Пробуждение

Всё началось с того самого дня, когда в монастырь прибыл юный королевский гонец Жак д’Артаньян, — так, по крайней мере, считала Анжелика. Хотя порой ей казалось, что всё началось намного раньше — ещё до смерти отца, когда она проводила дни в трудах и молитвах, а ночи — в мечтаниях о чём-то странном и несбыточном. Анжелика помнила, как удивлён и даже сердит был отец, когда она объявила о своём решении стать монахиней, как пытался переубедить дочь, но у него ничего не вышло. Когда все разумные доводы закончились, Анжелика с истинно портосовским характером сверкнула глазами и объявила, что не мыслит своей жизни вне стен монастыря. На этом спор и закончился, а на следующий день она уехала. «Когда-то я не мыслила своей жизни вне этих стен, а теперь не представляю, как я смогу жить здесь», — размышляла Анжелика несколько месяцев спустя, то и дело отрываясь от рукоделия и печально поглядывая в окно. Ей было невыносимо скучно, и строгие монастырские обеты легли тяжким грузом на её плечи. Конечно, можно было написать отцу, и он — Анжелика не сомневалась — приехал бы и забрал мятежную дочь домой, но мешала гордость, проклятая гордость! И Анжелика терпела, твердя себе, что скоро она привыкнет, и все прелести монастырской жизни откроются для неё. Но время шло, а прелести не открывались, и ничто — ни строгий пост, ни ежедневный труд, ни беспрестанные молитвы — не могли сломить солнечную, живую и горячую натуру Анжелики. Она уже начала всерьёз подумывать о побеге из клетки, в которую так глупо заперла саму себя, когда явился гонец из Парижа с горестным известием о гибели Портоса. А после этого жизнь завертелась, закрутилась пёстрым хороводом, увлекла юную баронессу дю Валлон в свой водоворот и выбросила на берег через десять дней — снова без отца, но на этот раз с друзьями и так внезапно обретённым братом. И Анжелика поняла, что после всего пережитого — после пышного бала в королевском дворце, головокружительной погони за сокровищами, схватки в таверне, душного подвала, где её чуть было не сожгли заживо, двух встреч — на пыльной дороге и на берегу, долгого и вместе с тем такого короткого пути назад, ещё одной схватки на ступенях Лувра и ослепительного света, бьющего из окна — совершенно невозможно вернуться в монастырь. Кроме того, она впервые в жизни влюбилась. Осознание этого чувства пришло не сразу — когда Анжелика ехала в монастырь, решительная и в то же время трепещущая перед предстоящей встречей с настоятельницей, она вовсе не думала о своей любви. Её страшил разговор с той, которая на некоторое время заменила ей мать; впрочем, всё прошло даже лучше, чем Анжелика могла ожидать. — Я безмерно уважаю вас и этот монастырь, который стал мне домом, но я не нахожу возможным остаться здесь и в будущем стать монахиней, — проговорила она, злясь на себя за робость. — До вас, должно быть, долетели слухи о последних событиях... Настоятельница терпеливо выслушала сбивчивое повествование о воскрешении отцов-мушкетёров и их вторичном отбытии на небеса, о возвращении королевских сокровищ и чудесной встрече Анжелики с братом, пожевала тонкими губами и объявила, что всегда знала — из баронессы не выйдет хорошей монахини. Она слишком строптива, суетлива, не умеет подчиняться, предаётся праздности, веселью, чревоугодию (здесь Анжелика стыдливо опустила глаза). Закончив свою суровую отповедь, настоятельница сухо пожелала бывшей подопечной счастья в мирской жизни. Ещё месяц назад Анжелику бы больно ранили упрёки настоятельницы, теперь же она слушала их