Сейчас
«Папочка…» Он распахивает глаза, уставившись в расчерченный светом уличного фонаря сквозь жалюзи потолок. Будто и не спал совсем, а пробежал марафон на длинную дистанцию — дыхание рваное, мышцы ног тянет легкой судорогой, а в ушах до сих пор звучит это… «Папочка…» — Блять, — трёт пальцами ноющую переносицу, в ушах оглушительно стучит пульс. — Вот же блять, Господи… Спускает длинные ноги с кровати и тихо ступает босыми ступнями по полированному паркету, осознанно игнорируя жесткий стояк, спускается вниз на кухню, и хлещет воду прямо из-под крана, даже не заботясь подобрать волосы, и с прядей на голую горячую кожу груди капают холодные капли, когда он выпрямляется, вытирая губы тыльной стороной ладони. И как назло, перед глазами картинки из сна всплывают так четко, так ярко. Обнаженные золотистые бёдра, блестящая от испарины маленькая упругая грудь, подпрыгивающая в такт его быстрым движениям, закушенные белыми ровными зубами тонкие пальцы, брови домиком, будто вот-вот расплачется и… «Папочка…» Кайло вцепляется в волосы пальцами, думая о том, что ему пора к врачу на приём, да ещё морально подготовиться для того, чтобы произнести вслух эти ебанутые донельзя слова: «Доктор, мне снится, что я жестко трахаю свою дочь… НЕТ, нет, НЕ НАСТОЯЩУЮ, Господи, доктор, вы вообще ебанулись вконец?! Нет у меня детей! Приёмную дочь, и ей восемнадцать, и она мне не родня ни в коем разе и встретил я ее только в прошлом месяце… Но во снах она зовёт меня папочкой, и у меня от этого сносит крышу подчистую… Это нормально?» Блять, он никогда не пойдёт к врачу. Бред собачий, он же не псих. И все эти игры подсознания происходят потому, что эта мелкая не знает границ, искренне считая, что может просто так по-дружески подколоть его, выходя из кабинета нотариуса. Перед глазами до сих пор стоит ее румяное загорелое личико, все расцелованное веснушками, и задорно-блестящие глаза цвета плавленной бронзы, когда она смотрит на него снизу вверх и шепчет: — Спасибо, папочка… В первые несколько секунд он просто смотрел на неё с приоткрытым ртом, пока пытался собрать воедино рассыпавшиеся во все стороны мысли и слова, а потом оно само самой зародилось где-то глубоко в легких, поднялось вверх по горлу и сорвалось с губ: — Всё, что угодно, для моей девочки. Рей тихо хохотнула, но он даже не улыбнулся, заходя вслед за ней в лифт. И все те тридцать секунд, которые они провели в полутемном лифте, он думал о том, какого хуя это только что вообще было? Это всё гребаный Люк виноват. Если бы был хоть немного умнее, то составил бы завещание заранее, и не пришлось бы теперь иметь со всем этим дело. А теперь нянькаться с этой девчонкой приходится именно ему, потому что…***
Тогда
— Бен, прошу тебя, — Люк снова согнулся пополам на больничной койке, пробитое лёгкое давало о себе знать резким свистом при каждом вдохе. — Пожалуйста, позаботься о ней, прошу тебя. Она мне как дочь, я не успел… завещание… Он даже предложения не закончил, когда датчики истерично запищали и врачи выпихали Кайло из палаты. Где-то в этот же момент в больничный коридор ворвалась Лея, словно заполярный ледоруб расталкивая людей на своём пути, и Кайло потребовалось применить всю силу убеждения и даже силу физическую, чтобы не дать ей вломиться в палату и мешать врачам. Врачи сообщили, что после аварии шансов выжить у Люка практически не было. В тот момент, когда его машина сорвалась с трассы и полетела вниз по склону, он был не пристегнут, и его потрепало по всему салону как в шейкере, в отличие от девушки, которая сидела рядом и которую спас ремень безопасности. Так Кайло впервые увидел Рей — всю в ссадинах