— Добрый день! Чего желаете?
Сидящая за столиком брюнетка краем глаза взглянула на подошедшего к ней молодого официанта. Нужды задерживать на нём взгляд не было никакой, поэтому она заприметила только маленькие блокнот и ручку в его ладонях. «Новенький», — подметила Сменкина и снова принялась активно таращиться в пространство перед собой, коротко бросив:
— Кофе, пожалуйста. Американо.
Парень с чуть растерянным видом согласно кивнул пустоте и, также коротко ответив: «Хорошо, сейчас», удалился. «Точно новенький», — про себя подтвердила девушка. Только недавно устроившемуся на работу официанту неизвестно, что Кира приходит в это кафе делать что угодно, но только не есть. И чашка любимого неизменного капучино — это её максимум. Только по пятницам, после трудной недели, тянуло на горьковатый по её меркам американо, который, как она всем уверенно заявляла, терпеть не могла. Как позже оказалось, — ещё как могла, только по привычке с губ всё ещё слетало броское «ненавижу», даже постоянно принимавшей у неё заказы официантке, которая за какие-то полтора месяца выучила все повадки постоянной посетительницы.
Неизменным в этом кафе оставалось ещё кое-что. Каждый Божий день (именно с такой регулярностью Кира приходила сюда) в колонках играла одна и та же песня. Абсолютно случайно, вперемешку с совершенно разными по своей природе треками. Не то чтобы она была так плоха или столь популярна, что её уже было тошно слушать даже самому преданному поначалу фанату, нет, но не акцентировать на частоте её воспроизведения было просто невозможно даже для сравнительно редко приходящих людей. Сидящая в этом помещении изо дня в день Сменкина слышала эту мелодию и этот голос (довольно красивый, к слову) с завидной регулярностью и вскоре начала невольно подпевать, не зная при этом ни текста, ни исполнителя, ни названия. Как-то она спросила об этом тогда ещё обслуживающую её официантку, но та лишь развела руками, что-то сказав про немного нездоровый фанатизм администратора.
Кира ненавидела эту песню так сильно, что хотела во что бы то ни стало узнать её название, найти её и добавить в плейлист всех возможных приложений, обязательно поставить на репит, а также рингтон, будильник и даже чёртовы уведомления, слушать всегда и везде, не слушать никого и ничего, кроме неё, чтобы в итоге насытиться ею до тошнотиков. Но вот беда — этот чёртов трек воспроизводил в голове брюнетки воспоминания, не относимые ею ни к плохим, ни к хорошим. И эта неопределённость являлась одной из причин, по которым Сменкина ежедневно приходила в это треклятое кафе, чтобы до самого вечера сидеть в гордом одиночестве за самым центральным столиком. Она взяла на себя задачу дать песне название — девушка звала её «Американо», хоть в тексте не было и намёка на подобное слово. Она просто
ненавидела и
любила её так же, как этот чёртов к
офе (и это чёртово к
афе).
Проведя сегодня около четырёх часов в этом месте и жутко устав от нескончаемых разговоров посетителей, даже не пытающихся болтать чуть тише, чем (как постоянно говорит учитель Киры по математике) бабки на базаре, Сменкина абсолютно наслаждалась возможностью подпевать этой по-любимому ненавистной песне. Её глаза были закрыты, но она совершенно точно знала, что на неё недовольно пялится как минимум половина кафе. И ей это нравилось.
Допев свою любимую и заключительную часть песни, — приглушённое «
ла-ла-ла», — Кира взяла сумку и вышла на улицу, не надевая верхней одежды. Уже темнело, как обычно темнело в апрельском Петербурге к восьми часам. Брюнетка всегда любила закаты, хоть и чувствовала себя подавленно, смотря на это зрелище, но в последнее время её буквально тошнило от внушительного количества когда-то любимых вещей. В её депрессивно-апатичном состоянии, в котором она стабильно пребывала уже месяца два, больше была по душе ночь, когда загоняться по каждому ничтожному пустяку было легче и приятней. Сменкина отказывалась пытаться поставить себе диагноз — это, во-первых, глупо и не целесообразно, а во-вторых, нахер надо, — для этого есть психотерапевт. Вернее был бы, если за Кирой бы следили должным образом.
