Цвет вины

На ее руках были царапины, сложенные в одну фигуру. Букву «М». Она очень долго царапала это на коже и каждый день, превозмогая боль, углубляла. На остальное у нее не было сил. Она не могла дочертить простое и короткое слово — Маргарет. Ее имя. Такое давно забытое имя. Она помнила не только его, она помнила своих детей. И их собаку. Рыжая, кажется? Определенно так. Рыжая лохматая собака. Прекрасная собака. Она выполняла все команды. А дети? Она почти не помнила их. И от этого ей становилось стыдно. Как можно помнить собаку, но не помнить своих детей? Вопросы морали глохли в этом колодце, и постепенно боль и смятение угасало. Человеку нужно совсем мало, чтобы все забыть. Она очутилась здесь давно. Месяц или два она ела траву, похожую на стебли лука. Ее постоянно тошнило, голова постоянно болела. Но она знала, что она жива. Хотя иногда, когда она обходила бетонные стены, ей казалось, что она сошла с ума. Она тысячу раз проводила по ним рукой, ощущая, какие они холодные. Пол был земляной. Дышать было очень трудно, а свет шел от единственной лампочки в потолке, которая включалась тогда, как было угодно Ему. Он просил называть его Создатель. Он оставлял ей записки в ящике, проходящем через железную дверь. Каждый раз, когда она просыпалась, она видела новую записку. Иногда записка была в каше. Как-то он дал ей сгущенку с ярким запахом малины и красноватыми ниточками, и лишь когда она съела ее, смогла увидеть смятый листочек, на котором было написано, что есть это не стоило, потому что это кровь ее детей. Она долго плакала и не могла понять, что происходит. Кто он? Пол был очень холодным. Она почти постоянно болела от того, что спала на нем. Потолок был настолько низким, что приходилось упираться в него головой. Что у нее было ДО? Начнем с этого. Она вспоминала. Очень долго вспоминала о том, что же было до. Был дом. Она же жила где-то? Ей на ум приходило столько домов. Но она не могла до конца объяснить назначение некоторых предметов в нем. Она взяла карандаш и написала на очередной записке Создателя («Доброе утро») свои слова — «Что такое ночник?». Слово казалось ей притягательным. Она очень долго повторяла его шепотом, пока сидела в углу, прижимая костлявые колени к груди. Вскоре ей пришел ответ: «Ночник помогает людям видеть в темноте и не бояться». Она подумала, что это прекрасно. Она начала мечтать о нем. Ночник казался ей самым лучшим, что могло быть. Она помнила, что в Том мире были еще и магазины — если бы она могла, она бы купила все ночники! Почему она не делала так раньше? Ночник помогает не бояться. Она много раз писала на листке, почему она здесь? Ответом ей было одно слово — «Я». Она не понимала. Она делала это много раз. Она молила его выпустить ее, и Он говорил, что не выпустит. Она писала, что хочет выбраться, и он рисовал для нее квадрат с крестом. Она не знала, что это значит. Каждый раз, просыпаясь, она думала о том, что забудет свое имя. Но видела букву М и выцарапывала ее снова. Кожа уже не сможет излечиться от этого упорно повторяемого шрама. Она навсегда запомнит свое имя. Хотя бы это. Ей так хотелось жить, но она спрашивала себя, что же делает она сейчас, если не живет? Что? Нет, ее бог («Что это?»), ее религия («Что это?») не могли позволить ей страдать. Она знала это, но не знала, почему. Что это такое — бог? Она спросила создателя об этом, и ответ ей опять пришел из одного, того самого, слова. Мир ничего не значил. Где ее дети? Этот вопрос бился в груди, как птица. Она почти не помнила птиц. Они представлялись ей яркими, хотя, как ей казалось, она начинала забывать цвета. Как выглядит фиолетовый? А зеленый? Ее ногти росли, и от скудного питания ломались, стирались о землю, которую она расцарапывала днями напролет. Она долго рыла ее, но дверь от этого стала ниже, и больше ничего. Она написала Ему: «Что такое зеленый?». И он молчал. Он больше не присылал ей еду. Она совсем обезумела. Ей было больно от голода, и она знала только эти два чувства — боль и голод. Ничего больше. Она царапала землю и в один из дней, когда ее глаза слепли от выключенного уже который день света, начала тихонько выть. И это вдруг ошеломило ее. Звук собственного голоса. Она вдруг вспомнила, что такое песня. Она начала петь. Она пела буквы, вспоминая, что такое буквы, слова, письмо, чернила, ручки. Она задыхалась от восторга, превозмогая боль внутри. И включился свет. Ей подали кашу. А вместо листка на дне ящика лежал свежий листок. Зеленый. Такой зеленый. Она смотрела на него и плакала. Ей вдруг подумалось, что она любила этот цвет. У ее детей, наверно, были такие глаза. Почему она здесь? Почему? И где они? Она почти вспомнила их имена. Она расцарапывала руку, пытаясь вспомнить, и стерла свою букву. Она спросила его о том, что такое синий. И пела. Очень долго пела. Но он снова исчез. До тех пор, пока она не начала танцевать от холода под звуки собственного воя. Он прислал ей цветок. Она не знала, как он называется, но чувствовала, что он может пахнуть. Пахнуть чем-то. Она забыла, что есть запахи. Из ее искалеченной руки начала непрестанно сочиться кровь. Она не могла увидеть ее, потому что Он не включал свет. Но когда включил, она вскрикнула. Красный. Багровый. Вишневый. Кровавый. Рубиновый. Гранатовый. Кровь. Кровь была на лице ее дочери. Она точно знала, что у нее есть дочь. Она кричала, кричала и кричала, она кричала ее имя, которое не могла осознать и записать. Она вдруг вспомнила, что произошло. Она вспомнила, как они ехали домой. Как она вела машину («Что это? Как это?»), как что-то случилось, как было много крови. И она не смогла ее спасти? Нет. Не так. Совсем не так. Она убежала. Она бросила ее там, под расплавленными обломками. Как она могла? А потом. Что потом? Ее дочь перестала видеть. Она неожиданно поняла, что ее сердце бьется быстрее. Она не должна была делать это. Она бросилась на дверь, выкрикивая свои тайны, крича историю своей жизни. Она схватила рукой лампочку, чувствуя, как от раскаленного стекла кожа впилась в мозг миллиардами игл боли. На нее посыпалась земля. Глубокое осознание заставило ее горло сжаться. Она поняла, что закапывала себя. Ее руки тут же стали копать. Копать вверх. Земля сыпалась вниз, она задыхалась, но она знала, кто она. Знала, почему она здесь. И там, наверху, она зажмурилась от солнечного света. От бесконечно зеленого Леса. Лес — что это? Мир — что это? Где здесь ночники? Она чувствовала пальцами траву. И тепло на своей бледной выцветшей коже. Она смотрела на свою тюрьму, смотрела на железную дверь, ведущую к холму. И там, у подножия, стояла ее дочь. Она вскинула к ней голову со слепыми глазами. — Мама, какого цвета любовь? Она сидела, не дыша. Маргарет это не ее имя. Это… — Красного, Маргарет. Любовь красного цвета. И над их головами пролетел самолет. А по земле расползалась весна. Такая яркая. Как сама жизнь.