него дым чёрный повалил, да такой, что ни сковороды, ни блина, ни огня не видать. Федька на ощупь к окну подобрался, распахнул и обратно в дом. Бегает вокруг печки, дым платком разгоняет. Утомился, дышать уж не может. Горелым на весь терем пахнет, кабы царь не почуял... Подошёл Фёдор к окну свежего воздуха вдохнуть. Ну ничего, первый блин всегда комом. Вдруг Федьку кто-то водой окатил как из ведра. Рубаха к телу прилипла, кудри сосульками повисли, а уголь, которым Фёдор глаза с утречка подвёл, по щекам растёкся. — Ироды, что творите-то?! — зло крикнул Басманов, даже не зная кому. Наконец, развеялся дым и видит Фёдор, что стоит перед ним Максим Скуратов. Запыхался весь и ведро в руках держит. — Фёдор Алексеевич, прости бога ради! — Максим подошёл ближе. — Вижу - дым столбом валит, ну я и подумал - пожар... — А ты, Максим Григорьевич, смотри, так же не подумай, когда масленицу жечь будут, — Басманов нахмурился и принялся уголь с щёк вытирать мокрым платком да только больше размазал. Максим тем временем поставил ведро да пошёл к другим молодцам. Дел-то невпроворот. — Постой, Максим Григорьевич, — вдруг окликнул его Федька, — а ты часом блины не умеешь печь? — Видал, как матушка делает, — кивнул Максим. — А залазь сюда, — Басманов пошире открыл ставни, — подсобишь. — В окно? — изумился Максим. — Да, в окно, а что нам будет? — Фёдор весело подмигнул. Ну, Максим руками оперся, подтянулся, с окна ловко на лавку спрыгнул, а с лавки на пол. — Тесто-то я замесил, да вот не печётся что-то, — Басманов кивнул на плошку. — Ох, Федор Алексеевич, где ж ты такое серое тесто видел? — Максим покачал головой. — Не мудрено, что не печётся. — А какое же нужно? — спросил Федька. — Ох, — снял Максим шапку и кафтан, засучил рукава, — для начала бы закваску найти, а то без неё худо будет. — Не это ли? — Басманов подал кувшин. Максим кивнул. И закипела работа. Фёдор только сидит да диву даётся, как у Максима всё ладно да легко выходит. Муку через сито просеял, с закваской смешал, молока подлил да всё белым полотенцем накрыл и рядом с печью поставил. — Всё, что ли? — удивился Федя. — Пусть поднимется, а мы пока печь протопим, — ответил Максим, а затем посмотрел на огонь и прищурился, — что это у тебя там ещё готовится? — Ох! — Фёдор схватил ухват и вытащил сковороду. Горелым сильней запахло. Сковорода чугунная вся закоптилась, да ещё и тесто к ней пригорело. — Ну, не горься, Фёдор Алексеевич, — Максим подкинул берёзовых дровишек в огонь, — первый блин всегда комом... Поставь пока на печку, пусть остывает. Пока Федька со сковородой возился, Максим уж в закваску с мукой и яйца добавил, и масло, и соли щепотку всыпал. Перемешал всё, что аж пенка по краям плошки взбилась. И тесто само жёлтое, красивое. Не то что Федькино. Максим и сковороду новую нашёл. Посыпал её солью, прокалил в печи, вытер, а затем маслом смазал. — Ну, теперь можно и печь, — Максим устало сел на лавку рядом с Фёдором. Отдохнули, налили тесто, сунули в печь. И чувствует Фёдор, что не горелым пахнет, а так, как должно в масленицу, - свежими блинами. Так, один за другим и уже целая горка на блюде лежит. И все как на подбор - жёлтые, масленые, поджаренные. — Ух, замотал ты меня, Фёдор Алексеевич, — Максим вытер пот со лба, — уж и пир скоро начнётся. — Сам знаю, — Басманов кивнул, — спасибо, Максим Григорьевич, за помощь твою. Скуратов надел шапку, накинул шубу и сразу к другим молодцам отправился, а Федьке ещё умыться надо успеть. Не являться же к царю с сажей на носу. Накрыл он блины блюдом и побежал к себе. Благо волосы высохли и снова в кудри завились. Умылся Фёдор, переодел