***
Румпельштильцхен прял, когда почувствовал, как в его спину воткнули тысячи раскаленных игл. От неожиданности он вскрикнул и упал со скамейки, снеся за собой прялку. Маг яростно подумал, какой дурак осмелился нападать на него в его собственном доме. Встав на ноги и вызвав в руке огненный шар, Румпельштильцхен хотел обороняться, но просканировав комнату и замок, не почувствовал никакого магического вмешательства. Его спина, горевшая секунды назад, теперь вернулась к прежнему состоянию. Не понимая, что произошло, он немедленно перенес себя в спальню. Темному не требовалось спать, хотя иногда, после особенного тяжелого дня, он просто лежал, пытаясь расслабиться и забыть обо всем. Прялка, правда, справлялась с этим гораздо лучше. В углу комнаты стояло зеркало, которое он зачаровал от подглядываний врагов. Сняв жилет и рубашку и кинув их на пол, он повернулся к зеркалу спиной, пытаясь понять, что вызвало такую дикую боль. На спине не было каких-либо видимых ран или повреждений, хотя кожа в этом месте, казалось, стала более золотой. Он подошел к зеркалу ближе, пытаясь разглядеть хоть что-то, однако увиденное чуть не заставило его упасть. Трясущейся рукой он проследил золотые буквы на спине, желая удостовериться, что это не сон и не игра его сумасшедшего разума. Там, прямо между лопатками, было имя. Имя которое он ждал столетиями. Имя, которое означало, что он больше никогда не будет одинок. «Белль».***
Несмотря на опасения, Темный не пришел за своей истинной любовью ни на следующий день, ни через неделю, ни через год. Колетт и Морис все еще боялись его внезапного появления, но уже не вздрагивали от каждого громкого звука. Втайне они надеялись, что их дочь никогда не встретится с магом. Обычно в семьях знатных особ имя родственной души ребенка не разглашалось. Велика была вероятность, что брак будет устроен исходя из политических соображений, и по закону было запрещено выходить за человека с именем, отличным от начертанного на спине. В лучшем случае, человек, предназначенный судьбой, впоследствии становился любовником или любовницей. В худшем — пара встречалась один раз за всю жизнь. Редко, когда супруги из знатных родов оказывались истинной любовью, как это случилось с Морисом и Колетт. Паранойя, что кто-то узнает имя на спине ребенка, доходила до того, что аристократы нанимали для своих детей немых слуг из крестьян или попросту отрезали им язык. Такие слуги не умели писать и говорить, а значит не могли и проболтаться об имени. Если же кто-то все же узнавал его, всегда обвиняли слугу, которого впоследствии жестоко казнили. Несмотря на ужасы подобного положения, бывшим крестьянам платили хорошее жалование, и почти всегда они оставались рядом с ребенком до конца жизни, становясь, по сути, членами семьи. В случае с ребенком леди и лорда Авонлеи, такой слуга был даже не предпочтителен, а обязателен, поэтому новоиспеченные родители наняли немую сироту из их города. Девушка недавно достигла совершеннолетия и больше не могла жить в приюте, поэтому за кров и еду согласилась присматривать за малышкой и стать ей в будущем хорошей и верной служанкой. Обычно за ребенком также ухаживала кормилица, однако для Белль даже такой шаг представлял собой риск. Хотя немногие знали имя Темного, легенды гласили, что стоило произнести его один раз, и Румпельштильцхен уже знал о человеке все. И если бы кто-то по незнанию сказал имя на спине Белль, это могло обратиться против нее самым ужасным способом. Из страха обречь дочь на вечные страдания Колетт отказалась от кормилицы, решив вскормить и воспитать дочь самой. Это было настолько непривычно и скандально, что сразу стало главной темой для обсуждения на балах. Колетт же попросту объясняла такое решение желанием сблизиться со своим долгожданным первенцем и страхом потерять ее. Это не было ложью, да и все заметили, что леди Авонлеи никогда не оставляет девочку без присмотра, чересчур опекая ее, поэтому слухи быстро угасли. Когда Белль исполнилось три, она впервые заметила символы на своей спине в отражении зеркала. Белль спросила у матери, что они означали, но мама как-то странно посмотрела на нее и ответила, что это просто набор букв. Белль осталась неудовлетворенной таким ответом. Гораздо позже она узнала, что в этом месте начертаны имена будущих супругов. С любопытством Белль разглядывала спину по утрам в зеркале, пока ее служанка еще спала. Как-то раз она спросила у мамы, почему та никогда не рассказывала ей о «Лумпельстильсхене», но всегда тихая Колетт закричала, чтобы Белль больше никогда не произносила это имя вслух. Слезы дочери привели леди Авонлеи в чувство. Как можно спокойнее она прошептала, что имя — большой-большой секрет, который никому нельзя