Бирюзовые, часто окрашиваемые волосы Мин Юнги были почему-то гораздо мягче.
Ей было тогда семнадцать, через полгода должно было исполнится восемнадцать. Лалиса была не уверена, что всё-таки исполнится. У неё постоянное недоедание, практически на грани анорексии, хронический недосып и переутомление, пару раз она уже падала в обморок на уроках и переменах в школе. На неё косятся, перешёптываются за спиной, когда Манобан в очередной раз сбегает с последних уроков на подработку. Таких вот подработок у неё уже целых четыре штуки, включая ночную — танцовщицей в местном баре. Только матери становится всё хуже и хуже, а отец закрывается от неё, отталкивает протянутые руки, у него уже новая семья, там нет места ни Лалисе, ни его бывшей жене. Лиса уже ни во что не верит, но продолжает бороться. Встреча с Мин Юнги стала её счастливым билетом и проклятьем на всю жизнь. Раньше Лалиса платила за получаемые деньги своим здоровьем, теперь же платила психикой и тоже небольшим количеством здоровья. Ей всё-таки приходиться бросить школу, так и не дождавшись своего совершеннолетия. Лалиса впервые встречает его в клубе, сразу же обращая внимание на бирюзовые волосы. И только потом на холодный взгляд узких глаз. Он часто курит дорогие, по видимому, сигареты, пьёт виски со льдом и смотрит на неё в упор, не отрываясь. Лисе приходиться исчезать со сцены в два раза быстрее, одежды на ней и так мало, а когда тебя столь напрямую раздевают глазами, становится страшно. Девочки-танцовщицы, её коллеги, рассказывают, что хоть в их работу и не входит оказание услуг особого рода своим клиентам, но всё равно такое случается. Им всем здесь нужны деньги, никто бы не остался здесь просто так, ради удовольствия. Он начинает приходить чаще, выбирая к качестве своего места столики и диваны с наилучшим обзором на тот танцпол, где обычно выступает именно она. Лалиса танцует прямо напротив, из последних сил отдаваясь своим движениям. За сценой она падает в обморок, едва не сломав ключицу. Этой ночью её мать впадает в кому. Врачи дают наихудшие прогнозы. Нужны ещё деньги. В этот раз ей не удаётся сбежать со сцены также быстро, как и в прошлые разы. Её утаскивают на диван за руку, а у Лалисы банально нет сил на то, чтобы оказать сопротивление. Сегодня она снова всю ночь дежурила у постели матери, находившейся в горячечном бреду. От брендового пиджака пахнет дорогим одеколоном и выкуренными ментоловыми сигаретами. От такой едкой смеси у Манобан ещё больше начинает кружиться голова, а ноги в высоких шпильках подкашиваются уже окончательно. Лалиса буквально падает под бок того самого парня с бирюзовыми взлохмаченными волосами. — Пришло время нам всё-таки познакомиться. Он подвигает ей разноцветный коктейль, буквально насильно вкладывая бокал ей в руку. Лалиса выпивает машинально, чтобы хоть как-то прийти в себя. Едкий привкус чего-то химического противно горчит на языке, но зато Манобан более менее приходит в себя. Достаточно, чтобы скинуть его руку со своей талии. — Мин Юнги. Хочу предложить тебе свою помощь, Лалиса Манобан. — Мне ничего не нужно от вас. Лалиса подавляет в себе желание спросить откуда он знает её настоящее имя, ведь здесь она выступает под псевдонимом, но понимает насколько глупо и наивно это будет звучать. Мин Юнги явно обеспечен и это ещё мягкая формулировка, так что добыть для него ту информацию, которую он желает вряд ли составляет для него хоть какую-нибудь сложность. Лиса пытается встать или хотя бы подать знак своим коллегам, что здесь её удерживают насильно, но мужчина не даёт ей этого сделать. — Я так не думаю. У меня есть, что предложить тебе. — Я не буду с вами спать. Мин Юнги хмыкает, залпом осушив свой стакан. В словах этой девчонки столько решимости и отвращения, что он сам невольно бы поверил в её отказ, если бы не знал абсолютно все факты из биографии Лалисы Манобан. Он постарался собрать всю информацию на неё. — Торопишь события, Лиса. Тебе ведь нужны деньги на лечение