Зовите меня Мари

Августовское солнце беспощадно выжигало глаза, так что Геркулес Маллиган не мог даже предположить, отчего выступили слезы: от режущего света или же от долгожданной встречи со своим давним другом Александром Гамильтоном. За последнее время этот мальчишка-сирота, однажды объявившийся на пороге его дома с рекомендательным письмом, придерживавшийся долго и упорно лоялистских взглядов, умудрился возмужать, стать адъютантом самого Вашингтона и, убедив того в необходимости разведки, дать толчок к шпионской карьере Геркулеса. Не то чтобы простому нью-йоркскому портному была по нраву эта работенка, но на войне выбирать не приходится. — Александр! — спрыгивая с только что прибывшей в лагерь скрипучей телеги, отряхивая от соломы суконные штаны, воскликнул Геркулес и угодил в дружеские объятия юноши, практически ставшего членом его семьи. — Не могу поверить, что нам довелось встретиться! — Думал, что меня подстрелят? Или тебя повесят? — расхохотался искристо Гамильтон. Солнце насмешливо засверкало в его рыжеватых волосах. Геркулес мрачно ухмыльнулся: в отличие от Александра он находился в том возрасте, когда беспечное отношение к жизни сменяется осторожным. — Даже не знаю, что вероятнее, — пожал он плечами. — Уже год, как Нью-Йорк просто кишит красными мундирами. Приятно видеть синие, — он оглядел лагерь: кругом между некрепко стоящими палатками, едва способными выдержать непогоду, сновали солдаты разных возрастов, кто в прорванной белой рубахе, годной разве только на корпию, кто в заляпанных грязью, десятки раз подлатанных мундирах. На разведенных кострах коптили пойманных в ближайшей реке тощих рыбешек, на жерди бок о бок с котелком просушивали испещренные швами чулки. Чистили ружья, точили заржавевшие штыки, брились, чинили развалившиеся сапоги, потому что в ближайший год выдача новой формы не предвиделась, играли в шашки, рассказывали с грохочущим смехом друг другу байки — жили обычной солдатской, не шпионской жизнью. — Что у тебя нового? — вдруг серьезно, почти заговорщечески спросил Александр, отводя разведчика чуть поодаль от суеты лагеря, но двигаясь по направлению к покосившемуся, запрятанному за раскидистыми дубами, деревянному домику — удивительно, что солдаты до сих пор не растащили его на доски для костров. Тот факт, что домик все еще был цел и невредим, обозначало одно: в нем расположен штаб. — Есть тут у меня несколько ниточек из Нью-Йорка и Квебека и даже выкройки мундиров английского генералитета, — Маллиган многозначительно похлопал по рединготу, в подкладке которого, как догадался Александр, зашуршали карты и планы британской атаки. — Вот и славно, — кивнул Гамильтон. — Расскажешь о новых веяниях британской моды Вашингтону. Не проронив больше ни слова, храня непривычно суровое молчание, выдававшее напряженную обстановку в лагере, Александр сопроводил Геркулеса до штаба. Назвав пароли сонным караульным и приказав не задавать никаких вопросов своему спутнику, Александр завел его в темный, пыльный кабинет с небольшим окном и полуразрушенным камином. Окинув беглым взглядом разбросанные документы, стратегическую доску и перевязанную пачку корреспонденции, Маллиган тотчас же понял, что находится в месте, куда допускают либо избранных, либо провинившихся — во временном кабинете Джорджа Вашингтона. — Конечно, это больше похоже на пыточную, чем на кабинет, — поспешил извиниться Гамильтон. — Впрочем, обустройство штаба — наименьшая из наших проблем. Нам нечем платить солдатам, нечем их кормить. Черт бы побрал этот Конгресс! — буркнул он про себя. Его уставший вид и запачканные чернилами рукава невольно выдавали то, что амбициозный адъютант заваливает Конгресс просьбами, жалобами, ходатайствами и прочими посланиями с целью выбить из этих охотных до слов, но скупых до действий патриотов хоть немного средств. — Лучше уж Конгресс, чем парламент его величества, — рассудил Маллиган, желая приободрить друга. — Иногда я в этом сомневаюсь, — пробормотал