раскрывать, иначе придет злой колдун и украдет Белль. Три года спустя Колетт сообщила дочери, что они едут в гости к ее жениху, чему она несказанно обрадовалась. Однако ее родители, видимо, что-то напутали, потому что встретивший их сын лорда не был ее истинной любовью. Его звали Гастон, он ненавидел читать и все, что его интересовало — это игрушечные солдатики. Белль была в ужасе. Она шептала маме на ухо, что Гастон не ее родственная душа, что даже его имя начинается с другой буквы, но Колетт не слушала ее. Она всем сердцем надеялась, что ее дочь полюбит этого мальчика. Его мать была хорошей женщиной и могла достойно воспитать Гастона, несмотря на тот удручающий факт, что отец будущего лорда был чересчур помешан на военных походах и завоеваниях. Узнав, что выйдет замуж за какого-то скучного глупого мальчишку, Белль проплакала всю дорогу домой. Она хотела рассказать всем, что Гастон не ее истинная любовь, и ненавидела колдуна за невозможность сделать это. В десять лет Белль перестала верить в сказки. Она точно знала, что никакая злая сила не сможет украсть ее за то, что она просто произнесет имя. Хотя никто громогласно не объявлял имя своей родственной души до замужества, многие знали о символах на спинах других людей. Даже ее подруги говорили их по секрету друг другу в темноте ночи, и ничего ужасного не происходило. Тем более, Белль слишком рано узнала настоящую причину, по которой аристократы не раскрывали имен, выгравированных между лопаток. Так что было глупо не рассказывать никому о Румпельштильцхене. И все-таки Белль продолжала молчать.***
Однажды ночью Белль долго ворочалась в постели, но сон все никак не шел к ней. Лето выдалось ужасно теплым, и от стоящей в комнате духоты не спасало даже открытое окно. Жара казалась невыносимой, и Белль пыталась хоть как-то отвлечься от нее. Она вдыхала успокаивающий родной запах моря и заставляла себя думать обо всех приятных вещах, которые только могла вспомнить. Почти сразу ее мысли перешли к Румпельштильцхену. Белль было интересно, где сейчас ее истинная любовь. Ждал ли он встречи с ней так же, как она? Белль была уверена, что да. Она знала, что он непременно будет героем, спасшим ее от свадьбы с Гастоном. Они влюбятся друг в друга с первого взгляда и сбегут вместе, чтобы начать их собственное приключение. Белль открыла глаза и посмотрела вглубь комнаты. Ночь была безлунной и даже звезды, мигающие ей из открытого окна, не помогали увидеть вещи. Кроме того, в комнате стояла бы абсолютная тишина, если бы шум моря не нарушал ее. Внезапно Белль заплакала. Она не хотела выходить за Гастона или кого-то еще, кроме своей истинной любви, но не знала ни одного человека с именем «Румпельштильцхен». Оно было абсолютно уникальным. И хотя Белль любила каждую букву в нем, она переживала, что никогда не встретит Румпельштильцхена или встретит его слишком поздно. С надеждой она произнесла: — Румпельштильцхен, пожалуйста... я так хочу увидеть тебя... пожалуйста, Румпельштильцхен... Ру... Румпельштильцхен... Она подождала несколько секунд, но никто не ворвался в комнату с радостной вестью, что ее родственная душа наконец явилась познакомиться с ней, и Белль продолжила тихо всхлипывать в подушку. — Не нужно лить слезы, дорогуша. Я уже здесь и готов исполнить твое желание. За цену, конечно. Волна чистого страха прокатилась по телу и сжала сердце Белль. Она молчала доли секунды, прежде чем закричать так громко, как она никогда не кричала до этого. Ее голос мгновенно был украден, и Белль зарыдала от самого сильного страха, который только испытывала в жизни. — Невежливо так орать в присутствии своих гостей. Тем более, ты сама меня пригласила. Внезапно свечи на прикроватном столике зажглись и осветили странного вида существо. Слезы размыли зрение Белль, но она смогла частично рассмотреть мужчину. Его кожа была серо-зелено-золотого оттенка, волосы выглядели ужасно спутанными, а зрачки казались нечеловечески огромными. Он стоял прямо перед ее кроватью и, казалось, понял, с кем разговаривает, только увидев ее заплаканное лицо. Жесткость, присущая его чертам и позе, мгновенно ушла. Тело мужчины заметно расслабилось, и он мягко произнес: — Я не хотел пугать тебя, дитя. Белль это не успокоило. Недолго думая, он добавил: — Я верну тебе голос, если обещаешь перестать реветь. Хорошо? Белль сморгнула слезы и потерла глаза руками. Она глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. Это и есть тот самый колдун? Он и правда пришел украсть ее? Румпельштильцхен вернул ребенку голос и вызвал магией платок. Он протянул его, держа за край двумя пальцами. Белль с опаской посмотрела на мужчину и взяла ткань. Пока маг с мнимой заинтересованностью разглядывал ковер под