как сквозь сон, думая только о том, как она вернётся в Париж, бросится брату на шею и объявит о своей свободе. А потом расскажет обо всём Жаклин, Анри и Раулю… непременно Раулю. Настоятельница, заметив, что её слова не оказали на Анжелику должного воздействия, вздохнула и отпустила гостью. Вскоре баронесса дю Валлон была окончательно освобождена от уз церкви. Отъезжая от монастыря, она оглянулась, окинув взглядом высокие, кажущиеся неприступными стены, и неожиданно для себя самой рассмеялась. Этот смех оставался с ней всю дорогу, прибыл в Париж вместе с не по-летнему холодным ветром, проделал долгий путь по узким извилистым улочкам и рассыпался звонким колокольчиком, когда Анжелика с криком «Я свободна!» кинулась обнимать брата, едва вернувшегося после выполнения очередного поручения и шатавшегося от усталости. «Я свободна!» — шептала она, глядя сияющими глазами на улыбающуюся Жаклин. «Я свободна!» — восклицала она, сжимая руку Анри д’Эрбле. «Я свободна», — повторяла она, заглядывая в глаза Раулю и видя в них свет, который она поначалу приняла за отголосок собственной радости. Может быть, всё началось именно тогда, когда Анжелика впервые ощутила, что Рауль, граф де Ла Фер, нравится ей не просто как друг. А может, всё началось с первой встречи на одной из парижских улиц, с беседы на дворцовой лестнице, с неловких попыток Рауля поцеловать Анжелике руку, с долгого пути в Англию и не менее долгих дорожных разговоров. А потом была оглушающая затягивающая чернота, охватившая Анжелику после известия о том, что Рауль погиб, тянущая тоска под сердцем и ослепительная вспышка счастья после того, как она увидела его вновь — бледного, шатающегося, в забрызганном кровью камзоле, но живого. Тогда, на обратном пути, они не успели перекинуться и парой слов — Рауль был очень измучен, а Анжелика никак не могла прийти в себя после знакомства с братом. Лишь тогда, когда отцы-мушкетёры снова отправились на небеса, на этот раз — окончательно, а бесконечно длинный и безумный день сменился новым, все дети мушкетёров сошлись в одном из укромных уголков Лувра, чтобы по-новому взглянуть друг на друга. Прозвучало несколько взаимных колкостей от Леона и Жаклин, пара примиряющих фраз от Рауля, Анри неловко пошутил, Анжелика пустила слезу — и вскоре все они уже болтали, как старые друзья, будто и не было той черты, отделившей от них Леона. Помнится, он что-то сказал насчёт доставшегося им с сестрой сгоревшего поместья, и тогда Рауль заметил, что скоро покинет их и вернётся в унаследованные им владения. Неизвестно, что подтолкнуло Анжелику — звучавшая в его словах горечь или собственная лёгкая грусть, но только она вдруг воскликнула: — О нет, не уезжайте! Останьтесь в Париже хоть на неделю! Все взглянули на неё с изумлением, и Анжелика, чувствуя, что краснеет, поспешно заговорила о своих планах навестить настоятельницу монастыря. Вскоре её внезапный порыв был забыт всеми, кроме, может быть, Леона, который чересчур пристально смотрел на сестру. «Впрочем, он на всех так смотрит», — успокоила себя Анжелика. А сама она с некоторых пор смотрела только на Рауля. Осознание пришедшей к ней любви было внезапным, оно нахлынуло, точно волна, и Анжелика почти с ужасом ощутила, как в ней просыпается доселе неведомое чувство — чувство настолько мощное, что оно заставляло её вздрагивать. «Рауль де Ла Фер, я люблю вас», — часто повторяла она, стоя у окна и вглядываясь в сумеречное небо над крышами домов. Анжелика знала, что никогда не осмелится произнести этого вслух. Её пугала сама мысль