матери? — Как?.. — Угадал. Так что ты скажешь, если я полностью оплачу лечение твоей матери? Лалиса утыкается взглядом в свои колени, обтянутые сетчатыми колготками. Она злится на себя за то, что думает о согласии. Жизнь её матери стоит для неё слишком высоко, гораздо выше собственных интересов. Лиса поднимает голову, нервно поправляет чёлку и смотрит на Мин Юнги, откинувшегося на спинку кожаного дивана. — Я согласна. Мужчина лишь дёргает бровью, пряча свою усмешку в бокале с алкоголем. — Даже не спросишь, на что именно подписалась? Лалиса и без него знает, что она — дура. Как позже понимает, ещё и мазохистка. Когда Манобан забирается к нему на колени, Тэхён понимает всё без лишних слов. На ней только его растянутая футболка и кружевные трусики — снимать с неё практически нечего. Ви крепко притягивает к себе Лалису за тонкую талию, буквально прощупывая каждое ребро и каждый позвонок подтянутого тела, кусает в податливо выгнутую шею, хозяйничает свободной рукой между её ног, погружая сразу две фаланги. Лиса выгибается, хватается тонкими пальцами за его плечи. Юнги был жестче, он бил её по заднице не просто нежно, как это делает Тэхён, а со всем низменным садистским удовольствием. Лалиса отвлекается от своих мыслей, когда Ким наклоняется к её губам. В Тэхёне есть зачатки того, что было в Юнги. Лалисе страшно, хоть поводов у неё и нет. Не из-за того, что он может причинить боль, к этому она как раз-таки успела привыкнуть. Для Мин Юнги она была лишь игрушкой для осуществления всех тех желаний, которые он не мог себе позволить со своей невестой. Потому что любил её, не глупую послушную Лису, готовую на всё ради жизни матери, выносившую всё на своей бледной тонкой коже, а красавицу с узкими проницательными глазами и хрупкостью фарфоровой статуэтки. Лалиса боится, что окажется для Тэхёна такой же — не невестой, не любимой. Она ведь любит его. Правда ведь любит?А того любила?
Юнги стал её первым мужчиной. Первым во многих смыслах. Он хватает её за руку без какого-либо предупреждения, выворачивая запястье и роняя её рядом с собой на диван. Лалиса прикусывает губу до крови, закрывая глаза. Кожа на месте прикосновения его сильных жилистых пальцев горит огнём, но Манобан терпит, терпит ради своей больной матери. Только так она может помочь ей. Из груди Лалисы вышибает весь кислород, когда её с размаху, не церемонясь, вминают в жёсткий матрас тёмного дивана. Длинные пшеничные локоны рассыпаются по ткани, свешиваясь вниз и играя на удивительных контрастах. На Лисе лишь длинная чёрная рубашка до колен, которая откровенно висит на худом теле. Юнги видит в этом необыкновенную эстетику, сам ей это выдыхает в приоткрытые покусанные губы. Мин Юнги никогда не раздевается сам, всегда приказывает делать это Лалисе, когда оставит на её шее, ключицах и плечах достаточное количество следов-меток от своих зубов — его своеобразная картина, хоть он и не умеет рисовать. Это уже своеобразный ритуал, который Манобан приходиться проделывать каждый раз уже обнажённой. Пуговицы на стерильно-чёрных рубашках всегда легко поддаются тонким практически белым пальцам. С ремнём бывает сложнее. Юнги лишь наблюдает за этим, полуприкрыв глаза и качая в руке непонятно откуда взявшийся бокал с красным вином. Которое потом наверняка окажется на бледном животе и светлых волнистых волосах Лалисы. Синие и лиловые цветы-укусы с её тела можно собирать корзинами. Манобан перестаёт хоть куда-то выходить, проводя все дни в просторной квартире с белыми стенами и авангардными картинами на них. Ей никто не звонит, не беспокоится, да и кому это делать? Её одноклассники забывают о ней буквально на второй день, видимо, считая, что Лалиса всё-таки протянула ноги от голода и переутомления в каком-нибудь безлюдном переулке и теперь лежит неопознанным трупом в дальнем холодильнике в морге. О ней забывают, будто об очередном сером пятне. Лалиса всё ещё не привыкла к его поцелуям. К тому, как Юнги облизывает её нижнюю губы, иногда прихватывая