reason

Локи давно не приезжал к нему. Слишком долго они не виделись, чтобы встреча кончилась одним скромным поцелуем. Ну, допустим, что она с него началась. Потом был ресторан, поездка в клуб с друзьями, разговоры о кино и оживленные рассуждения на тему будущего контента. Хорошо, это был прекрасный вечер, венцом которого был неожиданный, но до жути приятный поцелуй, с которым Локи прижал к стенке пустого лифта Карму. На этом моменте оба поняли, что вечер только берет здесь свое начало, вызывая интерес. Нет, беседы о кино и философствования всегда будут вызывать интерес, но здесь он немного другого плана. Более.. Приземленный, физический. И как бы часто он не возникал - никогда не приестся, всегда появляясь с какой-то новой интонацией и приникая к самой тонкой, чувствительной душевной струне, будто душа - арфа, а струна издает самый высокий чистый звук, что далее ниспадает до самого низкого и затихает, оставляя после себя что-то мурлыкающее и полное, если речь идет о том, что люди любят друг друга. Кое-как справившись с замочной скважиной под уже любящим его взглядом Худякова, Стёпа открыл квартиру и тут же оказался прижат к захлопнутой изнутри двери. Голодный, до жути голодный, но тягучий, медленный поцелуй, так много прикосновений, и все - любящие, желанные, чуть ли не скулящий, прижимающийся к парню Рома, не сдерживающий себя, но не настаивающий, а распаляющий, чувственный, не резкий, и все так великолепно сливается в один единый внутренний взрыв, от которого Карма млеет, течет, и обычный внутренний стержень незаметно исчезает, оставляя движущими покорность и похоть, от которых чуть краснеют щеки и сложно становится дышать. Раздевая друг друга на пути к спальне, они целуются, в поцелуях стукаясь зубами, встречаясь языками и разрывая касания губ с ярким влажным звуком, сопровождаемым тяжелым дыханием. Когда на обоих остаются только штаны и нижнее белье, Локи запускает пальцы в каштановое каре и вновь касается собственными губами губ напротив. Податливые, раскрывающиеся для него, они вызывают желание целовать и целовать, а затем слушать, бесконечно слушать речь, льющуюся с этих зацелованных, припухших, аккуратных губ, упиваться ею и доводить Стёпу до черты, пока голос его срывается на стоны, что сначала сдерживаемые, тихие, но затем Карма раскрывается, позволяя себе откинуть голову назад и протяжно проскулить, закончив хриплым, стихающим звуком, чтобы затем вновь приоткрыть рот шире в очередном стоне. Сев на кровать перед Ромой, Карма встретился с тем взглядами, а затем заскользил им по телу того. Его руки легли на талию парня и начали спускаться ниже, пока губы длинноволосого, что прижались к коже пресса Локи, спускались влажными поцелуями все ниже, пока не дошли до грубой ткани джинсов. Пальцы его быстро справились с единственной пуговицей и ширинкой, после медленно стянув их с бедер и открыв себе вид на оттянутую ткань боксеров. - Боже, блять. - выдохнул тот и, проведя кончиком языка меж губ, привстал и притянул к себе лицо парня, страстно целуя и утягивая за собой на кровать. Локи нашел опору в поверхности матраса, нависнув над тем и тут же прокусив губу парня до крови, отчего тот сдавленно простонал, тяжело выдохнув. Руки Стёпы были на собственных штанинах, стягивая с себя скини и ненавидя себя за выбор гардероба на этот вечер. Но когда под тихую усмешку Ромы он всё-таки от них избавился, припухшие от частых поцелуев губы прильнули к шее Худякова, что далее оставляли понемногу краснеющие влажные следы на чувствительной коже. Они поменялись местами, и теперь Карма сидел на бедрах русоволосого. Взгляд Локи каждый раз