Кира закурила. Эта пагубная привычка появилась у неё сравнительно недавно, но прекратить уже было довольно-таки сложно. Особенно в сложившейся ситуации. Нет, в жизни Сменкиной не происходило ничего выдающегося с самого дня победы над Моргартом, и это удручало. Несмотря на то, что в своё время она успела пропитаться ненавистью к этой злосчастной игре, с возвращением полнейшей рутины стало ясно, что сражения и драки были своеобразным антистрессом, такой же вредной привычкой вроде курения, которым пришлось заменить игроманию. Теперь же у Киры было втрое больше времени на практику прокрастинации и самобичевания, что в конечном итоге и привело её к такому состоянию.
Она вновь оборвала связь с бывшими друзьями, хотя и предпочитала считать, что вовсе не возобновляла. В её понимании полноценного возвращения в команду никогда не было — девушка лишь пришла помочь, и вообще, так сложились обстоятельства. О том, что они сложились именно так, Кира жалела до сих пор и считала свою минутную
слабость грубейшей ошибкой. Если бы тогда она не оказалась снова втянутой во всю эту чертовщину, сейчас всё плохое уже позабылось бы, точно. Поэтому во всех своих проблемах Кире полюбилось винить свою, как ей казалось, прошлую версию — глупую и влюблённую. Находясь в апатии и забив на всё и всех, определить «новую» версию себя для неё не представлялось возможным, так что да, думать, что всё осталось в прошлом, являлось прекрасной альтернативой.
Становилось всё темнее и холоднее, несильный, но прохладный, ветер пронизывал насквозь, отчего Кира продрогла, но заходить обратно в помещение не торопилась. Она затянулась опять, когда за углом магазинчика на противоположной стороне показался тёмный силуэт и двинулся в её сторону. Приняв мудрое решение не испытывать судьбу, Сменкина в последний раз выдохнула струю седого дыма, потушила сигарету и стремительно зашла в кафе. Стоило ей пройти к своему столику и, присев, подвинуться к самому окну, как вновь подошёл официант и поставил на самый край чашку кофе, обронив быстрое: «приятного аппетита», — и так же быстро удалившись.
Немного помедлив, Кира уныло подвинула к себе блюдце с небольшой чашкой американо, когда в заведение зашла до боли знакомая фигура с до боли знакомой физиономией. Отвернуться или спрятаться не было эффективно, поэтому, проклиная всё, что только можно и нельзя (начиная кафе и заканчивая пятницами), она решила принять свою горькую судьбу и позволить себе быть замеченной зашедшим Мещеряковым. Парень осторожно подошёл к столику Киры и скромно спросил: «Можно?». Сменкиной очень хотелось ответить, что нет, нельзя; честно признаться, что она желает провести этот вечер одна, без посторонних лиц. К построенному в голове диалогу она ещё прибавила «ничего личного», но быстро откинула, потому что даже Кира не могла так нагло врать людям. В ответ бывшему однокласснику она ответила целое ничего, а потому тот просто опустился на противоположное сидение, не обращая внимания на её пустой взгляд.
В скором времени подошёл тот же самый официант и, уже более дружелюбно, поинтересовался у нового посетителя, чего тот желает. Парень с лёгкой улыбкой на губах ответил: «Капучино, пожалуйста». Тот снова опустил свои блокнот и ручку и, произнеся на выдохе тяжёлое «Ясно», отошёл от стола, успев бросить мимолётный взгляд на отвернувшуюся к окну Сменкину. Она лишь тихо усмехнулась, продолжая сверлить взглядом улицу за окном. Теперь он точно ненавидел и её, и даже зашедшего только что Артёма, — она была уверена.
Они сидели в полной тишине не менее получаса, остатки кофе у обоих уже успели стать холоднее Атлантического океана, но слова не смел проронить никто. Мещерякова, судя по всему, это сильно удручало и немного даже раздражало, Кире с каждой минутой было всё сложнее сдержать истерический смех. Она прекрасно осознавала, что тот, по сути, вообще случайно тут оказался, но пройти мимо или сесть отдельно, будто они и не знакомы вовсе, было бы для него ещё более неловко. И, честно говоря, Кира была вполне не против просто так сидеть и молчать, даже с ним — не чужой человек всё же. Но вот беда — она смотрела на Арта и видела, как он разрывается от собственных мыслей, как сильно ему нужно выговориться. Она бы и выслушала, только что нового он может сказать? Сказать, что им её не хватает, что она нужна команде? Снова начать давить на жалость и припоминать былое? Нет, спасибо, избавьте — хватало и нескольких десятков других факторов, заставляющих невольно ловить вьетнамские флэшбэки. Взять, к примеру, это чёртово кафе, в котором они сейчас сидели и молчали практически час.