ту клыками так, что Манобан дёрнулась, если бы не была прижата крепким телом к кровати, втягивает её в рот и только потом пускает в ход язык, исследует небо и ровный ряд белоснежных зубов. Невозможно предсказать, когда он остановится от буквального пожирания чужого рта и пухлых покрасневших губ, с которых стекает тонкая ниточка слюны. Юнги часто отрывается от неё, чтобы полюбоваться. Лучистые карие глаза закрывает сплошная кружевная повязка, через которую видно разве что размытые пятна и отдельные обрывки. Узкие запястья сковываются позолоченной цепью — Мин Юнги не скупится на игрушки для своей девочки. Так же, как и не скупится на звучные удары по округлым небольшим ягодицам. Лалиса закусывает шёлковые простыни, прогибаясь в пояснице, у мужчины достаточно тяжёлая рука. Юнги не хватает демонстрации её гибкости, и он накручивает пшеничные волосы Манобан на ладонь, резко, без какого-либо предупреждения дёргая на себя. Точно так же он входит в неё, лишь иногда тратя время на подготовку. И в этом Мин бывает крайне изобретателен, используя весь свой широкий арсенал. — Я люблю слушать твои крики, когда тебя накрывает уже третий оргазм. Не против, если я запишу трэк с ними? Дженни заливисто смеётся, высоко закидывает ноги в блестящих серебряных ботфортах на лакированный стол в гримерке, едва не сбив с него пару флакончиков брендовой косметики — Хосок не скупится на своих работниц, никогда не давая их в обиду и обеспечивая всем необходимым. Лалиса оглядывается на неё в зеркальном отражении и недовольно поджимает пухлые губы, покрытые персиковой помадой, клятвенно обещая себе больше никогда не делиться с ней секретами. Но с проблемами по такой деликатной части лучше всего обращаться именно к Ким Дженни. Секс с Тэхёном великолепен, страстен, но в нём нет той перчинки, той болезненности, которая была с Мин Юнги и к которой Лалиса так привыкла, несмотря на прошедшие два с половиной года. Ким не понять её слов, у неё-то есть и Розэ, и Чонгук. Выбирай или совмещай хоть каждую ночь. Иногда она даже отгулы берёт «по-болезни». Лалиса прекрасно понимает, что на трясущихся после многочисленных оргазмов ногах особо не потанцуешь. Джису тоже печально кивает, предлагая очередной бокал вина и своё плечо в мятной объёмной толстовке, чтобы поплакаться. Только у Манобан уже не осталось слёз, тем более, что плакать по такому ничтожному поводу — крайне хреновая идея. Лалиса залпом выпивает красное полусладкое и борется с воспоминанием о том, как это делал Юнги. Джису умная, чертовски умная и проницательная, ей бы на психолога пойти, а не певицей в клуб Хосока. — У тебя остатки стокгольмского синдрома. — Какая же я дура, Джису. Тэхён звонит через час, когда Лалиса уже выпила полбутылки, но всё ещё в более менее трезвом состоянии, чтобы спокойно, немного путая отдельные слова, объяснить ему, куда надо за ней подъехать. Она ни за что не пойдёт по улице в такой поздний час, да и Ким её не отпустит. Джису показывает большой палец, покачивая в руке бутылку с тем, что в ней осталось. Ей тяжело понять Лалису, понять то, что она пережила. Однако, это явно оставило значительный след на общительной и веселой в обычной жизни Манобан. Тэхён — человек, который нужен Лалисе, тот, кто сможет возвращать на её лицо счастливую улыбку, вернуть нормальную жизнь без постоянной паранойи. Да и мечтательницу-Джису прельщает перспектива дружить не просто так, но и целыми семьями. Она теребит пальцами чужую мятную толстовку и украдкой смотрит время на телефоне, прикидывая, когда же вернётся Джин. Ноги у Манобан всё-таки немного заплетаются, хорошо хоть туфли не надела, но у Тэхёна крепкие руки, которые обхватывают девушку за талию, позволяя опереться на плечо и спокойно дойти до чёрного ламборгини, на прощание помахав рукой Джису и Джину, стоящим в дверях светлого коттеджа. Кажется, она засыпает на переднем сидении под тихое мурлыкание Тэхёна какой-то незнакомой американской песенки.Она находится у Юнги уже три месяца.