заново изучал парня, руки гладили, сжимали, откровенно мяли все, до чего только могли дотянуться. Он хотел его, безбожно хотел, и закрывал в бессилии глаза, понимая, что ощущая и видя, он не выдержит. И даже тогда, когда его глаза уже были закрыты, в голове рисовалась картинка, где были его бедра, где он выгибался, где из-за него было это нестерпимо приятное, дразнящее трение, которое и создавали эти бедра, когда он выгибался. А потом, когда кожа покрывалась мурашками от горячего дыхания и нежных, пухлых, оставляющих засосы, губ, и Рома в очередной раз кусал собственные, чтобы сдержать любой звук, Карма целовал его, и тогда все летело к чертям собачьим. Испарялись такие слова, как "сдерживаться", "медлить", оставались только "наслаждаться" и "не останавливаться", и в какой-то момент их концентрация в воздухе становится настолько сильной, что Худяков закидывает назад голову, жмурясь, и на губах только Бог, Стёпа, и безбожный мат. Карма спускался поцелуями по грудной клетке, кусая так, что под веками у парня происходят взрывы из искр, а внизу живота всё так сворачивалось, и в голове было так пусто, невероятно пусто… - Блять, Карма. - простонал русоволосый, убирая от лица Стёпы пряди, сжимая их в руках и всё так же не отводя взгляда от происходившего. Тот слабо улыбнулся, чувствуя и видя нескрываемое удовольствие, которым чуть ли не пахло тело под ним. Приспустив уже немного влажное белье, Карма поцеловал, а затем оставил укус на коже, обтягивающей тазобедренную кость, далее двигаясь зубами чуть в сторону. И не смог удержаться, до конца обнажая Рому. Накрыв ртом эрекцию, смазывая собственной слюной, тот прикрыл глаза, постанывая, и Локи забыл, как дышать, тупо смотря на происходившее с приоткрытым ртом, наблюдая как пухлые влажные губы обхватывали его член, далее ведя вниз, пропуская в горло, пока Стёпа втягивал щёки. - Тебе нравится? - тихо спросил он, чуть отстранившись, и Худяков на секунду не мог вспомнить этот голос, узнать его, будто говорил совсем не его Карма, а кто-то другой.. Но затем он быстро опомнился, выдохнув "да" и тут же прикрыв глаза, в очередной раз понимая, что если после смерти ему предложат рай, и там будет всё, но не будет Степана, он лишь усмехнется в лицо приглашающим и тут же развернется в противоположную сторону, откуда из полутьмы на него будет смотреть горячий, нет, горящий внутренним огнем взгляд… Губы его уже скользили вверх-вниз, нарочно медленно, но Рома не торопил, гладя каштановые волосы, слабо оттягивая их и тяжело дыша, пока Карма опускается ниже, глотая. Кажется, он слишком увлекся, потому что когда Худяков понемногу начал поддаваться нарастающему ритму, не в силах сдерживаться, тот подхватил, постанывая. И только тогда, когда задушенно прозвучало запинающееся "К-карма!", тот остановился, идя за оттягивающей его за волосы рукой. С раскрасневшихся губ до члена тянулась тонкая, чуть блестящая нить из слюны и смазки, но после того, как Карма, вновь приподнимаясь, облизал губы, та исчезла. Нависнув над Локи, он наклонился к тому и начал поцелуй, в котором вел определенно он, но Худякову это нравилось в поцелуях с Кармой, потому как что-что, а касания его губ были всегда такие не похожие друг на друга, что Рома забывался в них, стараясь понять, распробовать новое прикосновение, получить удовольствие и раствориться в нем, пока невероятные полные губы накрывают его исцелованный, но от того не ставший менее пылко отвечающим, рот. Вновь произошла перемена, и Локи, нависший над парнем, нежно, невинно коснулся линии его челюсти теплым, ласковым поцелуем. Его время вести. Отдавая в прикосновения к коже все