и кровоподтеках, мирно спящую на больничной койке в соседней палате. Она лежала там, такая худая и потрепанная, что он просто стоял и растерянно пялился на неё, нервно постукивая пальцами по бедру. Где-то за дверью, в коридоре, рыдала Лея, к которой присоединился Хан, как всегда подгрёбший в правильное время, когда жена была слаба и уязвима и была не в силах отталкивать его обнимающие руки и крыть его могучим трёхэтажным. Кайло поморщился и отошёл к окну, рассматривая старый серебристый Сокол на парковке — машину, которую он обожал и ненавидел всем сердцем. Машину, которая привела однажды его отца к матери и которая точно так же спустя какое-то время увезла прочь от семьи. Да похер, и на Люка тоже похер. Ладно, не совсем похер, где-то глубоко в душе что-то сильно болезненно сжалось в тот момент, когда запищали приборы и врачи отрицательно покачали головами. Они так и не поговорили, не простили друг друга, и это плохо. Люку-то уже все равно, а вот Кайло теперь с этим жить, и это самое херовое. На самом деле он всегда понимал, что был не совсем прав, оборвав все связи с дядей, но что теперь поделаешь? Уже поздно. Или… — он снова бросил задумчивый взгляд на спящую девушку, хрупкую и разбитую, такую поломанную на фоне белых больничных простыней, — или не поздно? По крайней мере он должен выполнить последнюю просьбу Люка. Да, это он может сделать. От этого станет легче — они будут в расчёте. — Ты сошёл с ума, вконец тронулся, — спустя неделю после аварии Хан расхаживал по кабинету Леи, засунув руки в карманы брюк. — Ты в конце концов можешь заключить фиктивный брак и перевести деньги со счетов Люка на ее счёт, как только вступишь в наследство… — Спасибо за великую мудрость, мистер Соло, — Кайло еле удержался, чтобы не выматериться от души. — Но, если вы забыли, смею напомнить, что вы с матушкой фиктивно поженили меня ещё семь гребаных лет назад! — Кстати, от Кайдел ничего не слышно? — Лея отняла руку от покрасневших глаз и перевела взгляд на сына. — Когда вы в последний раз разговаривали? — На свадебной вечеринке, — он поморщился. — После первого танца и фотосесссии она испарилась с этим кучерявым красавчиком, как его… — По, — услужливо подсказала Лея, кивая. — Да, детки были так влюблены, они такая милая пара. Я слышала, что они до сих пор вместе, живут где-то на Бали. Точно. Протеже матушки, Дэмерон, такой весь себе душа компании и очаровашка. По с Кайдел встречались уже год на момент их с Кайло свадьбы. В итоге каждый остался не в минусе — матушка породнилась с одной из самых влиятельных семей в штате, Кайдел все равно осталась со своим возлюбленным, укатив жить в тёплые страны подальше от любопытных глаз, а Кайло по факту как был свободен, так и остался. Фиктивный брак работал, как должно, и не создавал проблем, до сегодняшнего дня. — Если бы я был холост, все было бы намного проще, но я официально в браке. Не стану впутывать в это ни вас, сенатор Органа, ни ваше светлое имя. — Снова вернулась легкая ноющая боль в затылке. — Я уже узнал: девочка — сирота. Подключу своего нотариуса, Фазму, она оформит удочерение по всем правилам. Как только я переведу наследство на счёт этой Рей, она сможет идти куда захочет. Так, как хотел Люк. Он уже позвонил старой подруге Люка, Канате, и выяснил у неё все детали. Маз подтвердила, что девушка и вправду провела с Люком весь последний год, жила в его доме и сопровождала в поездках. Люк отзывался о ней тепло и дружелюбно, и судя по всему, они были довольно близки. Кайло от этого было немного не по себе, ведь девчонка была совсем ещё молодая, но он пока что старался не думать об этом, задвигая