нервно Александр и поспешно добавил: — Черт, я должен идти встречать одного новоприбывшего французского дворянина и разместить его где-то в лагере. Надеюсь, его не спугнут нищета, голод и антисанитария. Он обещался покрыть часть военных расходов, без его денег мы долго не протянем. Посиди здесь, генерал Вашингтон должен подойти с минуты на минуту, — сказав это, взмыленный адъютант стремглав вышел из кабинета, и в следующее мгновение Геркулес мог его видеть через мутное маленькое окошечко бежавшим в сторону палаток. Спертый воздух помещения кружил голову. Пыль плавно вращалась в воздухе, поблескивая в лучах полуденного солнца, а затем оседала, делая невзрачную, дешевую мебель, зачастую сколоченную из подвернувшихся под руку ящиков, более тусклой. Камин, окрашенный угольной чернотой, пустовал: последний раз его топили в довоенное время, когда в панике сбежавшие хозяева еще жили в этом доме. Книги отсырели, в неровностях пола виднелись лужицы, а на стенах растянулись длинные подтеки — лишь подняв глаза, Геркулес заметил местами провалившуюся крышу и зияющие дыры. Маллиган бы не удивился, если б узнал, что тихими августовскими вечерами Джордж Вашингтон предается наблюдениям за звездным небом. Впрочем, у главнокомандующего вряд ли нашлось бы время на это бесполезное занятие. Лагерь был в плачевном положении: солдаты недоедали, не имели добротной формы, а потому часто болели — доктора же редко обладали нужными инструментами и лекарствами. Число дезертиров увеличивалось, даже агитационные листовки, написанные Гамильтоном, не могли удержать разваливающуюся армию вместе. Местное население порой неприятственно относилось к кучке грязных, болезненных оборванцев-солдат и боялось их, имея для того все основания: мародерство процветало, и никакие приказы, директивы и ужесточения наказаний не могли контролировать голодных и нищих вояк. Все меньше добровольцев записывалось в армию. Поражение за поражением подрывало моральный дух. Одним жила армия — идеей освобождения. Геркулес Маллиган вздохнул. Он знал о состоянии британской армии: ему приходилось ее обеспечивать формой, его брат Хью руководил поставками продовольствия — идеальное прикрытие для шпионажа: заручиться доверием британских генералов проще простого — достаточно лишь сделать им небольшую скидку, и вот тебя уже зовут на очередную попойку, на которой можно лишний раз убедиться в справедливости высказывания «in vino veritas» и раздобыть нужную информацию. В отличие от несчастных, позабытых родиной и Конгрессом патриотов тори вышагивали с начищенными до блеска ружьями, в опрятных новеньких суконных мундирчиках к сверкающим на огне котелкам с ароматным и наваристым бульоном, в котором плавали куски сочной говядины. Если б только Геркулес мог помочь армии Вашингтона с продовольствием, если б только он мог подарить нескольким мальчишкам по новому комплекту формы, если б только синие мундиры в его мастерской не вызвали подозрений со стороны британцев и лоялистов… Геркулес обсмотрел всю комнату: ее вид, сливаясь с его мыслями, тяготил его. Вашингтон все еще не приходил, а потому Маллиган от снедающей скуки принялся отстукивать секунды каблуком. Половицы продавливались, и пыль послушно взмывала в воздух. Стук напоминал конный топот на поле битвы, выворачивающий, вспахивающий почву и поднимающий зловеще надвигающуюся тучу песка. Геркулес вновь вздохнул, мечтая о воинской доблестной славе, а не постыдной судьбе шпиона, вынужденного таиться и в стане врагов, и в стане друзей. Когда глупые мечтания ему надоели, а сумрачный вид кабинета приелся, он выскользнул на улицу. Простояв пару минуту на крыльце штаба и нежась в теплых прикосновениях солнечных лучей, Геркулес решил, что неплохо было бы пойти по небольшой аллейке навстречу Вашингтону. Высокую и плечистую фигуру главнокомандующего можно было заметить за десятки ярдов. Пройдя по аллее несколько раз туда и обратно, не желая выходить к лагерю, вид которого вызывал