свои чувства, желая трогать так, чтобы были понятны не просто эмоции, а слова, что рвутся откуда-то изнутри, с тихим треском разрывая ткань страстного сердца, он вслушивался в каждый вздох, любой шелест кисти руки по ткани простыни, стараясь понять, уловить то, что желал сказать собой Стёпа. Опустившись перед сдвинутыми коленками, он коснулся каждой из них губами, оставляя нежный поцелуй, и, чуть разведя ноги, провел по внутренней стороне бедра, мягко скользя пальцами и слыша чувственный вздох, от которого все внутри замерло. Карма сильнее раздвинул бедра, в ожидании смотря на русоволосого и будто приглашая его придвинуться чуть ближе. Он смотрел в бездонные глаза напротив, проваливаясь в преданном, обещающем взгляде, и создавалось ощущение, что он не говорит, но рассказывает о том, как любит, сильнее раздвигая ноги парня. Страсть горячела, обжигая кисти рук, лица, грудную клетку, стекая горячим дыханием Локи на губы Степы, затем спускаясь вниз и плавя кожу под прикосновениями, пока звуча тихо, дурманя и пьяня, оставляя сладкий привкус после поцелуев и непередаваемое ощущение интимной близости при переплетении пальцев рук. - Смазка и "резинки" на полке за комиксами. - с усмешкой произнес задыхавшийся от поцелуя Карма и улыбнулся, получив усмешку в ответ. Когда Локи вернулся к Стёпе, прижавшись губами к его губам тягучим, настойчивым, влажным поцелуем, тот тут же поддался, забыв обо всем. Сжав в одной руке русые пряди, а другой ведя по лицу, шее их обладателя, Карма услышал тихий щелчок, после чего Рома начал отдаляться от ненасытных губ. Взгляд парня был буквально прикован к рукам Худякова, к тому, как тот размазывает по пальцам полужидкую прозрачную массу, пахнущую какими-то цветами. Затем тот поднёс их ко входу, смазав кольцо мышц, и в тот момент, когда пальцы Локи вошли в горячее и такое узкое тело, то дрогнуло не по воле его обладателя, а из горла через приоткрытый рот вместе с тяжелым выдохом вырвался тихий мат. Ресницы чуть затрепетали, бедра разошлись сильнее, будто в просьбе, а Рома дал положительный ответ, медленно вводя глубже и не отрывая голодного взгляда от лица парня, ожидая, когда тот привыкнет в заполненности и можно будет добавить еще. Он ждет, когда в первый раз с этих губ сорвется его имя, когда Карма застонет от удовольствия, и в этих невероятных звуках будет лишь одно имя, только одна фамилия и лишь пара иных слов. И даже не в них дело, ведь если бы они разговаривали на разных языках, и каждому был бы непонятен язык другого, Худяков всё равно бы уезжал с его голоса. Такого текучего, обманчиво мягкого, чистого, но говорящего иногда невероятно грязные, непристойные вещи, доводящего до дрожи только своим переливистым звучанием. Его голос льется лоснящимся блеском шелка, колыхающегося из-за почти незаметного ветра, но когда в этом голосе появляется нота удовольствия, то все звучание идет на новый лад, принуждая ощутить дрожь и желание, вызываемое уникальным тембром, едва заметной хрипотцой и - матерь божья, - его имя с его уст звучит как божественная молитва, как преклонение и восхваление, и именно с этого Рому реально ведет. - Рома, Ром… - тихо, часто дыша, будто прося, прошептал Стёпа, смотря в глаза Худякова и сжимая плечи того, что тут же прикрыл собственные и поцеловал, вводя пальцы до конца и тут же ловя в поцелуе стон. После того, как в том же самом направлении подушечки пальцев скользнули по гладкой стенке, касаясь комка нервов, тот тут же отстранился от губ Локи, судорожно выдыхая. - Давай. Я готов уже. - коротко сказал он, посмотрев на Худякова. Рома чуть нахмурился в странном недоверии, а затем