все ненужные мысли на задний план. — Я свяжусь с Кайдел, обрисую ситуацию и отправлю ей документы на подпись. — Ох и обрадуется его «супруга» новостям о внезапном материнстве… да еще каком. — Она не откажет. — Поступай, как знаешь, Бен, я позже навещу девочку и все ей объясню. А ты…— Лея устало вздохнула и снова прикрыла глаза ладошкой. — Просто сделай так, чтобы это не дошло до прессы, потому что они сразу начнут копать эту историю и раздуют связь моего брата и этой девочки до абсурда небесных масштабов. — Сделаю. Боковым зрением он увидел, как Хан сделал шаг по направлению к нему и уже открыл рот, чтобы что-то сказать… Он покинул кабинет в спешке, пока отец не начал очередной разговор на тему «ты мне не безразличен». Слова всегда остаются только словами. Эти разговоры опоздали лет на двадцать, не о чем больше говорить.***
Сейчас
Он подходит к окну и отодвигает штору — машины Рей нет на месте, а часы уже показывают три часа ночи. Его это бесит. Как же его это бесит! Он же просил ее, разве нет? Где можно пропадать в три часа ночи, какого хрена можно делать в три часа ночи… впрочем, и так ясно. И это бесит еще больше. Господи, блять, Боже, как же это злит, сука, невозможно просто. Ладно, все, спокойно. Она же взрослая девочка, плюс он не имеет право ей указывать, он же ей вообще никто. Но если подумать, то… как это, блять, никто?! Она живет под его крышей, находится под защитой его имени, она ему, мать его, по документам полностью принадлежит! Правильно, все правильно, его слово должно быть для нее законом, но он устанавливает правила, а она нихрена им не следует, и это надо исправить… сегодня. Сейчас же. Кайло поднимается обратно наверх, в спальню, берет с прикроватной тумбочки телефон и набирает ее номер, уверяя себя, что это ни разу не странно, что это вполне себе нормально — вот так вот волноваться о том, где носит эту мелкую в такой поздний час и… какого хрена она не спит в своей кровати? В его кровати! В смысле, что он ей эту кровать предоставил, и гостевая комната полностью в ее распоряжении уже месяц, но блять… Гудки, которые режут ему барабанные перепонки, заканчиваются ничем — она не берет трубку. Поэтому он набирает еще раз. И еще. И опять. Скорее всего, она не слышит из-за музыки, громко орущей в клубе, или где там она шляется. Или занята. Чем именно, он даже думать не хочет, но он все равно думает, думает, думает, и волна горячего гнева поднимается вверх по позвоночнику, сжимая затылок в тиски раскаленной ярости от одной мысли о том, что кто-то прямо сейчас прикасается к его… К его — кому? Блять, да ни к кому, в этом все и дело, надо успокоиться и мыслить здраво — она ему никто. Так ведь? Так?.. — Да, слушаю! — она кричит в трубку, наконец-то отвечая на двадцатый звонок, и где-то на фоне и вправду орет музыка. — Что-то случилось? Секунд десять уходит на то, чтобы-таки разжать намертво сцепленные челюсти и выдавить из себя простой вопрос: — Где ты? — Я в клубе, — она кричит громко, старается перекричать музыку. — С Кайдел и По, и еще тут их друзья. Я выпила немного, не могу сесть за руль! Жду, когда они тут закончат, и Финн подбросит меня домой! Выпила, значит. Финн подбросит. — Возьми такси, — он и сам слышит, как голос буквально вибрирует от злости, — и езжай домой. — Что?! — Музыка орет громче, и Рей тоже повышает голос. — Что ты говоришь? Кайло, я не слышу! — Домой! — Кажется, все соседи слышат, как он орет, отнимая трубку от уха и поднося динамик ко рту: — Сейчас же! Он тут же сбрасывает, не давая ей ни малейшего шанса возмутиться или типа того. И, конечно же, Рей тут же перезванивает, но Кайло бросает телефон