Лалиса мало помалу изучает огромную квартиру, в которой находится только она и охранник за дверьми. Юнги не слишком доверяет послушности своей игрушки, которая всё же иногда осмеливается прихватить крепкими зубами своего хозяина за плечо до выступивших капель крови. Он не разрешает ей оставлять хоть какие-то следы на нём, это — только его привилегия. Лалиса изучает шкафы, столы и прочие предметы мебели из-за банальной скуки и поиска хоть какого-то развлечения. Пока в одном из ящиков письменного стола не натыкается на слишком подозрительные бумаги. А вчитавшись, просто оседает на дорогой паркет. Тонкие ноги уже не могут выдержать вес отчего-то резко потяжелевшего тела. Теперь всё встаёт на свои места. Лалиса постоянно просит Юнги отпустить её к матери в больницу просто подержать её руку, сказать, что любит. Но он отказывает ей раз за разом, откупаясь фотографиями каждую неделю и ссылаясь на то, что женщина в слишком тяжёлом состоянии, чтобы принимать посетителей. В последние недели фотографии становятся слишком однообразными, а ночи с Юнги ещё страстнее и жёстче. Её мать мертва уже две недели. В папке Лалиса находит заключение врачей, а также документы о покупке места на кладбище. Манобан рыдает целый день напролёт, прижимая к груди проклятые бумаги и пытаясь понять, почему же он так поступил. Ответ ударяет по светловолосой голове столь же неожиданно, сколько ударила новость о смерти самого родного и близкого человека на свете. Таким образом, скрывая правду, Мин Юнги удерживал её возле себя, не позволял уйти. Лалиса, кое-как стерев с лицо следы многочасовых рыданий, красноту опухших глаз и потёки размытой туши, от усталости и вымотанности вырубается прямо на широком кожаном диване, не особо беспокоясь о том, в какой ярости будет Юнги, когда вернётся. Он страшно не любит, когда она не дожидается его прихода, но Манобан уже всё равно. Ей снится, что мама ещё жива. Мин Юнги приходит в половину первого ночи, закрывая дверь своими ключами и отпуская придремавшего охранника. Он совсем не ожидает того, что найдёт на диване свернувшуюся калачиком Лалису, практически укрывшуюся своими волнистыми волосами и частью большой бархатной подушки. Юнги не удерживает на лице спокойную маску, усмехаясь. Глупенькая, даже плед не додумалась достать. Он опускается на диван рядом с Лалисой, оправляя волосы на её лице, сползшую лямку с плеча, на котором лично оставлял синяки и багровые укусы, прислушивается к сиплому дыханию с редкими всхлипами, вырывающимися из груди. Юнги чуть наклоняется, пытаясь вслушаться в неясное прерывистое бормотание Манобан сквозь сон. — Мама… Мин Юнги выпрямляется, подхватывая Лалису под шеей и устраивая её у себя на коленях, гладит по щеке и обнажённым плечам. Он даже сам невольно удивляется своему приступу нежности и совести, рассматривая уснувшую беспокойным сном девушку. Сколько ещё он планирует обманывать Манобан, подсовывая ей отфотошопленные фотографии с измененными датами, таким образом удерживая ту возле себя? Делать это бесконечно не получится. Но отпустить от себя Лалису Манобан Юнги не может, просто не в состоянии представить свою жизнь без огромных шоколадных глаз и приоткрытых влажных полных губ. Сам трясёт бирюзовыми волосами, злясь на себя за подобные мысли — он уже давно не верит во всякую любовь. Хоть эта солнечная девочка-танцовщица почему-то не похожа на всех его бывших девушек. Подобного странного трепета Юнги не испытывает ни к кому, кроме Лалисы, лежащей сейчас у него на руках и такой беззащитной, которую он так беззастенчиво обманывает. Что уж говорить о его невесте — Сыльги, темноволосой бестии, в которой столько откровенной фальши, чуть присыпанной слоем пудры. Мин Юнги опирается спиной о диванные подушки, прижимает девушку к себе ещё крепче и убеждает себя в том, что трогательно светлой Лалисой всего лишь занимательно пользоваться. Тэхён целует её в плечо, позволяя удобнее устроиться головой на своей руке, хоть и знает, что стопроцентно не будет чувствовать конечность на утро. Лалиса улыбается и прижимается к его телу ещё крепче, натягивая на них одеяло. Мужчина взъерошивает свои крашеные волосы свободной рукой, отросшие пряди падают на глаза двумя волнами, которые он практически постоянно убирает под самые разнообразные