выдохнул и, осторожно убрав пальцы, он прижался новым тягучим поцелуем к губам напротив и, лишь на мгновение прервав соприкосновение, перевернул того на живот. Затем Стёпа услышал, как порвалась упаковка презерватива и, прикусив губу, невольно представил, что будет через пару минут, вновь прикрыв глаза и, услышав сказанное шепотом "поцелуй меня" в районе щеки, обернулся назад и встретился в поцелуе с губами Локи. Через пару мгновений он направил в парня собственный член и, немного надавив, ввел в того головку. Тот тут же напрягся: плечи Стёпы приподнялись, а руки его сжали простыню под его же тяжелый выдох. - Давай же. - дрогнувшим голосом сказал он, облизнув губы, что были совсем сухими, и опустив голову вниз. Худяков постепенно вошёл полностью, затем услышав довольный тихий полу-стон упавшего лицом в ткань подушки парня, что не прикрывал рта, выгибаясь и подставляя себя под движения Локи, чуть сильнее раздвинув ноги. Рома закрыл глаза, прикусив нижнюю губу. Тепло приятно разлилось внизу живота, а пронизывающее его удовольствие заставило совершенно отключиться от понимания происходящего мысленно. Все на самых низших инстинктах, на похоти и любви. Безоговорочном доверии и желании сказать "люблю тебя" каждым движением, горячим выдохом, касанием руки к руке и поцелуем. Страсть разгорелась, покрывая собственным огнём и не щадя никого, плавя и создавая сплав из двух тел в совершенное целое. Стоны Стёпы, изредка прерываемые поцелуями и прикусыванием подушки, что была сжата в его руках, звучали так томно и пошло, что Локи не мог сдерживать собственных. Они нашли один ритм, в котором Карма всякий раз выгибался, сведя брови к переносице и звуча, как сочетание чего-то божественного и до дрожи чувственного, человеческого, что не передать словами, но ощущениями. Худяков чувствовал трепет в любовнике, желание большего, нарастающее каждое мгновение все сильнее, слышал его голос, врывающийся в сознание салютом под-тонов и оттенков чувства и чистого наслаждения, отчего его захлестывало, накрывало с головой цветами сложившегося букета и кружило голову. Запах секса, чувственные низкие стоны, просьбы - о Боже, как же он просит - и тихое нечастое рычание, тяжелое дыхание, обжигающее висок и доводящее до мурашек.. Все это путь к неизбежной сладчайшей развязке, когда произойдет самый яркий толчок, когда прозвучит сорванный стон и вскрик, а затем, сдерживая рвущийся из груди рык, Худяков прикусит загривок скулящего парня, что от захлестнувшего его удовольствия лишь повторит несколько раз хриплым голосом его любимое имя… Он довел его до исступления, принудил просить, извиваться и подмахивать, переплетаясь с ним пальцами. И почти в тот же момент Карма ощутил, как горячее тело почти полностью опустилось на него и член вошел максимально глубоко, так, что с приоткрытого рта сорвался немой стон, затем он опустил закинутую назад голову и, вжавшись в поверхность простыни, кончил, чуть дрожа и водя бедрами в завершающих фрикциях. - Рома… - с трепетом произнес тот, когда ощутил тепло внутри себя. Худяков поцеловал парня в висок, затем в щеку, а далее, когда Карма повернул к нему лицо, коснулся самих губ в невероятно нежном поцелуе, застыв в том. - Ты мой Magic City. - почти в губы русоволосого тихо проговорил Стёпа, на что Худяков лишь улыбнулся, затягивая его в новый чувственный поцелуй. А потом, на следующий день, когда солнце только покажется над горизонтом, Локи будет смотреть на лицо спящего и, убирая с того пряди, с невольно появившейся улыбкой на губах, думать о том, что он для него та самая причина, по которой он будет готов вернуться домой. Всегда.