о своей влюблённости: смешно подумать — высокий, красивый, благородный Рауль де Ла Фер, и она — этакая «пышечка», больше похожая на крестьянку, чем на благородную даму, и даже не обладающая приличными манерами. «Он относится ко мне как к ребёнку... как к младшей сестре», — с печалью думала она. Рауль был также учтив и заботлив, как и в первые дни их знакомства, ни разу не позволил себе вольной шутки, и это ещё больше печалило Анжелику. Его вежливость казалась ей полной холода, и она невольно стала избегать общества графа, думая, что доставляет ему только хлопоты. «Кроме того, он когда-то был влюблён в Луизу де Лавальер», — вздыхала она. «Конечно, сейчас он потерял всякую надежду, весь она фаворитка короля, но он, должно быть, продолжает любить её. Она такая красавица, а я... что я!» Анжелика дю Валлон не любила подолгу предаваться грусти, и никто не смог бы назвать её слезливой, но однажды она позволила себе всплакнуть в одной из укромных комнаток дворца. Именно там её и нашёл Леон. — Что с тобой, сестра? — он подошёл ближе и склонился над сидящей Анжеликой. — Ты плачешь? Она яростно помотала головой, но Леон этого как будто не заметил. — Кто посмел тебя обидеть? Только скажи, и я проткну его! — он и в самом деле выхватил шпагу. — Имя, сестра, имя! «Рауль де Ла Фер», — чуть было не бросила Анжелика, но вовремя спохватилась. — Никто, — она вытерла слёзы рукавом. — Никто меня не обижал, я просто... Просто вспомнила отца и наш сгоревший замок... — тут слёзы полились сами собой, и вытирать их не было никакого смысла. Неизвестно, поверил ли Леон, но, по крайней мере, он вернул шпагу в ножны и в молчаливом утешении приобнял сестру. Так и получилось, что единственным, с кем Анжелика могла поговорить по душам, оказался её брат. Анри и Жаклин были слишком увлечены друг другом, и у баронессы дю Валлон подкатывал комок к горлу всякий раз, когда она видела эту счастливую парочку. Она долго думала об их отношениях и начала даже немного завидовать им. «Анри любит Жаклин такой, какая она есть, невзирая на её любовь к дракам, вспыльчивый характер и постоянные переодевания в мужчину. А Жаклин любит его таким, какой он есть, несмотря на заносчивость и интерес к другим женщинам. Они иногда ссорятся, но всегда быстро мирятся. Может, мне тоже открыться Раулю такой, какая я есть? Взять и рассказать всю правду? Он, конечно, отвергнет меня, но зато я узнаю всё наверняка и не буду мучиться и думать «а если». И я, наверное, пожалею, что не осталась в монастыре». А в Лувре между тем праздновалось очередное торжество. Рауль пригласил Анжелику на танец, и ей даже удалось ни разу не наступить ему на ногу и не запутаться в платье, столько непривычно пышном после рясы. Ей вспомнился тот давний танец в таверне, и Анжелика с грустью подумала, насколько легко и весело ей было с Раулем. Сейчас же они оба словно тяготились друг другом. Граф де Ла Фер держался так же учтиво, как обычно, но то бледнел, то краснел и тяжело дышал. — Что с вами? Вам дурно? — обеспокоенно спросила Анжелика, на время забывая все свои волнения, вытесненные одной большой тревогой за Рауля. — О нет, не волнуйтесь, всё в порядке. Я всего лишь... немного задохнулся, — поспешно ответил он. Когда танец закончился, Анжелика отошла в сторону и устремила свой взгляд на юбки платья. В голову невольно пришла мысль: «Интересно, какой я ему больше нравлюсь? В монашеской рясе или в нарядном платье?» Именно сейчас к ней подошёл Леон, и Анжелика хотела задать брату интересующий её вопрос, но постыдилась и вместо