сердоболие, и не встретив Вашингтона, Маллиган направился назад к штабу. Назвав все пароли караульным, он нехотя зашел внутрь. На пороге кабинета Маллиган застыл, приготовившись бить тревогу: в разбросанных стратегических планах судорожно копался незнакомый долговязый юноша. Рука портного машинально потянулась к запрятанному под рукавом редингота стилету. — Ради всего святого, скажите мне, зачем вам нужны эти планы? — на опережение крикнул Геркулес, надеясь, что караульные сбегутся на его опасливо-громкий голос, но топот ног так и не послышался. Застанный врасплох долговязый юноша подскочил на месте и резко обернулся. — Я обронил здесь свое обручальное кольцо и пытаюсь его найти, — спешно, с переливистым французским акцентом принялся оправдываться он. — Ох, если Адриенна узнает, что я его потерял, она будет сильно огорчена, — расстройство отобразилось на румяном, гладко выбритом лице. Маллиган прищурился. Оправдание казалось ему неправдоподобным по двум причинам: во-первых, как можно потерять обручальное кольцо; во-вторых, как можно быть женатым в двадцать лет — именно на столько выглядел долговязый юноша. — Кто вы такой? — следом выпалил Маллиган, приготовившись схватить, как он полагал, пойманного с поличным вражеского шпиона. Заметив подозрительность Геркулеса и оглядев его с головы до пят, поразившись его гражданской одежде, юноша расплылся в улыбке и, растерянно поклонившись, дружелюбно представился: — Мари Жозеф Поль Ив Рош Жильбер дю Мотье, маркиз де Ла Файет, генерал-майор дивизии под командованием бригадного генерала Стерлинга, начальник штаба Континентальной армии, — из-за сильного французского акцента и довольно беглой речи юноши Геркулес Маллиган разобрал лишь то, что его зовут Мари, что он маркиз и как-то связан с армией патриотов. «Не о его ли приезде говорил Александр?» — мысленно спросил себя Геркулес, продолжая недоверчиво глядеть на новоприбывшего юнца. Наверняка он был ровесником Гамильтона, но округлость и легкая припухлость его лица придавали ему детское выражение, а высокий рост и худоба — подростковую нескладность. Несмотря на пышущую здоровьем юность, он уже пудрил волосы на модный манер, столь непривычный для молодых американцев, но любимый стариками и женщинами. — Добро пожаловать в Америку, Мари, — вежливо, но с усмешкой проговорил Геркулес, косясь на сумасбродного французского маркиза и забавляясь совершенно неподходящим для мужчины и воина именем «Мари». — Что вы здесь делаете? — наученный шпионством, продолжил расспрос Маллиган. — Полковник Гамильтон приказал мне здесь дожидаться генерала Вашингтона, — по-прежнему дружественно, словно не замечая ни сверлящего взгляда Геркулеса, ни усмешки, продолжил Лафайет. — Мне нужно обсудить с ним ряд вопросов касательно финансирования армии. Et vous? — нечаянно обронил он и тут же поправился: — А вы? — У меня доклад первостепенной важности к главнокомандующему, — гордо отрапортовал Маллиган, намекая новоприбывшему французу, что было бы неплохо, если бы он не занимал время Вашингтона и свалил куда-нибудь подальше — желательно, во Францию — и обеспечивал бы многострадальную Континентальную армию оттуда. Лафайет не почувствовал скрытой враждебности и продолжил безуспешные поиски кольца, опрокинув при этом стратегические планы раз или два на пол. Наблюдая за неуклюжими движениями француза, Маллиган разочарованно думал: «И это тот офицер, на которого надеются Александр, Конгресс и Континентальная армия? Патриоты обречены». Геркулес предпринял еще несколько тщетных попыток намекнуть Лафайету о секретности своего доклада, но непонятливый француз лишь мигал глазами и даже не стремился уходить. Когда терпение портного лопнуло, он процедил: — Мари, вам и вашему женскому имени не место сейчас в штабе. То, что я собираюсь сообщить Вашингтону, совершенно секретно, и вам как иностранцу, который поддерживает Континентальную армию по причинам, известным одному господу, не положено знать эту