Но Сменкина буквально видела, слышала и чувствовала все
мучительные мыслительные процессы, происходящие в голове Мещерякова, отчего становилось не по себе.
— Ты сейчас взорвёшься, — спокойно заметила она.
Тот посмотрел на неё с неподдельным удивлением. Вот уж чего-чего, а начала диалога он от неё не ожидал. Результаты всех непрерывных размышлений мигом полетели в тартарары от одного голоса Сменкиной. Он так
давно его не слышал. И оттого не мог понять его интонации — Кира съязвила? Бросила вызов?
— Ты права, — согласился Арт. — Я и правда сейчас взорвусь.
Кира тяжело вздохнула и, передвинувшись так, чтобы сидеть прямо напротив парня, сложила руки на столе, подперев подбородок.
— Валяй, — бросила она, но, как только тот попытался начать, перебила его, чтобы добавить: — Но только если ты хочешь поговорить о команде, игре или, того хуже, о нас с тобой, то даже не надейся услышать от меня в ответ что-то вразумительное. У меня нет ни сил, ни настроения, ни, соответственно, желания обсуждать подобные вещи.
Мещеряков неуверенно кивнул, понимая, что путей отступления ему попросту не оставили. Он судорожно начал перебирать темы, на поднятие которых девушка отреагировала бы положительно. «Безопасный» разговор, как ему ни хотелось, построить всё не удавалось. Единственным выходом в сложившейся ситуации было бы начать издалека, с самых закромов, хотя и это не особо бы спасло, — Арт был уверен.
— Ты куришь, — начал он тихо и, увидев, что на лице собеседницы нет никаких признаков негатива (вернее, оно вообще не выражало никаких эмоций), продолжил: — И как давно?
— Месяца полтора, — она держалась крайне спокойно и даже умиротворённо.
Парень обхватил ладонями чашку охладевшего ещё двадцать минут назад кофе, будто пытаясь согреться.
— Это ведь не просто так, верно? — Сменкина в ответ приподняла одну бровь. — Я имею в виду, должна же быть причина?
— С чего ты взял? — она искренне не поняла поставленного вопроса и цели, с которой он был задан. На что он пытается намекнуть? До чего пытается докопаться?
Руки стали сжимать несчастную чашку ледяного капучино чуть слабее, и Мещеряков с видом истинного философа пояснил:
— Подростки обычно начинают курить или пить по двум причинам: чтобы что-то кому-то доказать, — он помедлил, следя за реакцией темноволосой, — или чтобы заглушить душевную боль, справиться со стрессом. Тебе никогда не было нужды что-либо доказывать, ты слишком горда для этого. Остаётся единственный вариант, до которого я бы дошёл, даже не проводя таких рассуждений.
— Неужели? — Кира откинулась на сидение, взяв в руки чашку своего американо, сделала глоток и тут же поморщилась.
— Ты уж прости, но я тебя знаю, как облупленную, — та подавилась и, прокашлявшись, хотела что-то возразить, но её прервали: — Да, это так, как бы тебе это не нравилось. Ты сказала, что я вот-вот взорвусь, и была права, мне нужно было поговорить с тобой, во что бы то ни стало, о чём угодно. Но, знаешь, я смотрю на тебя и понимаю, что ты от такой же участи недалеко. Я бы даже сказал, намного ближе меня. А я знаю, какая взрывная волна от разрыва этой бомбы замедленного действия, и мне бы не очень этого хотелось.
— Так может просто не испытывать судьбу и по-быстрому свалить с минного поля?
— Если бы всё было так просто, — слегка улыбнулся Мещеряков, стараясь игнорировать то, что его сейчас в буквальном смысле послали далеко и надолго. — Но ты сидишь в своём собственном коконе, как в танке, абстрагировшись от всего.
Кто пострадает, если произойдёт взрыв?
Сменкиной перестала нравиться эта метафора, как и сама идея загнать Арта в строгие рамки возможных тем для разговора. Если бы она знала, что диалог в конечном итоге зайдёт в подобное русло, то позволила бы ему и вспомнить об игре с ребятами, и даже сморозить какую-нибудь романтическую чушь, от которой она боялась потерять самоконтроль. О, да, это, пожалуй, беспокоило её в самую первую очередь, ведь во всех своих проблемах Кира винила именно свою
слабость.
— То есть, — она снова выпрямилась, собираясь с мыслями и смотря куда-то в стол, — ты хочешь влезть в «кокон», которым, как ты говоришь, я себя окружила, и тоже взорваться?
— Я хочу
предотвратить взрыв.