рубаху и стал наряд выбирать. Достал летник, но тут же убрал. — Пусть Машка в этом и щеголяет, — пробормотал Басманов, — небось будет в мехах сидеть, а я чем хуже. Достал кафтан красный, золотом вышитый, подпоясался, накинул шубу и серьги с каменьями нацепил. А с улице уже песни да свист слышатся. Идти пора. Гуляния все сегодня не в хоромах, а прямо на дворе. Царь велел и столы сюда принести, и кушанья здесь расставить. Вышел Фёдор, глядит вокруг. Молодцы пьют, веселятся. Вон и отец его сидит, и Малюта неподалёку. А Максим-то где? А, вон. Рядом с царевичем. И царь во главе стола сидит и Мария Темрюковна тут же. Как всегда в шубу закуталась и глядит искоса на всех. Заметила Фёдора и вовсе отвернулась. Басманов только ухмыльнулся и взгляд на царя перевёл. Улыбнулся, глаза прищурил, подошёл ближе и поставил блины прямо перед государем. — С праздником тебя, великий государь Иван Васильевич, — поклонился Фёдор и сделал шаг назад. — Стой, Федя, — царь ухмыльнулся глядя на стопку ровных и румяных блинов, — хочешь сказать, сам испек? — Сам, а как же, — кивнул Фёдор, — для тебя, свет мой, государь великий, весь день старался, у печи стоял. Царь недоверчиво посмотрел на Басманова, но ничего не сказал. Фёдор отошёл и, сев недалеко от государя, виновато покосился на Максима. Благо тот с царевичем сидел и не слышал Федькиных речей. Вдруг у Басманова дух перехватило, и он тут же глянул на царя. Наговор-то забыл прочитать! Вот дырявая голова! Что же получается, вся работа псу под хвост? Ну подал Фёдор государю блины... Да таких блинов тут полный стол. Дело-то в привороте было, эх... Дело к ночи близится, подожгли чучело. Хорошо горит, только солома и деревяшки трещат. И весело всем. Бесятся, гуляют опричники. Пока дрова золой не стали, все пьют да веселятся. Только Фёдор в сторонке сидит, капли в рот не взял. Подглядывает на царя, а тот Федю будто бы и не замечает. Государь нагнулся к жене, что-то прошептал, а она тут же вскочила и к терему зашагала. Насторожился Фёдор, прищурился, а царь вдруг на него посмотрел и к себе поманил. — Что, Федюш, сидишь, пригорюнился? — спросил государь, когда Басманов подошёл ближе. — Не нравятся угощения али вино кислое? — Уморился я сегодня, царь батюшка, — ответил Фёдор и покосился на пустую тарелку, на которой он давеча блины подносил. — Где же ты так печь научился, — государь взял Басманова за руку, — девок попросил? Признавайся, плут, — царь резко дёрнул Федю на себя и усадил на колени. — Государь, а ежели увидит кто? — прошептал Фёдор. — Да кто увидит-то? — усмехнулся царь, — Мария давно уж ушла в горницу свою, а остальным и дела никакого нет, — государь кивнул на опричников. Молодцы вокруг огня столпились да песни горланили, а кто ещё за столом сидел, тот в Федькину сторону и не смотрел даже. — Ну, признавайся, — царь нахмурился, — кто блины пёк? — Да разве я неправду государю сказать посмею? — ответил Басманов, — сам испёк, только вот... — Что? — подозрительно спросил царь. — Я на блины, — чуть не плача ответил Фёдор, — наговор хотел прочитать, чтобы сердце твоё вовеки от меня не отворотилось, да только... забыл. Царь ухмыльнулся. — Красивый ты у меня, — государь погладил Федю по щеке, — да глупый. Федька покраснел и отвёл глаза. — Помнится мне, — царь поднялся, придерживая Басманова за талию, — уморился ты. — Уморился, — кивнул Фёдор. — Ну тогда пора бы и на боковую, — государь подтолкнул Басманова к лестнице. Хоть и натрудился Федя за день, а долго уснуть не мог в опочивальне царской. Наверное, молодцы под окнами всю ночь гуляли да песни пели, весну встречали да спать не давали...