информацию. — Женскому имени? Я не ослышался, месье? — удивленно воззрился на Геркулеса юный офицер. Маллиган резко кивнул и покраснел от злости, так как долговязый француз пропустил все, кроме своего имени, мимо ушей. — Что ж, раз так, зовите меня Жильбер, — он беспомощно огляделся, покраснел до корней напудренных волос и протянул руку. Маллиган не принял его рукопожатия. — Вас, американцев, не понять, — вздохнул Лафайет. Впрочем, и во Франции его принимали, скрепя сердце, лишь потому что он был знатен и богат, а за спиной почитали за чудака. Юноша надеялся найти себе место под солнцем в Новом свете, но здесь, казалось, смешались всевозможные старые порядки европейских стран, и он терялся в этом многообразии. Дверь скрипнула, и на пороге появилась статная, высокая фигура генерала Вашингтона. Лафайет и Маллиган немедля поприветствовали главнокомандующего. — Джентльмены, простите, что заставил ждать вас так долго. Месье Лафайет, рад видеть вас снова, — Вашингтон учтиво поклонился ему. — Надеюсь, дорога из Филадельфии была нетрудной. Чуть позже я покажу вам лагерь и обговорю финансовые вопросы. Мистер Маллиган, какие вести из Нью-Йорка? — генерал повернулся к Геркулесу и посмотрел на него так величаво и грозно, как только он один умел. — Я бы не хотел разглашать секретную информацию в присутствии маркиза. В конце концов, мы не знаем, что привело его в наши ряды и что может взбрести ему в голову завтра, — четко проговорил Маллиган, одаривая француза очередным недоверчивым взглядом. Лафайет, несмотря на нанесенное оскорбление, промолчал. Он оценил искренность оказавшегося в лагере гражданского. Общавшемуся с версальскими интриганами Лафайету в новинку была ирландская запальчивость и твердолобая прямота. — Мистер Маллиган, я доверяю маркизу, как самому себе. Считайте его моим адъютантом, — проговорил Вашингтон, смерив тяжеловесным взором из полуприкрытых век ерзающего в беспокойстве Геркулеса. — Он покрывает часть наших расходов, а потому должен иметь представление о реальном положении дел. — Благодарю за оказанное доверие, генерал, — долговязый юноша отвесил поклон главнокомандующему, но тот даже не заметил и приказал Маллигану начать доклад. Шпион скинул редингот со своих плеч на стол, расстегнул ряд потайных пуговиц, так что подкладка слегка отошла от основного слоя ткани, и, достав несколько помятых, перечерченных карандашом планов, развернул их на столе. Лафайет и Вашингтон с любопытством принялись их разглядывать. — Вот, что мне удалось раздобыть, — Геркулес гордо указал на карты. — По ним можно предположить, что генерал Хау из Нью-Йорка собирается идти либо в Олбани, где живут семьи богатых патриотов, либо в Саратогу на помощь Бургойну, изможденному в квебекском походе, однако… — таинственная улыбка заиграла на его губах, и в следующее мгновение он вынул из кармана жилета несколько счетов и передал их Вашингтону. Изящный почерк Геркулеса завитушками пробегал по бумаге, внизу которой можно было обнаружить подписи нескольких британских генералов, — мне заказали недавно сшить паруса. Отсюда можно предположить, что следующий удар будет с океана. — Или что они решили мобилизовать войска по рекам и напасть на суше, — дополнил Лафайет, желая подсказать несведущему в военном деле, как он догадался, портному, — смотрите, здесь проходит река Хадсон, — он ногтем провел по изгибающейся линии, — проплыв по ней, несложно доставить армию до Саратоги, — речи молодого офицера звучали весьма убедительно, и Геркулес едва заметно оскалился на этого французского выскочку, не позволившего ему договорить один факт, указывавший на нападение с моря. Вашингтон, чувствуя напряжение между своими помощниками, мудро заметил: — А возможно, и то, и то, — губы главнокомандующего поджались, выдавая его задумчивость. Геркулес хотел продолжить свой доклад, но Вашингтон жестом его остановил. Он должен был понять, откуда на их истощенную армию обрушится новый удар красных мундиров. Прищуренно он