этого спросила, посмотрев на Жаклин, изящно кружащуюся в паре с Анри: — Как ты думаешь, Леон, какой Жаклин больше нравится Анри: в пышном платье или в мужском обличье и со шпагой? Леон усмехнулся. — Полагаю, она больше всего нравится ему без одежды, — ответил он. Анжелика вспыхнула. — Ну почему? — почти жалобно воскликнула она. — Почему ты всегда говоришь что-то такое, что заставляет меня краснеть? — Потому что я бывший королевский гвардеец, — хмыкнул он. — И потом, это же правда, разве нет? — Не знаю я, что у вас, мужчин, творится в головах, — сердито произнесла Анжелика. — Я хотела с тобой серьёзно поговорить, а ты со своими шуточками... — Я весь внимание, — он повернулся полубоком, чтобы видеть и зал, и сестру. — Леон, скажи мне, а ты... когда-нибудь влюблялся? — Разумеется, — он снова усмехнулся. — Сотни раз! В каждую встречную хорошенькую женщину. — Леон, — в отчаянии простонала она. — Я же не об этом! Серьёзно, по-настоящему, когда-нибудь влюблялся? Его лицо изменилось так резко, что Анжелика даже испугалась. Всякая тень улыбки исчезла, и на миг лицо брата показалось ей высеченным из мрамора. Он долго молчал и наконец заговорил — медленно, с трудом подбирая слова и роняя их, точно свинцовые: — Не знаю. Чтобы узнать, влюблялся ли я по-настоящему, надо узнать, существует ли вообще настоящая любовь... И потом, сестрица, кажется, я тебе уже говорил: я не умею любить. — Не верю! — упрямо сказала Анжелика. — Меня же ты любишь! — Ты — другое дело, — он снова улыбнулся, на этот раз грустно. — Надо быть глупцом, чтобы не полюбить тебя... и сумасшедшей или святой, чтобы полюбить меня. — Значит, я сумасшедшая? — она притворилась обиженной. — Ты святая, и об этом я тебе тоже уже говорил. Но скажи мне, сестрёнка, зачем ты спрашиваешь меня о любви? — Так... просто... женское любопытство, — она смущённо опустила голову. Тут, на счастье, Анри д’Эрбле пригласил её на танец, и Анжелика была счастлива уплыть от брата с волнами танцоров. И всё-таки у неё возникло чувство, что не у неё одной есть что скрывать. Впрочем, тайна Леона раскрылась уже в конце лета — вместе с дождём, пистолетным выстрелом и странным сном. Анжелика примчалась в Париж из полусгоревшего родового поместья, несколько дней и ночей провела у постели брата, помогая ему залечивать рану как физическую — от выстрела де Круаль, так и душевную — от того, что, возможно, единственная женщина, которую он любил, оставила его и унеслась на край света. В заботах о раненом брате Анжелика совсем перестала думать о Рауле и своих странных чувствах к нему. Когда Леон, ещё не до конца выздоровевший, отправился на службу, сестра, переполненная тревогой, поспешила за ним. И там, среди бесконечных коридоров и комнат Лувра, в которых она всё ещё путалась, она встретила графа де Ла Фер. — Анжелика! — Рауль, казалось, был обрадован её появлением. — Какая удача! Леон сказал мне, что вы здесь. Послушайте, я должен сообщить вам кое-что очень важное. — Это касается Франции? — выпрямилась Анжелика. — Нет, это дело личного характера. Пойдёмте... куда же нам пойти? А вот хотя бы в ту комнату. В комнате стояло несколько кресел, но и Рауль, и Анжелика, взволнованные, остались стоять. Она несколько раз глубоко вздохнула и, решив «Сейчас или никогда», проговорила: — Рауль, мне тоже надо сообщить вам кое-что важное. — Тогда говорите первой, — тут же откликнулся граф. — Нет, я ведь должна знать, что вы скажете. — Но вы дама, и я уступаю вам! — Рауль! — она, должно быть, совсем по-портосовски сверкнула глазами, потому