Билливайзовские правила самообороны

Тебе уже не так весело, когда огромный мужик держит за горло, волоча вверх по стене, и сдирает черную толстовку. «Сохраняй дистанцию» Все твои выебоны, заточенные ножи в карманах рюкзака и слова тренера летят к хуям, когда тебя практически обездвиживают, сжимая, в ебаном подъезде жилого дома по типу хрущевки. Это не похоже на темный фильм с извращенцами, что встречают в подворотне и пристают с просьбой раздвинуть ножки. Не старый хрыч с липкими пальцами свирепо смотрит в глаза, что конвульсируют в испуге. Это похоже на то, что сейчас из тебя выбьют всю дурь, потому что захотелось; отмудохает, так сказать, мужик за двадцать восемь, в маске ебучего клоуна. «Ха, ну знаете, неожиданная встреча с преступником, в маске, закрывающей лицо и оставляющей лишь прорезь для глаз, может привести в замешательство и сильных, физически подготовленных людей. Где ваше чертово волевое усилие?» Судорожно хватающий ртом воздух, Билл морщится. Неровная поверхность стены выступами впивается в аккуратненькую спину, лопатки саднит. — Парень, у тебя, наверное, день выдался просто кошмарным, — стараясь говорить как можно медленней и спокойней, начал он. Билл знал, что агрессия с его стороны лишь приведет к еще большей от клоуна. — Тут же постоянно…кгм, люди ходят. Они увидят, что ты делаешь, ничего хорошего не будет. Давай. Ты. Меня. Сейчас на землю поставишь.? Голова кружится, а изображение перед глазами плывет, когда чужие руки разжимаются, и ты с грохотом падаешь на грязный пол обшарпанного подъезда. Тебя тут же с издевкой коленом пинают в плечо, отчего падаешь ниже (куда уж), и присаживаются на кортаны рядом. — Давай, начинай плакать, — то ли мурчаще, то ли рычаще шепчет на ухо. Надменно. За что получает пинок в солнечное сплетение. «Делай все, что можешь, — вот единственное правило» Билл вскакивает, но его быстро хватают за щиколотку, ногти до боли впиваются в кожу, он тут же обрушивается на ступеньки, тщетно пытаясь отползти дальше. Не выдерживает: — Уйди, ебнутый! — кричит с оглушающей силой, дак его за воротник на колени одним мощным рывком ставят, после чего, все еще держа, въебывают пару раз по милому смазливому личику, так, что кровь хлещет. Ему никто здесь не поможет. Это невесело, совсем не весело. Когда ты задыхаешься и откашливаешься собственной кровью, утираешь нос. Ярко. Неприятно и хуево, когда бьют тупой головенкой о стену. И кажется, что черепушка сейчас расколется, развалится. Билл мычит что-то по-звериному, совсем расстроенно. Пытается вырваться. Да, твой дрочибельный тренер не говорил, что пиздить тебя будут в замкнутом пространстве и столь крепкими кулаками. А клоун молчит да зыркает на тебя, сквозь маску, уж очень пугающе. Искрится желтеющая радужка молниями мелкими. Не так ты представлял свой поход к рыженькой девчонке, которая спит на коленках сладко, глазками влюбленными мило хлопает, отсасывет очень славненько. И не суть, что дрочишь ты ночью поздно не на нее, а на парней, что в штанцах камуфляжных да в обувке мощеной. Денбро собирает себя по кусочкам, отвечая на череду ударов своими, теми, что послабее будут. Мужчина хмыкает. Билл и лягает его в морду довольную, сбивает маску. А глазки-то испуганные: встречаются с противоположными. Редкие заикания и паузы в словах — единственное, что останавливало Грея тогда, сейчас же — ничего. 'Пожалуйста, контролируйте своего ребенка, мэм, или я сделаю это за вас' — говорил парень на крики мальчишки, удушающие, когда домой привел брата младшего, не разговаривающего, испуганного, с синяками и ссадинами. Что-то было не так, и он это чувствовал. Все эти поиски, многочисленные документы, само следствие — безвкусное, напыщенное, ужасное шоу. Маленький Билл продолжал кричать, даже когда отец впихнул в соседнюю комнату и захлопнул дверь перед носом. Почти четыре года прошло. Разрывающая ярость разлилась по всему телу, переполняя. Через край. Тошнотворно и жгуче. — Это был ты, — хрипло взревел он, — это был ты! Как жаль, что я не смог выцарапать тебе глаза еще тогда, сука. — Ты и сейчас не сможешь, — Роберт злобно хохотнул, хрустнув пальцами. Выражение лица мальчишки исказилось. Джордж до сих пор взгляд отводит. Затем замирает, смотрит в одну точку, будто уходя в себя. Мерзко. Внутри что-то щелкает. Билл быстро находит глазами пустую бутылку, хватается за нее, разбивает о перила, замахивается, разжимает кулак. Так, что осколок летит прямо Роберту в рожу. — Чертов выблядок, — кричит остервенело, — Я убью тебя, сука, убью! — он набрасывается на него сверху, хватает за волосы, так что оба врезаются в стену, от чего штукатурка сыплется. — Что ты с ним делал, урод? Ногти то и дело скребутся по лицу корчащегося, немного смеющегося мужчины, локтем он ударяет его в челюсть, тот мычит что-то едва членораздельное, скидывает с себя, отвешивая затрещину. Денбро знает: собственную слабость, неуверенность или страх выказывать нельзя. А Роберт — псих. У Роберта вся галерея, Билли, в твоих фотографиях, подвал снимками завешан. У него к тебе — агрессия, смешанная с безмерной заботой. Вот только ее он, правда, тоже не показывает. Запал на парня, который упал с небес. Кощунство полное. Кто бы мог подумать, что это так сложно ᅠᅠᅠᅠᅠᅠмолчать и смотреть на него. молчать и смотреть. — Я вернул его. В этих блестящих, зеркальных глазах нет ни тени сожаления. — Он нич-ч-черта н. не помнит. Блять, — и сплевывает кровь. — Я на пальцах с-считал, сколько детей пропадало. — Сумбурно шепчет, будто в бреду А у Роберта пожар. И бурлящее возбуждение от голоса заикающегося, приторно сладкого и манящего. А у Роберта штаны камуфляжные, да берцы по полу отстукивают. У Роберта с собой в склянке хлороформ, обсессивно-компульсивное расстройство и эмоциональная неустойчивость. Размазанная по губам кровь смотрится охуенно. «3 2 1, теперь начинай кричать»