головные повязки. Они часто говорят перед сном, просто делятся накопившимися за день делами и проблемами. У Манобан есть лишь одно табу — никогда не расспрашивать её о прошлом. Тэхён знает лишь одно — у неё несколько лет назад умерла мать, пару раз они даже вместе навещали её могилу. — Можешь поздравить нас, скоро я заключу довольно неплохой и выгодный контракт. Через неделю у нас состоится подписание договора, а после, наверное, отметим это в вашем клубе. — Что за новый партнёр? Лалиса лениво зевает и потягивается, точно самая настоящая лисица. Рыже-каштановые волосы, рассыпавшиеся длинными широкими волнами по подушкам, только добавляют сходства. Тэхён пожимает свободным плечом, закусывая нижнюю губу. Манобан давно заметила эту его маленькую привычку. — У него довольно странное имя. Вроде бы Шуга. Лалиса всё решает для себя уже на следующий день. А потом ещё и находит дорогое кожаное портмоне, видимо случайно оставленное на диване Мин Юнги, а в нём — полароидную фотографию красивой тёмноволосой девушки с красной помадой на улыбающихся губах. На матовой поверхности оставлен поцелуй и филигранная подпись — это не просто фото. Манобан хотела бы сказать, что ей абсолютно всё равно, но со всей силы кинутый в стену кошелек доказывает обратное. Лалиса теперь не сомневается, что Юнги она не нужна совершенно. Всё равно рано или поздно её выкинут, как ненужную вещь. Или убьют. — Пожар! Пожар! Помогите! Развести огонь из смоченной бумаги хлопотно, зато вся квартира наполняется едким дымом, отлично имитирующем самый настоящий пожар. Лалиса зажимает рот и нос мокрой тряпкой, прячась за углом в коридоре, в свободной дрожащей руке подрагивает тяжёлая бронзовая статуэтка. Происходящее напоминает сюжет абсурдного американского боевика с примесью драмы. Манобан зажмуривается и, дождавшись нужного момента, со всей силы бьёт прибежавшего на крики и дым мужчину по голове, не особо-то и надеясь на успех своей затеи. Куда настолько хрупкой девушке против плечистого охранника? Но успех явно на её стороне, мужчина молча падает поперек коридора. Лалиса отшвыривает статуэтку в сторону и кидается к выходу. Широкий ремень спортивной сумки с кое-какими собранными вещами натирает плечо, кепка низко надвинута на глаза. Манобан убегает по лестнице, опасаясь встретить в лифте охрану, попутно стирая с щёк дорожки выступивших слёз. Нетрудно убедить себя в том, что это всё из-за дыма. В квартире остаётся лишь бессознательное тело охранника на полу и прощальное письмо на столе с редкими разводами на бумаге.Мне больше нет смысла оставаться рядом с тобой, Мин Юнги.
Дженни смеётся, раскидывая по плечам свои шоколадно-каштановые волосы и приобнимая что-то шепчущую ей Розэ за тонкую талию. Джису снисходительно улыбается им и отворачивается обратно к огромному зеркалу в их гримёрке, поправляя макияж и быстро набирая сообщение Джину. Лалиса же одёргивает топ, усыпанный пайетками, и никак не может выбросить из подсознания какое-то странно-нехорошее предчувствие. Джису молча пододвигает ей стакан с водой и таблетку успокоительного, вино перед выступлением лучше не пить. Хосок заглядывает к ним через несколько минут, шикнув на Дженни и Розэ, собравшихся было развлечься прямо на столе.Лалиса всегда отдаётся танцу целиком, без остатка, будто последний раз.
Идеально отточенные движения её собственного соло, к которому она столько долго готовилась, чуть не обрываются, когда Лалиса едва не подворачивает ногу. Манобан выкручивается, делает вид, что ничего не произошло, и продолжает танцевать дальше, зажмуривая глаза в свете ярких направленных на неё софит. Ей всего лишь показалось в неверном отблеске ослепляющих лучей. Лалиса вскидывает длинные ноги, поворачивается, перекидывая через обнажённое плечо копну волнистых каштановых волос, и замирает в финальном движении, находя взглядом вставшего со своего места и громко апплодирующего Тэхёна. Она не уверена, что это столбняк, но ощущение у неё, как у жалкой маленькой птички перед огромной змеёй. Со сцены хочется просто позорно сбежать, теряя по пути туфли. Лалиса пока держится, старается смотреть только на Тэхёна.Чужие, но такие знакомые узкие глаза внимательно наблюдают за ней, считывая каждое движение и шаг с непонятной, едва различимой тоской.