Этот разговор высасывал из Киры все жизненные силы, которых и без того было не так уж и много. Она прекрасно понимала, в каком направлении он движется, и к чему по-тихому ведёт Мещеряков. Запрет на тему его не остановил, он нашёл способ обхода, и это было неудивительно, он явно пришёл за этим. Да, случайно. Но заходя в это помещение и садясь рядом с брюнеткой, он ясно понимал, для чего это всё.
Кира не то чтобы была против или испытывала какую-то невероятную неприязнь к Мещерякову, она просто не понимала, что дальше. Начинать отношения? Возвращаться в команду? Это обозначало бы вернуться к полноценной человеческой жизни, а на это совершенно не было сил. Она просто не могла дать Филу и Вику это по-родственному дружеское тепло, не говоря уже о том, чего хотел от неё Арт. Сменкина очень чётко осознавала то, что он с ней правда искренен, что снова он её не подведёт, и вовсе в нём не сомневалась, как и то, что она попросту не сможет отплатить ему той же монетой.
Единственное, до чего ей всё ещё было сложно додуматься — как дать понять это самому Артёму?
— И ты думаешь, что у тебя получится?
—
Возможно.
Сменкина устала. Ей надоело ходить вокруг да около, вечно пререкаясь. Да, последнее она очень и очень любила, чего греха таить, но столь же успешно славилась и прямолинейностью. За те минуты, что длился этот диалог, Кире захотелось прибегнуть к ней как минимум трижды. И сейчас был подходящий момент.
— Слушай, Арт, — на выдохе начала она, — я прекрасно понимаю, к чему ты ведёшь. Серьёзно, я понимаю. И чёрт, я не собираюсь скрывать что-то, касающееся моих чувств и моего состояния, ибо понимаю, что это дохлый номер, о’кей? Поэтому пойми одно, — Кира сделала небольшую паузу и набрала в лёгкие побольше воздуха, хоть это и было непросто, — я не смогу дать тебе того, что ты хочешь. Я морально истощена, у меня
нет сил на проявление каких-либо эмоций, как бы ты обо мне не заботился, я вряд ли отплачу тебе тем же. Да, ты сможешь сдерживать мой неминуемо приближающийся нервный срыв, но знаешь, что? В конце концов, ты просто заебёшься не получать отдачи, и взорвёшься пуще моего. А теперь скажи мне честно, вот на кой-хрен оно тебе надо?
Сменкина, не скрывая видного облегчения, откинулась на спинку красного сидения и стала послушно выжидать. То, что парню понадобится некоторое время, чтобы обработать данную тираду, было ясно как белый день. Больше, чем его ответ, Киру интересовало лишь то, откуда она вообще взяла силы на всю эту речь. Кажется, это вышло как-то непроизвольно — она даже не подбирала слова. И по этой причине ей тоже требовалось пару минут, чтобы проанализировать только что сказанное. Решив, что добавить ей в целом нечего, что сказала она всё верно и по существу, девушка вновь вернулась к ожиданию следующего хода собеседника.
Тот, в свою очередь, с ответом не спешил. На протяжении всего этого странного разговора Арту легко удавалось строить предложения и подбирать фразы, вследствие чего он отвечал быстро и источал уверенность. По крайней мере, он пытался. Теперь же, когда Сменкина будто бы ожила на полминуты, лишь бы только выпалить всё, что она думает, шатен был выбит из колеи. Он тщательно разобрал все её слова, всё понял, во всём разобрался, но… не знал, как возразить?
— И ты даже не дашь мне попытаться?
Арт думал чуть иначе. Да, он не сомневался, что девушка сейчас и правда слишком обессилена всесторонним давлением, что у неё действительно нет сил на какие-либо чувства. Но также он понимал, что к её апатичному отношению ко всему ещё добавляется и явный пессимизм, из-за которого будущее казалось ей некой беспросветной пучиной, конца которой не было и не будет никогда. Или же, быть может, это Арт чересчур оптимист, раз не уверился в её прогнозах, но попробовать стоило, ведь так?
— Если ты так сильно хочешь поиграть в психотерапевта.
Мещеряков с едва заметной победной улыбкой вытащил кошелёк, чтобы оплатить счёт.
— Тебя мама не потеряет?
Кира медленно набрала номер.
***
Время близилось к десяти часам, когда они оказались у парадной дома, в котором обитали Мещеряковы. Снимая обувь в прихожей, Кира по-прежнему спокойно задала вполне резонный вопрос:
— А дядя Лёша? Опять хандра?
