Goodbye Agony

      Тонкие длинные пальцы - кости, обтянутые бледной кожей, притянули к себе хрупкое женское тело. Она откинула его куртку, вжавшись еще сильнее. Звук его сердцебиения успокаивал. Значит еще жив, значит еще человек.       Сколько они вместе? Сколько они здесь? Он не помнил. Потерял счет времени еще после бомбежки. Славный тогда выдался денек. Денек для того, чтобы умереть. Гул десятков самолетов накрыл город. Забивался в каждый угол, проникал в голову, выжигая все мысли, оставляя лишь жуткое желание выжить. Громадным железным птицам было все равно, что творится под ними. Зачистить город — это было главной целью. Живые, мертвые — им было без разницы. Стены зданий превращались в обломки, оставляя, как память о себе, поднятую в воздух пыль и... тела. Много тел. Некоторые стонали и еле слышно молили о помощи, другие поднимались на ноги, шествуя дальше. Голод заставлял их жить. Голод тех, кто ими руководил.       Споры. Они были повсюду. С них все началось.       Тот день он помнит хорошо, до мельчайших подробностей. Им тогда чудом удалось уцелеть. Отсиделись в каком-то подвале. Еле выбрались из-под обломков. Из двенадцати жить осталось двое. Он и она. Он вытащил ее из-под обвалившихся стен. Разгребал пальцами осколки кирпичей и камня. Раздирал подушечки пальцев в кровь, в мясо, до костей. Слезы, смешиваясь с оседающей пылью, превращались в грязь. Тягучую, липкую, медленно сползающую по щекам. Ему не было больно, пальцев он не чувствовал давно. Он боялся, что она станет таким же бездыханным телом, как и десять остальных. От этой мысли он готов был выть. Без нее дальше не смог бы существовать. Потерял бы смысл жизни.       Слезы застилали глаза, он пытался смахнуть их тыльной стороной ладони. Но от этого становилось только хуже. Грязь забивала взор, глаза разъедало, слезы текли еще сильнее. Но он продолжал. Откидывал осколок за осколком, в отчаянии выкрикивая ее имя. А потом увидел пальцы, торчащие под обломками. Кинулся туда. Копал, как сумасшедший, пока не показались длинные белые волосы. А потом бледное лицо в черном респираторе. Она распахнула огромные голубые глаза и, увидев его — живого и невредимого, расплакалась. Одним радостным движением, он вытащил ее из-под обломков, прижал к себе.       Тогда все обошлось. Наверное зря. Погибнуть тогда, быстро и почти безболезненно, было бы гораздо лучше, чем медленно умирать все время после. Видеть, как она постепенно угасает, ощущать это.       Самолеты давно пропали, связь с миром тоже. Да и живых они видели все реже и реже. В основном марионетки, управляемые спорами. Их было достаточно. Они чуяли жертву за сотни метров. Оживали, выходили из ступора, становились активными, загоняли жертву в угол. Могли ждать хоть вечность. Им спешить некуда. Остатки человечества, былой роскоши. Разлагающиеся тела. Хриплые подобия звуков. Стояли около выхода из здания. Штук двадцать. Тихо, мирно. А их всего двое. Двое против двадцати. Два изможденных, выжатых тела, еле передвигающих ноги. Против всего мира.       Запасы продовольствия давно подошли к концу, воды — тоже. Восьмидесятый этаж осыпающегося здания. Постоянный страх проснуться под завалом, или не проснуться вообще.       Он выдохнул, накрыв ее спину своей потрепанной курткой, прижал сильнее, аккуратно поцеловал за ухом. Аромат ее волос — теплый, солнечный. На него не влияли пыль и сырость.       Надо идти, но сил не осталось.       Темная квартира, заваленная хламом дверь. Марионетки сюда не залезут — слишком высоко. Но, на всякий случай. Они смиренно ждут внизу. Вниз никак нельзя. Туман из спор стелется до второго этажа. Сюда, наверх, они не долетают. Но все щели забиты тряпками, окна заколочены, залиты строительной пеной. Электричества нет давно, они жгут свечи. Иногда костер, прямо посередине комнаты, в высокой алюминиевой бочке. Так и теплее.       — Солнце, — он выдавил из себя остатки позитива, улыбнулся. Она вздрогнула, но вся обратилась в слух. Его хриплый, глубокий голос всегда ее завораживал. Пускай теперь он и был слаб. — Приглашаю на прогулку, на свежий воздух, — пальцы медленно перебирали длинные белые пряди.       Она молча кивнула, соглашаясь. Подняла голову, взирая на него, и легко улыбнулась в ответ. Напускной позитив — это единственное, что у них осталось.       До крыши оставалось всего каких-то двадцать этажей. Они давались с трудом. Каждый шаг. Дышать было тяжело, респиратор все усугублял. Но без него никак. В закрытом помещении еще можно, снаружи — нет.       Дверь выхода давно снесена. Взрывами или ветром — не имеет значения. Уже ничто не имеет значения.       Огромное желтое солнце поднималось из-за горизонта. Начало нового гребаного дня. Воздух переливался и искрился. Вид, завораживающий своей безысходностью.       Быстрым движением он сорвал с лица респиратор и, усмехнувшись, откинул в сторону. Она было ринулась к нему, но поймав взгляд давно потухших карих глаз, все поняла без слов. Рука сама потянулась к собственному лицу. Разум мгновенно наполнился свежими и чистыми запахами. Скошенная сочная трава, аромат свежей выпечки, принесенный ветром. Рядом находилась пекарня. Приятный шелест листьев в высоких деревьях. Прекрасное пение птиц. Давно... Как давно это было...       — У нас еще есть шанс, — улыбнулась она, рассматривая его длинное истощенное тело. Джинсы, на размер меньше его обычного, грязные, потертые, висели, как на манекене. Некогда белая майка, спрятанная под остатками классной кожаной куртки. Босиком. Где его ботинки?       — Есть! — незамедлительно откликнулся он, запрыгнув на широкий парапет ограждения. — У всех есть шанс! — глубокий вдох наполнил легкие. Гарь, разложение, тлен и неизбежность. — Я уверен, даже у этого шара есть шанс рано или поздно взойти, согрев своими лучами совершенно пустынные улицы. Ни живых, ни мертвых. Ни спор. Прекраснейший пейзаж разрушенных строений, окутанных ярко-зеленым плющом. Высокая трава, застилающая асфальт, на который не ступала нога человека уже сотню лет. Чистый воздух, наполненный морским бризом. На небе — ни облака, — он говорил об этом так восторженно и восхищенно, что она поверила. — Но когда это будет? — она в ответ пожала плечами. — Зато сейчас у нас есть отличный шанс переместиться в это время, — он, улыбаясь своей самой обворожительной улыбкой, разгоняя по лицу тонкие нити морщинок, демонстративно-шутливо, склонился перед ней. Одну руку завел за спину, вторую вытянул вперед, предлагая свою ладонь. Она с радостью вложила свою тонкую кисть в его. Легко вскочила на парапет, снова прижавшись к его телу.       — Как? — усмехнувшись, она скользнула пальцами по его лицу. Прищурила один глаз. Лучи, восходящего светила отражались от осколков окон.       — У нас есть крылья, — сделав небольшой шаг назад, окинув ее взглядом, он приподнял ее руки. — Мы просто о них забыли.       — Хорошо. Все равно куда, все равно как, главное — с тобой. А там, в этом времени, мы будем вместе? — она игриво склонила голову набок, не сводя глаз с его лица.       — Конечно! — обхватив ее лицо ладонями, крепко поцеловал губы.       — И по утрам ты будешь приносить мне в постель кофе и круассаны? — спросила она, после поцелуя.       — Конечно! Куда же я денусь? — добрая усмешка проскользнула на его лице.       — Тогда полетели? — она улыбнулась, на секунду прижавшись к его губам, напоследок.       — Полетели! — он крепко обхватил ее. — Я люблю тебя...       — И я тебя. Всегда буду любить.       — До встречи через пару секунд. Просто закрой глаза, а когда откроешь, мы уже будем в прекрасном доме, на огромной кровати с шелковыми простынями. А тебя будет ждать твой кофе.       — До встречи, — она прикрыла веки, полностью доверившись ему.        На мгновение, подняв взгляд к небу, он увидел еле заметный светло-голубой участок. Но это уже ничего не изменит. Глубоко вдохнув, он закрыл глаза и шагнул назад, в вечную пропасть.