Этого Лалиса уже не замечает, обречённо, едва передвигая резко окаменевшие ноги по полу в сторону ложи Тэхёна, который взял с неё слово прийти к нему после своего номера, чтобы представить её новому бизнес партнёру. Джин с Джису уже там, Чон Чонгук обещался быть через полчаса, чтобы в деталях рассмотреть дуэтное выступление Розэ и Дженни. Сам же Хосок пристроился возле барной стойки, потягивая многоцветный коктейль с круглыми кусочками льда и внимательно наблюдая за своими подопечными и прочими посетителями популярного элитного заведения. Он показывает Лалисе большой палец, когда та проходит мимо, подавляя в себе желание кинуться в противоположную сторону к запасному выходу.Это может быть просто глупое совпадение, обман зрения, да Манобан согласна на какое угодно объяснение, кроме того, что отчаянно пульсирует в голове.
Джису чуть привстаёт навстречу, улыбаясь изящно очерченными губами и махая ей рукой в чёрной кружевной перчатке. Тэхён поднимается со своего места, оправляя полы ярко-лазуревого пиджака и приобнимая Лалису свободной рукой. Его таинственный партнёр сидит в самой малоосвещённой части полукруглого кожаного дивана, практически полностью скрываясь в полутьме, оставляя видимыми лишь жилистые бледные ладони с выступившим синеватыми венами и серебряным перстнем с витиеватым плетением. Лалиса натягивает улыбку, поворачиваясь к Тэхёну и сильнее опираясь на его руку, ища у него единственную возможную поддержку. — Познакомься, Шуга, Лалиса Манобан — моя невеста. Тонкие пальцы, сложенные в замок на коленях, чуть вздрагивают, сжимаясь в кулак ещё сильнее. Лалиса, на мгновение забыв о так напрягшем её незнакомце, поражённо поднимает на него огромные карие глаза, Тэхён впервые называет её так, ведь предложение он её не делал. Однако, Ким чуть сильнее сжимает ладонь на её талии, словно говоря, что всё хорошо, что всё так, как надо, и Лалиса верит, широко улыбаясь. Джису умилённо смотрит на неё и накрывает своей рукой руку Джина на своём колене. — Рад знакомству, Лалиса. Он всё-таки выдвигается чуть вперёд со своего места, подставляя лицо яркому свету прожектора, а Лалиса едва не отступает назад, но оказывается заблокирована спиной Тэхёна. Лицом к лицу со своим прошлым. Это его руки, только исхудавшие ещё больше, это его глаза, отчего-то ставшими матовыми, это его лицо, его, теперь уже белые взлохмаченные, волосы, его кривая ухмылка на тонких губах. Перед ней сидит никакой не Шуга, как он представляется Тэхёну, а самый реальный Мин Юнги. Только из-за тихого шёпота на ухо, Лалиса вспоминает о правилах поведения. — Взаимно, господин Шуга. Он едва заметно кивает, опуская голову и подаваясь обратно вглубь дивана, покачивая в руке высокий бокал с фирменным коктейлем. Тэхён увлекает абсолютно не сопротивляющуюся Лалису следом за собой, усаживая между собой и «Шугой», и ей не остаётся ничего другого кроме того, как подавать отчаянные знаки Джису, которая видит всё это, но не может ничем помочь, полностью поглощённая общением с обходительным и ласковым Джином. Тэхён целует Манобан в щёку, не убирая руку с тонкой талии и попутно переговариваясь с мертвенно-спокойным партнёром. Он не замечает, поглощённый своей возлюбленной, пристального, даже жадного взгляда «Шуги» на лицо Лалисы Манобан. Они расходятся через час, когда поглаживания Чонгука по голой коленке Дженни становится слишком откровенными, Джису сидит уже чуть ли не на руках у Джина, а количество пустых бокалов из-под коктейля заметно превышает площадь стеклянного столика в их ложе. «Шуга» прощается с ними чрезвычайно вежливо, но целуя руку только Лалисе Манобан, просто застывшей посреди зала каменной статуей. Тэхён, несмотря на количество выпитого, смотрит по-трезвому ясно и внимательно, но всё равно приглашает партнёра к ним на ужин.Лалиса почему-то даже не удивляется, когда обнаруживает у себя в кармане бежевого пальто тёмную визитку с матовой поверхностью. На ней — приписка чёрной ручкой с временем, датой и местом.