— Да, он в последнее время частенько так собирается и сматывается на дачу. Пропадает там целыми днями, ни слуху, ни духу от него. Совсем как ты в этом кафе. Каждый, знаешь ли, по-разному справляется. Только тебе твой метод не особо помогает.
— Хочешь сказать, ты помочь сможешь?
— Кто знает.
Арт провёл свою посетительницу в гостиную и одним жестом пригласил присесть на диван, а сам направился в другую комнату. Меньше чем за полгода тут ничегошеньки не изменилось, поэтому бывавшей тут некогда чаще, чем в собственном доме, Кире было даже нечего рассматривать. А потому она просто по привычке откинулась на спинку мягкого дивана и прикрыла глаза. Тихо и спокойно. Во всей квартире Мещеряковых царила невероятная тишина, только на кухне то и дело негромко хлопали дверцы ящиков и слышался звук работы кофеварки. Через несколько минут где-то спереди раздался стук от соприкосновения керамики и стекла, дающий Кире понять, что Арт, очевидно, принёс кружки и что-то съестное. Глаза её по-прежнему были закрыты, поэтому она не видела его, но всё же проводила мысленным взглядом, когда он ушёл в сторону своей комнаты.
Когда же тот снова появился в гостиной, Кира открыла глаза и тут непроизвольно изменилась в лице. Артём, подключив телевизор к источнику питания, теперь опустился на корточки и занимался DVD-проигрывателем.
— Серьёзно? Диски?
— Олдскул, так сказать.
— Палёные?
— Обижаешь, — картинно надулся Мещеряков, продолжая возиться с проводами. — Разумеется, палёные.
Брюнетка потянулась, вскрикнув: «Блеск!» и обратила внимание на стоящий подле дивана столик. На стеклянной поверхности были поставлены две большие (в сравнении с по-кукольному крошечными чашечкам в кафе) кружки с растворимым капучино, а рядом была брошена максимальных размеров пачка чипсов. Кира была уверена, что в неё с превеликим чудом влезет только какая-то часть кофе, настолько, насколько это вообще возможно. Вместо тех же чипсов она бы с небывалым удовольствием выкурила сигарету-другую, это сейчас было для неё едва ли менее важно, чем еда.
Сменкина посмотрела в сторону прихожей, где висела её куртка, и принялась суматошно искать предлог выйти, чтобы это не выглядело так, будто она отчаянно хочет свалить.
— Можешь открыть окно и закурить, если так сильно хочешь, — в её сторону на секунду посмотрел Арт. — Только не спали хату. Если мы тут сгорим, папа приедет и даст мне по щам.
Кира усмехнулась и, вытащив из кармана куртки пачку, прошла к окну, открыла его не полностью. Облокотившись на подоконник и затянувшись, она стала просто пялиться в одну точку. Это, признаться честно, уже входило в
привычку, практически такую же вредную, как и курение. Она будто бы выпадала из реального мира на неопределённое количество времени, бездарно пропуская какой-то промежуток своей жизни. Иногда это непонятное состояние сопровождалось какими-либо мыслями о насущных проблемах, но чаще это была полнейшая прострация, не несущая в себе абсолютно никакого смысла.
Сменкину это начинало бесить, поэтому она то и дело встряхивала головой, едва услышав поблизости любой резкий звук. Возвратившись в очередной раз к реальности, она вновь затянулась, краем глаза обращая внимание на то, чем занимается в стороне Мещеряков. Он, судя по всему, уже со всем разобрался, потому как сейчас настраивал громкость звука. Кира уже докурила сигарету, но закрывать окно не спешила ровно до тех пор, пока Арт не пошутил про желание выйти в него.
Девушка прошла к дивану и уселась на него, поджав ноги, акцентируя внимание на телевизоре, на экране которого застыла картинка с возрастным ограничением.
— Значит, по Вашему
профессиональному мнению, как моего психотерапевта, моя терапия — это фильмы?
Арт развернулся к ней с совершенно серьёзным выражением лица.
— Нет, твоя терапия — это хорошее такое «выспаться». Именно поэтому я включил самый лучший фильм во всей галактике, — он прошёл к противоположной стене и нажал на выключатель, тем самым потушив свет с гостиной.
— Титаник, что ли?
Рядом на свободное место на диване плюхнулся парень со словами:
— Намного лучше! — и нажал на кнопку воспроизведения.
