Memories in wine and happiness

Вэй Ин всегда был первым. В учебе, спорте, отношениях – это аксиома среди детей Цзян, особенно для Цзян Чэна. Он стал его первым другом, первым достойным соперником, первой любовью, взаимной и крайне бесстыжей. Сломавшейся о братьев Лань и рассыпавшейся сотней цветастых осколков, чтобы в итоге собраться в иное чувство, нежное и родственное. Цзян Чэн помнит, как долго и громко смеялся Вэй Ин, когда после периода стыдливой вины и частых ссор, они признались друг другу, что влюбились в Лань Чжаня и Лань Хуаня. Чего Цзян Чэн точно не ожидал, так это что спустя несколько лет Вэй Ин будет так же заливисто смеяться на собственной свадьбе с уважаемым Лань Ванцзы. Цзян Чэн подлил себе вина и улыбнулся сестре, сидящей рядом. Когда Вэй Ин объявил о своей помолвке, сестрица крепко обняла сводного брата и пожурила, что он специально решил создать семью раньше нее, чтобы и в этом ее обогнать. Вэй Ин, конечно же закивал, но проявив внезапное благоразумие, не стал подшучивать над ее покрасневшим женихом. Только фыркнул, что ребенок у него уже есть, и для полного счастья ему не хватало разве что Лань Чжаня, который теперь не сможет сбежать. Цзян Чэн на это закатил глаза – последние два года Лань Чжань если и собирался куда-то сбегать, так это к Вэй Ину и А-Юаню с деловых встреч. Четырехлетний А-Юань смирно сидел рядом с приемными родителями и играл бабочками, вытащенными из сложной, порядком растрепавшейся прически Вэй Ина. Для ребенка выращенного столь беспокойным человеком, тот был на удивление послушным – должно быть сказывалось влияние Лань Чжаня. Все-таки не зря мальчик начал звать его отцом раньше, чем своего официального опекуна. Цзян Чэн качнул головой, недовольно глядя в бокал – вино делало его сентиментальным и будило воспоминания. О том, как Вэй Ин, вытащивший из-под завалов обрушившейся гостиницы пять человек, включая двухлетнего ребенка, сорвавший спину, схлопотавший довольно сильное сотрясение и пару вывихов, лежал на больничной кушетке, а рядом безмолвной тенью застыл Лань Чжань. Сейчас, глядя на них, живых и, безусловно, счастливых, Цзян Чэн тонул в ощущении щемящей радости и облегчения. Он был почти готов расплакаться и костерил про себя слишком крепкое вино и собственную эмоциональность. Он вздрогнул, когда на плечо легла теплая ладонь, и обернулся. Лань Хуань улыбался. Боги, как Цзян Чэн любил его улыбку! Светлую, нежную, мягкую. Он готов сочинять этой улыбке сонеты и читать их каждому встречному, чтобы поведать, насколько она прекрасна. Описать же всю красоту и божественность Лань Хуаня у Цзян Чэна бы не вышло, потому что нет на всей Земле таких слов. Так, по крайней мере, ему кажется. Лань Хуань обнимает Цзян Чэна со спины, совершенно не стесняясь людей вокруг, и нежно целует в висок. Цзян Чэн млеет в обнимающих его руках и очень хочет поцеловать любимые губы. Лань Хуань так близко, что сдержаться почти невозможно. И вот когда Цзян Чэн собирается украсть поцелуй, ему в грудь прилетает увесистым букетом Вэй Ина. Это привлекает к ним внимание почти всех, сидящих за столом. Вэй Ин смеется и требует, чтобы они поцеловались. Кто-то смеется вместе с Вэй Ином и подначивает, кто-то неодобрительно смотрит на расшалившегося жениха, но Цзян Чэн этого не видит, перед ним только Лань Хуань, и его улыбка-солнце. Вздохнув, Лань Хуань чуть качает головой и наклоняется к Цзян Чэну, втягивая его в мягкий, но далеко не самый целомудренный поцелуй. Где-то на заднем плане возмущается матушка, а учитель Цижэнь сыпет такими словами, от которых даже у Не Минцзюэ брови ползут вверх, но Цзян Чэну решительно все равно. Он счастлив.