Твои глаза цвета заката

«Мой дорогой Тайлер, Мы знакомы с тобой уже почти полгода, и ты никогда не показывал мне свои настоящие глаза. Почему ты не разрешаешь мне увидеть смену их цветов с каждой сменой твоих эмоций? Почему я вынужден большую часть времени наблюдать лавандовый цвет твоих радужек? Какие же цвета ты смешал, чтобы получить такой холодный и безразличный оттенок? Почему ты заставляешь меня каждый раз приходить домой и гадать, что скрывалось за ним? Любовь? Ненависть? Злость? А, может быть, за этой морозной палитрой находится еще большая холодность? Мне сложно поверить, что ты до сих пор не решился открыться мне. Я не вынуждаю тебя сделать это, но поверь мне: больше всего на свете я желаю увидеть тебя настоящим. Навсегда твой, Джош» Перечитав еще раз все написанное, парень тряхнул головой и, скомкав очередной лист, бросил его в корзину для мусора. Он все равно никогда не отправит то, что написал. Просто не хочет показаться грубым. Тайлер был очень ранимым. Худощавый от природы, он был невероятно хрупким не только в физическом, но и в моральном плане, и большие глаза с аккуратным, будто кукольным, носиком только подтверждали это. Впрочем, ему это простительно: семнадцать лет как-никак. Джош был старше и крупнее: двадцатичетырехлетний парень своим хобби выбрал игру на барабанах, что стало настоящим открытием для Джозефа. Тот играл на укулеле, и временами эта пара устраивала закрытые концерты в пустом доме Дана. Их единственным слушателем обычно был только пес Богарт, но иногда к ним заглядывала мама Джоша. Она стояла, прислонившись спиной к двери и наблюдала за сыном, лучась улыбкой. В такие моменты ее глаза всегда приобретали особенный золотистый оттенок, знакомый только по-настоящему любящим матерям. И Джош любил ее, и его глаза в моменты, когда он оборачивался, чтобы мельком взглянуть на нее, становились такими же. Дан не стеснялся своих эмоций, поэтому никогда не скрывал свои радужки. Он мечтал, чтобы и Тайлер делал так же. Но с ним все было иначе. С самой первой их встречи и уже почти полгода он скрывался под цветными линзами. Сначала они делали его глаза просто серыми, но спустя время цвет изменился на тот самый лавандовый цвет, который не давал покоя Дану. Он жаждал знать, что скрывалось под этой маской, но не хотел давить. Вообще Джош частенько боялся сам себя. В нем одновременно совмещалось желание насильно сорвать линзы с Тайлера, но при этом он опасался даже сильно схватить того за руку, дабы не оставить синяков. Джозеф на вид был еще ребенком, но уже успел многое узнать и понять, за что Джош его и любил. Тай был интересным собеседником, и с ним не приходилось скучать: если разговор становился слишком тяжелым, то парень разбавлял его своей ребячестью, и все направлялось в правильное русло. Наверное, именно за его умение поддерживать диалог Дан сошелся с ним. Однако Джошу все время казалось, что это было далеко не все, что умел этот хрупкий костлявый мальчик. Парня буквально сводило с ума, как тот прикусывал нижнюю губу или невзначай гладил свои коленки (а иногда, в минуты глубокой задумчивости, и коленку Дана), как закатывал глаза, усаживаясь на лавку после долгой прогулки, или наклонялся завязать шнурки на легких кроссовках. Джош ловил себя на мысли, что думает о друге в совершенно другом ключе, и тут же старался выбросить это из головы, но не мог. Лишь холодный взгляд этих лавандовых глаз прошибал его насквозь. О, эти по-детски большие глаза! Джошуа отдал бы все на свете, только бы увидеть, как со взмахом ресниц на него обращаются настоящие глаза. Но это все были лишь мечты. Сегодня он соберется с мыслями. Сегодня он все ему скажет. Сегодня он наконец-то получит желаемое. Нужно было лишь найти правильный подход.