«Шуга» знает, что она точно придёт.
Лалиса испуганно оглядывается по сторонам, стуча каблуками высоких ботфорт по влажному после дождя асфальту, усыпанному бликами от уже зажжённых фонарей. Она поплотнее укутывается полами своего пальто, поднимая воротник повыше и натягивая жёлтый вязаный шарф практически до самого кончика носа. Манобан сверяется с наручными часами, телефон у неё выключен и лежит в сумке, висящей на сгибе локтя. У Лалисы глухо бьётся сердце в груди, отсчитывая секунды до встречи. Она останавливается в самой середине пустынного сквера, над головой раскатисто гремит гром, отдаваясь глухим шумом в кронах деревьев и заставляя взвинченную до предела девушку волчком повернуться на месте. Чьи-то крепкие руки останавливают её и разворачивают к себе лицом. — Здравствуй, Лалиса. Давно не виделись. У Мин Юнги низкий сиплый голос, он прячет подбородок в широкий клетчатый шарф. — Зачем ты позвал меня? Лалиса уже не та напуганная девочка, живущая лишь надеждой на выздоровление своей матери и готовая на всё ради этого. У неё другая жизнь, другая любовь и шанс на нормальное будущее, заключённый в обручальном брильянтовом кольце на безымянной пальце. Юнги не составляет труда заметить слабый блеск дорогого камня в золотой оправе на чужой руке. Он усмехается, медленно усаживаясь на скамейку и похлопывая по соседнему рядом с собой месте. — Хотел поговорить, вспомнить прошлое. Разве ты ожидала чего-то другого? — У меня нет прошлого. Юнги только отмахивается от неё, поднимая голову к пасмурному небу, затянутому тучами. — Ты от души приложила охранника той статуэткой, у него было сотрясение мозга второй степени. Не думал, что у тебя хватит ума столь талантливо затеряться. Я даже думал, что ты мертва, слишком похожий труп нашли в местном морге. Лалиса оглядывается на него из-под густой ровной чёлки, рассматривает профиль и тут же отворачивается, нервно прокручивая обручальное кольцо на пальце. — Зачем ты всё это говоришь мне? Злишься на меня за то, что посмела сбежать? Я просто ушла, ведь мне не было смысла оставаться рядом с тобой, моя мать была мертва и деньги мне больше не были не нужны. Мне ничего не было нужно от тебя. Лалиса выдаёт всё на одном дыхании, тараторит, хоть и пытается говорить спокойно, показывая своё полное безразличие. Её потряхивает. Юнги невольно тянется к её плечам, но тут же отдёргивает руки, поспешно убирая их в карманы и вновь надевая безучастно холодное выражение. Только пальцы всё равно предательски подрагивают. — Я знаю, ты ненавидишь меня. Вполне естественно. Я ведь обманул тебя, но так было нужно, иначе ты бы ушла, никому ненужная ты бы погибла или закончила, как многие танцовщицы, твои бывшие коллеги. Это была не твоя судьба, Лалиса. — Не понимаю, я ничего не понимаю, Юнги. Почему ты появился именно сейчас? На длинных пушистых ресницах дрожат алмазы мелких слёз, скатывающихся по щекам. Манобан закрывает лицо руками, упираясь локтями в колени и сжимаясь в комочек. Сейчас она, как две капли воды, похожа на маленькую девчонку с русыми волосами, которая носила его растянутые футболки и точно в такой же позе засыпала на кожаном диване. — Не надо меня понимать. Я искал тебя целый год, не верил. Найти тебя здесь, рядом с моим новым партнёром по бизнесу — было вполне приятным сюрпризом. — Зачем ты искал меня, хотел вернуть туда, на почётное место твоей личной игрушки, которую ты бы всё равно рано или поздно выкинул?! И вообще, где твоя невеста, наверное, уже жена? Что ты делаешь здесь, рядом со мной? — Я не женат. Сыльги никогда бы не стала моей женой. Тебе нечего бояться, я не трону тебя и пальцем. Я уважаю Тэхёна, уважаю твой выбор. — Не узнаю тебя, Мин Юнги. Не узнаю богатого мудака с тягой на молоденьких девушек. Лалиса не стесняется в выражениях, потому что уже совершенно запуталась в словах и действиях этого человека, столь отличающихся между собой. Юнги вновь усмехается, хочет было поправить растрёпанные ветром пряди, но почему-то отдёргивает ладонь. — Тебе и не надо этого делать, Лиса. Скоро я окончательно исчезну из твоей жизни, не стоит волноваться. Прости меня за всё, что я натворил тогда. Знаю, вряд ли звучит искренне, но всё-таки запомни эти слова. Юнги поднимается со скамейки, болезненно кашляя в высокий ворот кашемирового пальто, поворачивается обратно к Лалисе, сидящей с широко распахнутыми глазами и ртом, делает шаг назад и прикасается тыльной стороной ладони к влажной от слёз щеке девушки. Не удерживается, гладит костяшками пальцев, но тут же берёт себя в руки и быстрым шагом удаляется прочь по вечерней аллее, оставляя после себя лишь тонкий шлейф дорогого одеколона. Манобан приходит в себя лишь тогда, когда с неба начинают падать первые капли дождя, скатываясь по разгорячённой коже, пульс отбивает сумасшедший ритм, а голова судорожно соображает. Её грызет крайне нехорошее предчувствие, граничащее с настоящим ужасом.Лалиса ещё не знает, что это был последний раз, когда она видела Юнги живым.