куда-то за спину, и трубка жужжит вибрацией среди складок одеяла, а подсветка бьет лучом в темный потолок спальни, словно мини-прожектор. Он зарывается пальцами в волосы и стискивает виски, пытаясь успокоиться, но куда там. Да, он переходит все границы, да, это отдает невменяемостью и идиотизмом, да, скорее всего, ему стоило бы прямо сейчас перезвонить и извиниться, но… Трубка снова вибрирует, и подсветка тускло освещает потолок и он орет в тишину комнаты: — Хватит наяривать, блять, делай как сказано! Будто она может его слышать, будто он не выглядит сейчас полным психом, будто он имеет хоть какое-то право командовать ее жизнью… Но он ведь имеет! Полное, блять, юридическое право! Хотя, нет, не имеет. Не имеет. У нее есть паспорт, она взрослый человек, она… «Папочка…» Вот же твою мать. Финн ее подвезет до дома, ага, да. До чьего дома? Своего? А, может, по дороге остановится где-нибудь, тормознет ненадолго? Она сказала, что выпила… Что, если этот ублюдок протянет руки к его девочке? К его… Все, станция конечная, мистер Рен, выносите. И да, он прекрасно понимает, что вся его всратая логика попахивает клиникой. Но она сама виновата, сама. Или не совсем. Не важно. Она принадлежит ему. Зайдя в свою гардеробную и открыв дверцу шкафа, он спокойно выдвигает верхнюю полку и вынимает из одной из многочисленных ячеек свернутый в спираль кожаный ремень.***
Тогда
Неизвестно, что именно Люк рассказывал ей о Кайло, но точно что-то… нормальное, потому что она грустно улыбается, когда он заходит к ней в палату, чтобы забрать ее из больницы, и приветливо бросает, просовывая руки в рукава ветровки: — Привет, Бен. — Привет, — он переминается с ноги на ногу, дожидаясь, пока она застегнет молнию и зашнурует ботинки. — Тебе говорили, что придется пожить у меня немного? — Да, — она довязывает узел и выпрямляется, тоже суя руки в карманы. — Лея мне все объяснила. Она сказала, что ты живешь в старом доме Люка, и я согласилась. Тебя это не сильно стеснит? Он отрицательно качает головой и думает о том, что только тинейджеров ему в доме не хватало, особенно абсолютно незнакомых, да еще и непонятно какого хрена проведших целый год в компании его стареющего дядьки. Ну, или понятно, какого хрена. Одно из двух. Нет, эта Рей вообще не похожа на тех цыпочек, которые охотятся за богатыми стариками, она вообще по виду не этой породы, судя по недорогой одежде и очень даже натуральной внешности без намека на хирургическое вмешательство. Но… что, в таком случае, она забыла рядом с Люком? Ладно, об этом потом, не сейчас. — Для протокола — я отказалась от денег вашей семьи раз двести, но твоя мама продолжает настаивать, что последней просьбой Люка была просьба позаботиться обо мне, — она вздергивает подбородок, словно защищаясь. Неужели у него на лице все написано? — Можно и без денег обойтись, просто будете звонить и проверять, жива я или нет. Обещаю брать трубку. — Нет. — Хочется уже уйти отсюда, хочется курить и даже выпить, хочется поскорее покончить со всей этой сумасшедшей историей и отправить ее в свободное плаванье. И совесть его будет чиста. — Мы сделаем так, как сказал Люк, а потом будешь делать, как хочешь, договорились? Рей отводит глаза и неуверенно кивает, будто заранее смиряясь с тем, что ее никуда не пустят, пока не добьются своего. Видимо, Лея ее уже хорошенько обработала, а дар убеждения его матушки славится на все объединенные, мать их, штаты. — Ну вот и хорошо, — он вздыхает с облегчением, в глубине души радуясь, что она хотя бы делает вид, что ей не нужны деньги. Откровенную алчность он бы ничем, кроме презрения, не встретил. — Тогда поехали? Если