что он неожиданно сдался. — Как вам будет угодно. Анжелика, я... я нашёл столько слов для вас, но сейчас ни одного из них не помню. Поэтому я буду краток. Баронесса дю Валлон, — тут он опустился на одно колено перед изумлённой Анжеликой, — я люблю вас и прошу вас стать моей женой. Кресло всё-таки пригодилось — Анжелика отступила назад, покачнулась и рухнула в него. — Это ведь шутка, да? — почти с надеждой спросила она. — Разве такими вещами шутят? — мягко спросил Рауль. — Нет, я серьёзен как никогда в жизни. — Но... разве вы не влюблены в Луизу де Лавальер? — Уже нет, — он печально покачал головой. — Когда-то в юности я был очарован ею, но теперь она — возлюбленная короля, и я не смею преследовать её. Кроме того, — тут он усмехнулся, — как я имел возможность убедиться на собственном опыте, рана от кинжала — отличное лекарство от сердечной раны. — Вы всё-таки шутите, — Анжелика в волнении поднялась с кресла. — Но Рауль… О Боже, Боже мой! Ведь я тоже хотела сказать вам, что люблю вас! — и вновь она увидела у него в глазах отсвет своей радости. — Но я думала, я вам не нравлюсь... я вас раздражаю. — Вы — ангел! — пылко воскликнул Рауль, всё ещё не поднимаясь с колен. — Как вы можете кого-то раздражать? Вы понравились мне с той самой минуты, как появились на дворцовой лестнице, но тогда вы были монахиней, и я не смел думать о чём-то большем, чем защита и забота о вас. Но теперь, когда вы свободны... — Встаньте! — перебила его Анжелика, чувствуя, что по лицу у неё бегут слёзы, но на этот раз это были слёзы радости, и она не вытирала их. — Милый, замечательный, храбрый, благородный граф де Ла Фер, поднимитесь! Конечно же, я согласна стать вашей женой! — Вы делаете меня счастливейшим человеком на свете, — произнёс Рауль, вставая. Возможно, он хотел добавить ещё что-то такое же высокопарное, но тут Анжелика бросилась к нему, обняла и прильнула к его губам. И надо же было именно в этот момент в коридоре появиться Леону дю Валлону. Он заглянул в комнатку и застыл как вкопанный. — Граф де Ла Фер, что это значит? — от его голоса влюблённые вздрогнули и оторвались друг от друга. Леон увидел на лице Анжелики слёзы и прищурился. — Анжелика, ты снова плачешь? Граф де Ла Фер, вы довели мою сестру до слёз? — И в мыслях не было, — начал было Рауль, но его перебила Анжелика, стрелой метнувшаяся к брату. — Леон, ты не представляешь, как я счастлива! — воскликнула она. — Рауль только что сделал мне предложение! Он хочет, чтобы я стала его женой! — Женой! — казалось, Леон потерял дар речи. — Но... Рауль, ведь она так молода! — Я на полгода старше Жаклин, а она уже помолвлена! — возразила Анжелика. — Ты ведь монахиня! — Была ею! — Барон дю Валлон, — в их разговор вмешался Рауль, — раз уж вы оказались здесь, я признаюсь, что люблю вашу сестру, и прошу вас благословить наш брак. Леон только вздохнул. — Я так понимаю, выбора у меня нет? — Нет, — подтвердила Анжелика с сияющими глазами. — Тогда делайте, что хотите, — махнул рукой капитан. — Но знайте, Рауль: если вы хоть раз обидите мою сестру... — Леон! — возмущённо воскликнула Анжелика. — Я прекрасно понимаю ваши чувства, — Рауль успокаивающе дотронулся до плеча Анжелики. — Я клянусь, что не причиню вашей сестре никакого вреда. — А если что, я и сама за себя могу постоять! — ввернула она. Леон встряхнул головой. — Кажется, я поторопился с выводами насчёт сумасшедших, — пробормотал он. — Что ж, похоже, мне остаётся только объявить о помолвке Анри и Жаклин... так, чтобы они не посчитали мои слова очередной шуткой.