Манобан застаёт Тэхёна с крайне мрачным выражением лица, сидящим в своём огромном кожаном кресле в рабочем кабинете. В его руках подрагивает лист бумаги, который он откладывает в сторону, когда девушка заходит к нему. Лалиса понимает сразу, что у него для неё не слишком хорошие новости. То самое беспокойство, мучащее её ещё с прошлой недели после той странной встречи с Юнги, перерастает в настоящую панику. Он не явился на ужин в среду, сославшись на плохое самочувствие. Манобан не выдерживает, нарушает тишину первой, подходя ближе к напряжённому Тэхёну. — Что случилось? — Боюсь, у меня для тебя плохая новость… Это слишком неожиданно… — Тэхён… Лалиса кладёт ладонь на его руку, опускает голову, заглядывая в глаза и просто молясь не прочитать там то, о чём сейчас думает. — Мне прислали известие смерти Шуги. Очень печальная и трагическая смерть, он был неизлечимо болен, последняя стадия рака мозга. Треть своих акций он оставил мне. Лалиса? С тобой всё в порядке? — Моя мама также умерла от рака… Это единственное, что может сейчас выдавить из себя Манобан, хоть сказать ей хочется совершенно другое. Она прижимается к мягкой толстовке Тэхёна, тихонечко всхлипывая и комкая ткань в своих пальцах. Теперь Лалиса всё понимает, всё становится на свои места. Почему Юнги прощался с ней, почему просил о той встрече. Она сжимает зубы, стараясь не реветь в голос, когда понимает, почему не заметила его обычной привычки поправлять постоянно волосы. Ему не было смысла это проделывать с белоснежно-белым париком, полностью имитирующем человеческие волосы. Тэхён гладит её по голове, что-то успокаивающе шепча на ухо. Вечером, когда Манобан более менее убирает красноту с заплаканных глаз, ей приносят запечатанное письмо. Лалисе не нужно подписи, чтобы догадаться от кого именно это пришло. Она забирается на кресло с ногами, забиваясь под огромный клетчатый плед и торопливо распечатывая письмо. Тэхёна сейчас нет в их огромной квартире — он уехал оформлять все дела и вступать в наследство, а также позаботиться о похоронах, проявив уважение к человеку, оставившему ему часто своего состояния. Лалиса зажимает ладонью рот, чтобы вновь не разрыдаться в голос. Из конверта выпадает только один маленький сложенный листок бумаги с несколькими фотографиями. На листке, почерком Юнги, написано только несколько строчек.Я люблю тебя, Лалиса Манобан. Люблю, любил и всегда буду любить. Увы, больше мне нечего тебе сказать, моя маленькая девочка. Надеюсь, ты не будешь грустить обо мне.
На фотографиях — она сама. Только трёхлетней давности. Лалиса видит себя и спящую, и любующуюся розовым закатом в панорамном окне его квартиры, и поправляющую на плечах его объёмной футболку. Всё это снимал Мин Юнги тайком, сохранив в память о ней. Лалиса прижимает их к груди, пачкая матовую поверхность слезами.Лалиса Манобан выходит замуж за Ким Тэхёна через два месяца, продолжая регулярно оставлять на могиле Мин Юнги белые георгины.