голодная, можем по дороге в Старбакс заскочить… Она ест как два взрослых мужика средних лет, и сперва это приводит Кайло в полное недоумение, потому что — куда все это девается? Она худая, какая-то по-мальчишески прямая, почти без изгибов и плавных женственных линий и черт, разве что щеки круглые, а в них такие забавные ямочки, когда Рей улыбается. Кстати, улыбается она просто отлично — открыто и светло, немного по-детски, показывая все свои белые ровные зубы, смешно морща веснушчатый нос. Уже спустя неделю он привыкает и к регулярному запаху гари на кухне — Рей пытается научиться готовить съедобную еду, и к работающей по ночам стиральной машине — Рей стесняется класть свои вещи в одну корзину для белья с его вещами и стирает тайком, отдельно, и даже к тому, что его гель для душа заканчивается в два раза быстрее. Именно гель в итоге наводит его на мысли, что у нее нет карманных денег — если бы были, она бы уже давно купила свой собственный с каким-нибудь там запахом жвачки или лаванды или чем еще там девчонки моются. Поэтому он дает ей наличности и везет в супермаркет, велит брать с полок все, что нужно, и в итоге тележка завалена шампунями и гелями, лосьонами для тела и прокладками, двумя бутылками Доктор Пеппер и одной Маунтайн Дью, и одной большой упаковкой носков. Еще она набирает больше еды для своих экспериментов с готовкой и в итоге один из пакетов рвется по пути к машине, прямо посреди стоянки. Проходящая мимо пожилая пара помогает им собрать с нагретого солнцем асфальта рассыпавшиеся авокадо, а Рей так радостно благодарит старушку за помощь, что та, проходя мимо давно небритого Кайло, прячущего глаза от солнца за черными стеклами солнцезащитных очков, благожелательно кивает ему, дружелюбно ущипнув за локоть: — Замечательная у вас девочка, мистер. Хороший из вас вышел отец, раз такую славную вырастили. Рей прижимает ладонь ко рту и краснеет так, будто вот-вот взорвется со смеху, и как только пожилая пара скрывается за углом, начинает хохотать, как сумасшедшая. Кайло еще ни разу не слышал ее смеха, потому что в основном она только грустно улыбалась все это время, и сейчас этот звук разливается каким-то странным теплом в грудной клетке, вызывая ответную улыбку против воли. — Что? — Уголки его губ разъезжаются в разные стороны, растягивая губы. Рей вытирает выступившие от смеха слезы и все еще не может перестать хохотать. — Ты чего так веселишься? — Потому, что это ужасно забавно, — она все еще смеется, когда раскладывает высыпавшиеся продукты по пакетам и бодро шагает к машине. — Ты еще бумаги не подписал, а уже вошел в статус папки. Гордись, такую славную девочку вырастил! — Будешь умничать, — он открывает багажник и запихивает покупки, делая как можно более серьезное лицо, — поставлю в угол и отберу мобильник. Не для того я ночами не спал и подгузники тебе менял, чтоб теперь выслушивать подколы. Она снова хохочет, залазя на пассажирское сиденье, а потом сладко потягивается, жмурясь на солнце, бьющее ей в лицо сквозь лобовое стекло. Именно тогда он в первый раз замечает, что Рей не носит лифчиков. Она поворачивается к нему и ее улыбка сияет тысячей ватт. Впервые так ярко и беззаботно. — Поехали домой, пап, мне еще уроки делать. По дороге домой он думает о том, что той бабульке не мешало бы начать носить очки. А ему не мешало бы побриться. А Рей не мешало бы начать одеваться в более взрослые вещи и сменить эту девчачью прическу на что-нибудь более женственное. В конце концов, у них разница в двенадцать лет всего, только слепой или полный дебил мог подумать, что она — его дочь. Хотя, через неделю-другую она ей станет официально.