Кира сидела с по-настоящему каменным лицом, не вникая, что может быть лучше «Титаника». Лицо её не выражало ни единой эмоции до того самого момента, когда на экране телевизора появились первые кадры до боли знакомого трейлера, и Сменкина непроизвольно (и довольно громко) выругалась. Рот моментально зажала ладонь Арта, говорящего что-то про время. Кира правда не хотела этого, но, как только последний убрал руку, она громко и заливисто рассмеялась под слова: «А ты не верила».
Она взяла в руки кружку чуть подстывшего капучино, полностью погружаясь в просмотр «Серого Волка и Лисички-Сестрички». У неё по-прежнему было крайне подавленное состояние, но это ничуть не мешало ей критиковать российский кинематограф за его привычку нагло копировать американских героев и, более того, красть идеи, воплощая всё это дико бездарно. Хотя происходящее на экране не могло не вызывать помимо испанского стыда и глупую улыбку — особенно игра актёров. Сменкина то и дело заливалась хохотом, легонько ударяя себя по лбу, когда очередной персонаж говорил вполне обыденные фразы с интонацией героя пьесы Шекспира. Не то чтобы она была хорошо знакома с творчеством последнего.
Мещеряков практически всё время молчал. Хотя Кира, когда поворачивалась, чтобы указать ему на очередной, по её мнению, мемный момент, могла видеть, что он просто
улыбается. На титрах её уже серьёзно клонило в сон, что не осталось незамеченным.
— Первый пункт в плане — выспаться, помнишь? — Кира кивнула. — Я… могу дать тебе что-нибудь из моей одежды, если тебе не во что переодеться.
Сменкина разом вспомнила все мелодрамы, которые когда-либо смотрела (в чём она никогда не признается, конечно). О, да, ей определённо было невообразимо сложно признаться в том, как она западает на эти клишированные романтические сцены в этих чёртовых подростковых сериалах. И, несмотря на то, что она мысленно уже приставила к себе видеокамеру оператора, на лице её не проскользнуло ни одной эмоции, когда она снова кивнула, как ни в чём ни бывало. Арт машинально кивнул в ответ и удалился в свою комнату.
Снимая гольфы с юбкой и оставаясь в рубашке и лёгких шортах (она надевала их под низ в целях безопасности, на случай, если каким-нибудь имбецилам под действием гормонов придёт в голову гениальная идея задрать ей юбку), Кира поняла, что окончательно сдалась. Она почувствовала себя по-настоящему живой просто при просмотре глупого полуторачасового фильма нижайшего качества рядом с ним. Не это ли та самая ненавистная ею
слабость, которая должна была навечно остаться в прошлом?
Противореча самой себе, Кира не чувствовала себя слабой. Уставшей, истощённой, одним словом,
заебавшейся, но слабой — ни капли. Она приняла его помощь, полностью отдала в его руки своё ментальное здоровье, и, кажется, уже готова полностью дать волю своим чувствам (если они вдруг, ни с того, ни с сего, решат вырваться наружу), но не считала себя проигравшей стороной. Вздохнув, она начала вытаскивать из тёмных волос «невидимки», распуская уже ставшую привычной причёску. Сложив все заколки на стеклянном столе перед собой, Кира выпрямилась и встряхнула головой. В местах, где волосы были особо натянуты, загудело, и девушка в который раз облокотилась на спинку дивана, полностью расслабляясь. Ей действительно очень хотелось спать, поэтому с планом шатена, каким бы он там ни был, она была целиком и полностью согласна.
Арт протянул ей широкую футболку (в силу возраста, разница в телосложении у них была небольшая, но эта явно была велика даже ему) и принялся вновь разбираться с электротехникой, пока Сменкина вышла из комнаты. В общем и целом, носить вещи друг друга во всей их компании не было чем-то сверхъестественным, учитывая частоту их ночёвок в разных домах. Парень, разумеется, из вежливости предложил Кире занять место в его комнате, а не спать на диване, но она по той же самой причине (которую она, кстати, вообще не попыталась скрыть) отказалась. И в принципе, пара мягких подушек и тёплый плед её более чем устраивали.
— Арт, — тихо позвала девушка, когда тот собирался направиться в свою комнату. — Спасибо. Блять, серьёзно,
спасибо.
Она услышала, как тот по-доброму усмехнулся:
— Спокойной ночи.
Засыпая в тепле мягкого пледа, Кира в душе не чаяла, что там за план терапии у Арта, и имеется ли он вообще, но на всякий случай составила свой, укороченный список необходимого для скорейшей реабилитации:
Кофе. Сигареты. Артём Мещеряков.