*****

Они прохаживались вдоль красивой улочки, в столь поздний час обычно мало заполненной людьми. Те, что были, сновали туда-сюда, занятые своими важными делами, и совершенно не видели, как волнуется Джошуа, кусая изнутри щеку и пробегаясь глазами по утонченной архитектуре. Но она его совершенно не интересовала. В своей голове он видел лишь этого хрупкого мальчика, восторженно скачущего вокруг Дана. Он рассказывал, как написал на отлично, казалось, самую сложную в его жизни контрольную. Джозеф радовался этому безмерно, и его глаза поменяли свой цвет на коричневый, отдающий в беж. Однако едва он закончил и посмотрел на Джоша, ожидая его реакции, и тот потрепал мальчика по голове, лучисто улыбаясь, радужка снова стала холодно-фиолетовой. Такой знакомой и такой… невыносимой. Дан не чувствовал холодности в отношении Тайлера к себе, но взгляд этих неприступных лавандовых полей, казалось, говорил об обратном. Мысли Джоша путались, и он не мог сосредоточиться на том, чтобы понять, что же на самом деле чувствует к нему Джозеф, такой дорогой и незаменимый для него человек. Он остановился под светом фонаря и, сверху вниз посмотрев на парнишку, произнес: — Тай. Послушай меня, — он буквально выдавливал из себя каждое слово, несильно сжимая в своих руках плечи Джозефа. — Я не могу больше мучить себя, смотря в твои глаза и видя изо дня в день один и тот же холодный цвет. Я хочу видеть весь спектр твоих эмоций, Тай. — Для того, чтобы его увидеть, необязательно смотреть мне в глаза, Джош, — его голос был мягким, но упрямым и настойчивым. — Я знаю, но мне это очень важно. Глаза — это внутренний мир, Тай. Я хочу увидеть твой настоящий внутренний мир. Прошу тебя, сними линзы. Ради меня. Джош почти перешел на шепот, и это подействовало на парнишку. Он продолжал смотреть на старшего, слабо улыбаясь, но взгляд постепенно мутнел из-за наполняющих глаза слез. Одна из них, оторвавшись от своих сородичей, одиноко скатилась по щеке, остановившись где-то на уровне губ. — Хорошо… Я сделаю это ради тебя. Только не смотри. Он отвернулся от Джоша и достал из рюкзака маленькое зеркало, которое всегда находилось с ним с тех пор, как начал носить линзы. Дан был слегка удивлен такому поступку парня. Он не заставлял его снять их сейчас, лишь просил не надевать их впоследствии, но мальчишка понял все по-своему. Его совершенно не волновало, что на следующий день глаза скорее всего будут болеть, ведь он проводил эти махинации грязными руками. Он думал только о том, как отреагирует на это Джош. Тайлера слегка потряхивало, слезы все еще стояли в глазах, но он уже решился на это, и обратной дороги нет. Чувствуя стремительно подступающее отчаяние, он повернулся и со взмахом длинных густых ресниц открыл Джошу истину. «его глаза. его глаза. его глаза…» — …цвета заката, — вырвалось у парня. Его глаза были цвета того самого прекраснейшего в мире заката, который они пару часов назад наблюдали вместе. В свете фонаря его радужки повторяли каждый лучик заходящего солнца, каждую последнюю искорку, каждый мимолетный проблеск. Красивый нежно-розовый закат мерк в его глазах, чтобы утром превратиться в рассвет и повторить весь цикл сначала. — Ты скрывал от меня… любовь? — прошептал Дан, нежно касаясь щеки Тайлера, которая была уже вся сырая от нескончаемого потока слез. С каждой секундой Джозеф все больше открывался перед Джошем, и эти соленые ручейки лишь подтверждали это. — Ох, Тай, мой ангел… Я так боялся, что спустя эти долгие полгода я получу лишь безразличие. Ты прекрасен, и теперь я будто сбросил огромный камень с души. Твои глаза — два розовых топаза, два озера, отражающих закатное солнце. Как ты мог скрывать это? Дан прижал Джозефа к себе, нежно целуя, и тот окончательно растаял под ласками сильного мужчины. Он прижался щекой к его могучей груди, улыбаясь словно ребенок. Он был как никогда счастлив, его сердце билось в бешеном ритме, и он все еще плакал, но теперь все было иначе. Он стал другим Тайлером. Любимым Тайлером. Они стояли на почти безлюдной улице, обнимаясь и вдыхая прохладный воздух Огайо. Джош на пару секунд прикрыл глаза, наслаждаясь шедшим от парнишки теплом, а когда открыл, то лишь яркий фонарь над их головами увидел, какого цвета были его глаза. Они были цвета заката.