вглядывался в контуры карты: план был неполным, непродуманным, заброшенным, в нем указывалась лишь предположительная расстановка сил вокруг Саратоги, которая, разумеется, не могла быть конечным пунктом операции. — Что происходит в портах Нью-Йорка? — внезапно обратился к шпиону Вашингтон. — Они погружают на корабли провизию и пресную воду, — Геркулес торжествовал, Лафайет, поспешивший с выводами, не мог этого знать. — Им не нужны ни Саратога, ни Олбани, они не пойдут в континент. Они пойдут на юг, где наши позиции еще сильны. — Им нет смысла атаковать побережье, — проговорил Вашингтон, — там нет крупных городов. Они проплывут по океану, чтобы войти в устье впадающей в него реки или в залив, внедрить свои войска незаметно внутрь континента и атаковать нас с тыла. По каким рекам можно совершить такой маневр? — По Делавэру или по Саскуэханне через Чесапикский залив, — объявил Маллиган, до того как Лафайет нашел эти реки на карте. «Всё-таки я хорошо подготовился», — подумалось портному. — Обе эти реки ведут к Филадельфии, — он указал пальцем на маленькую точку — столицу американских повстанцев. Слово «Филадельфия» громом прозвучало для Джорджа, хотя он и догадывался, что британцы, почувствовавшие свою силу после отраженного вторжения патриотов в Квебек и укрепления своих позиций на Лонг-Айленде, атакуют самый важный для тринадцати восставших колоний город — город, в котором заседал Конгресс, город, в котором прозвучал колокол свободы, город, в котором была подписана декларация независимости. «Может, почуяв опасность, они выделят нам финансирование», — про себя усмехнулся генерал, осознавая, что надежды на это крайне мало, а ситуация крайне напряженная и отчаянная. Потерять Филадельфию все равно что проиграть войну. — Это дает нам немногое, — нарушил возникшую тишину Лафайет, отрываясь от карты. — Если они нападут с Делавэр, оборону надо будет выстраивать в южном направлении; если с Саскуэханны — в юго-западном. Как мы должны угадать, откуда они нападут? — Провизии, которой они запаслись у моего брата и его товарищей, не хватит, чтобы прокормить всех солдат от Нью-Йорка до Чесапикского залива. Им попросту нет нужды огибать полуостров, если они могут высадиться на берегах Делавэр, более удобных для высадки, чем берега Саскуэханны, и напасть на Филадельфию прежде, чем мы успеем подготовиться к их атаке. Кроме того, от Саскуэханны до Филадельфии довольно долгий пеший переход, — сказал Маллиган. То и дело во время своей речи он оглядывался на непроницаемое лицо Вашингтона, пытаясь догадаться, о чем думает главнокомандующий, но тот никак не выказывал своего мнения, лишь изредка утвердительно покачивая головой, из чего Геркулес заключил, что его предположения верны. — Предлагаю сосредоточить войска у Делавэр, чтобы быть готовыми как следует встретить британцев. Джордж Вашингтон посмотрел на Лафайета, предлагая долговязому юноше высказать свою точку зрения, и тот уверенно, ни на секунду не сомневаясь в правильности своей догадки, произнес: — Генерал Хау может рассчитывать на то, что мы будем форсировать Делавэр. Наше отвлечение позволит ему безопасно высадить войска на берегах Саскуэханны. Армия во время высадки столь же беззащитна, как садовый цветок, — поэтические обороты казались Маллигану совершенно неуместными в условиях войны. — Высадка на берегах Делавэр за счет близости реки к Филадельфии дала бы нам преимущество в любом случае, даже если бы мы не знали о планах королевской армии. Джордж Вашингтон не вынес окончательного плана вопреки ожиданиям Лафайета и Маллигана. Пройдя два круга по небольшой комнате, половицы которой скрипели под его сапогами, главнокомандующий возвел уставшие, потускневшие глаза к проваленной крыше, через дыру в которой солнце протягивало свои теплые лучи, и едва слышным голосом проговорил: «Мистер Маллиган, возвращайтесь в Нью-Йорк. Месье Лафайет, созовите всех офицеров… нет, только полковника Гамильтона. Да направит нас провидение!»