ногами, она вытерла лицо и высморкалась. Когда звуки прекратились, Румпельштильцхен поднял взгляд. Девочка протягивала платок обратно, и прядильщик заставил шелк исчезнуть прямо из ее рук. Ребенок вздрогнул и со страхом посмотрел на него. — Пожалуйста, не забирайте меня. Румпельштильцхен покачал головой: — Я не собирался делать этого, дитя, — видимо, девочка была наслышана о его славе «похитителя младенцев». На самом деле он просто отдавал ненужных детей в новые любящие семьи, но мало кто знал об этом. Впрочем, он и сам не спешил развенчивать слухи. — Ты слишком взрослая для моих целей, — маг хихикнул, и Белль не знала, как реагировать на это заявление. Нахмурившись, она спросила: — Если вы не хотите забрать меня, тогда зачем вы пришли? — Ты сама позвала меня. Уже забыла? — он торжественно поклонился. — Румпельштильцхен к вашим услугам, моя леди. Глаза Белль расширились от заявления, она молча уставилась на существо. Он не мог быть ее... он даже не выглядел, как человек! Что если маг обманывал ее? Но зачем ему лгать, если он и так мог бы сделать с ней все, что захотел? Они молчали, пока тишина не стала неудобной. Румпельштильцхен теперь смотрел повсюду, кроме как на ребенка. Наконец, не выдержав, он произнес: — Итак, что ты хочешь? Белль все еще молча разглядывала его, замешательство было ясно написано на ее лице. Видя отсутствие реакции, Румпельштильцхен перефразировал: — Каково твое желание? Белль несколько раз моргнула и глупо переспросила: — Желание? Маг нетерпеливо произнес: — Да, да, желание! Чего ты хочешь? Проигнорировав вопрос мужчины, Белль с недоверием спросила: — Ты и правда Румпельштильцхен? — Собственной персоной, — насмешливо произнес маг. — И ты знаешь мое имя? — Белль пристально следила за реакцией колдуна. — Мои способности сильно преувеличены в этом плане. Я не смогу узнать имя, пока ты не скажешь его мне. Впрочем, — маг театрально выдержал паузу, его взгляд опять пытался ухватиться за что-нибудь, — многие не сочли бы слишком разумным делать это. Закончив говорить, он наконец-то посмотрел Белль в глаза. Она не могла сказать, что она чувствует. Это не было похоже на разочарование, но и радости от знакомства со своей истинной любовью Белль не испытывала. Она уже не находила мага настолько пугающим, как в первые минуты. Возможно, если бы она узнала его лучше, он показался бы ей совсем не страшным. Собрав всю свою храбрость, Белль глубоко вдохнула и произнесла слова быстрее, чем смогла о них подумать: — Я Белль. Маг кивнул, ожидая какого-либо продолжения, но оно не наступало. Белль пристально смотрела на него, надеясь на что-то, чего прядильщик не понимал. Наконец, в его мозгу словно щелкнуло, и Румпельштильцхен уставился на Белль также, как она на него. Через минуты молчания Белль заерзала, и Румпельштильцхен, не отводя глаз от ее лица, прохрипел: — Ты?.. Белль кивнула. — О, — все, что Румпельштильцхен смог вымолвить. Не мигая, он изучал лицо ребенка, и пришел в себя только, когда девочка зевнула. Румпельштильцхен понял, что было уже далеко за полночь и их разговор слишком затянулся. Он давно не чувствовал усталости и уже забыл, как часто людям нужно было спать. Тихо и нерешительно он сказал: — Уже довольно поздно. Мы могли бы познакомиться правильно утром, если... если ты все еще хочешь этого. Белль сонно улыбнулась ему: — Я бы хотела. Нерешительная улыбка возникла на лице Румпельштильцхена. Не зная, что делать дальше, он стоял, сжимая и разжимая руки в надежде, что ответ придет сам собой. — Тогда я пойду. Прежде чем он смог пожелать Белль спокойной ночи и перенестись в свой замок, она произнесла: — Ты можешь остаться. Если хочешь, — она быстро добавила. Теперь искренняя улыбка осветило лицо Румпельштильцхена, сделав его гораздо более человечным, и он повторил слова, сказанные Белль ранее: — Я бы хотел. Взмахом руки он материализовал стул у кровати и сел. В это же время Белль легла и натянула на себя тонкую простынь, служившую ей летом одеялом. Духота дня наконец спала, и Белль чувствовала на своих щеках редкую прохладу ветра из открытого окна. Она повернулась к Румпельштильцхену, на лице которого отражалось дрожание пламени свечей. Его серо-зеленая кожа тускло поблескивала, но глаза словно светились изнутри ярким золотом. Маг смотрел на нее неверующим и нежным взглядом, и Белль желала навсегда запечатлеть этот момент в своей памяти. Через несколько минут усталость стала невыносимой, и веки Белль сомкнулись. — Спокойной ночи, Румпельштильцхен. Впервые за столетия кто-то сказал это Румпельштильцхену, и он почувствовал, как нарастает жжение в глазах. Он затушил свечи и, игнорируя собственный сдавленный голос, почти неслышно прошептал в темноту: — Спокойной ночи, Белль.