х х х
Фредди придирается к мелочам. Фредди всю репетицию придирается к мелочам, срывается на крик после каждой песни и курит ровно в два раза больше, чем Роджер. Фредди попросту не угодить. Все предложения звучат невпопад, все ноты кажутся фальшивыми, а старающийся сохранять спокойствие Брайан вдруг раздражает своим безразличием. Достается даже ему. — Прима сегодня в ударе, — беззлобно фыркает Дикки и улыбается. Единственный из всех улыбается, стараясь хоть как-то спасти положение. — А по-моему прима сегодня так и просит удара! Тейлор сдается первым, ровным счетом, как и его нервная система. Выскакивает, словно ужаленный, из-за барабанной установки и, хватая с вешалки кожанку, хлопает дверью. Ни с кем не прощается, никому ничего не объясняет, а только хлопает дверью, возвращаясь спустя пятнадцать минут с двумя бутылками виски и набором пластиковых стаканчиков. Судя по довольной улыбке и спокойному блеску глаз, виски уже как минимум продегустировано и одобрено. Ротовая полость несостоявшегося дантиста продезинфицирована от бактерий. — Ты заебал, Фредди, но я тебя все равно люблю. И эти два кудрявых тоже. Так что можешь поплакаться в жилетку и напиться. Это очень удобно. Фредди хочет его послать. Далеко, надолго и без виски. Но короткое слово «удобно» вдруг режет слух, и он замирает, машинально забирая протянутый стакан с алкоголем. Мягкий шелест в руке звучит излишне знакомо. Им как будто снова по двадцать пять, а все доступное здесь и сейчас где-то за полосой горизонта. — Он такой впервые, — философски замечает Брай, устраиваясь на подлокотнике кресла. Взгляд его при этом обращен лишь на Джона и Роджера, и они выглядят так, словно обсуждают подопытного. — Значит то, что случилось, тоже должно быть впервые. — Думаешь, кто-то засветился в его новом костюме? — фыркает Тейлор и глотает прямо из горла бутылки. Игра в научный консилиум действительно увлекает. — Или встретил человека, поющего лучше… — пожимает плечами Дикон и наклоняется. Подушка с дивана летит прямо в него, и Фредди демонстративно сжимает в кулак все пальцы, за исключением среднего. — Понял, понял, этот уникум еще не родился. — И не родится! — настойчиво поправляет Меркьюри, словно ставит точку. Жирную точку. Дикки за неимением другого выхода согласно кивает. — Тогда я сдаюсь! У меня нет вариантов! — Варианты есть всегда, Дикки. Может…может, он поссорился с Мэри… — И? — непонимающие тянет бас-гитарист. — И это Брай так тактично намекает, что у кого-то нехватка секса, — выносит вердикт Тейлор, тут же срываясь на смех, который подхватывают и остальные. Фредди почему-то молчит. Допивает третий стакан, закидывает согнутую в колене ногу поверх другой и снисходительно улыбается. — Вы не музыканты, дорогуши, а несчастные сплетники, — твердо и уверенно, чтобы затем вдруг перестать улыбаться, задумчиво почесать подбородок и, до последнего сомневаясь в правильности решения, спросить, — что не так со словом удобная? Мужчины перестают смеяться, непонимающе хмурятся, переглядываясь между собой, и Роджер, улавливая момент, обновляет содержимое стаканчиков. Репетиция, перетекающая в попойку — совсем не редкость. Репетиция, перетекающая в плоскость тем с философским подтекстом — что-то из серии совсем необычного. — Мэри вчера весь вечер допрашивала. Я удобная, Фредди? Я удобная, Фредди? — он повышает тембр, беззлобно пародируя голос своей блондинки, и устало откидывает голову на спинку дивана. — Что вообще на это отвечают? Ты удобная местами? Временами? Ты удобная целиком и полностью? — Без понятия, — пожимает плечами Джон, но тут же замолкает, переводя взгляд на активно машущего руками Роджера. Капли виски оказываются на рубашке и джинсах, но барабанщика это, кажется, ничуть не волнует. — О чем ты, Дикки, тут даже я не знаю, что на такое отвечать, — громко восклицает он. — И как же ты выкручивался? — Как, как…сказал, что удобная. — Ну и дурак, — внезапно перебивает Брайан и, оставляя стакан на полу, поднимается с насиженного места. — Лучше бы сказал, чтобы прессы меньше читала. Он огибает условную зону отдыха под удивленные взгляды друзей, подхватывает оставшийся у двери чехол от акустической гитары, захваченной сегодня на репетицию, и, расстегнув его, достает потрепанный журнал с дешевыми на вид страницами. Из рук в руки передает печатную драгоценность Фредди и возвращается на свое любимое место. Меркьюри равнодушно крутит подарок в руках, бегло листает страницы и останавливается где-то на середине журнала. Громкое заглавие, несколько спонтанных фотографий, вырванных из ситуаций и контекста, — журналист, работая над этим, явно претендовал на награду. Возможно, даже на самое говнистое дерьмо этого года.Удобная девочка Мэри.
Кто-то заботится о комфорте, выбирая диван или кресло, кто-то задумывается об удобствах, присматривая новую плиту на кухню, а кто-то не забывает об этом качестве никогда, выбирая даже в спутницы жизни в первую очередь то, что не начнет барахлить. В конце концов, если вы думаете, что быть девушкой рокера — значит, купаться в шампанском, то вы заблуждаетесь. Очень сильно заблуждаетесь, мои милые, ведь быть девушкой рокера — значит, маячить по просьбе у него за спиной и временами улыбаться, не смотря ни на что. Ни на круги усталости под собственными глазами, ни на очередные выходки своего бойфренда, ни на лишенных такта поклонников. Следы чужой помады у него на шее, торчащий из кармана элемент нижнего белья — это вы можете высказать любую свою претензию парню, жениху или мужу. Если ты девушка рокера, ты априори молчишь. Молчишь и улыбаешься, ожидая, пока тебе на смену не придет более молодая и более улыбчивая. Так что, взвешивая все за и против, можно смело сказать, что удобной девочки Мэри не стоит завидовать. Удобную девочку Мэри стоит пожалеть. Как ни крути, но такого простого человеческого счастья, любви и уважения, как у всех наших читательниц, у нее никогда не будет. Помните об этом. — Херня какая-то. Полная хуета, — Фредди тушит окурок о разворот желтушной статьи и по-прежнему не видит никакой взаимосвязи. — Мэри не реагирует на подобное. Она не такая. — Херня, — соглашается Брайан, кивком головы отказываясь от протянутого обратно журнала с прожженной в середине дырой. — Но вчера удобной ее назвала не статья, а ты. — И? — И ты попал, — многообещающе замечает Роджер, чьи очки давно уже съехали с глаз на шею, а шальная улыбка на лице буквально кричит о чем-то не особо хорошем. — В лучшем случае к вам приедет погостить ее мама. — В худшем она оставит на тебя всех детей и уедет сама, — подключается к разговору о перспективах Дикки. — Или оставит на тебя и детей, и тещу, но тогда у тебя вообще не останется шансов на выживание. Фредди театрально вздыхает, терпеливо выслушивая жизненные уроки друзей, и торжественно салютует каждому из них стаканчиком с остатками виски. — Вот поэтому, дорогуши, я не завожу ни того, ни другого.х х х
Домой он возвращается ближе к полуночи, напевая себе под нос «Кофейную» кантату Баха, и с первого раза, что удивительно, попадает ключом в замочную скважину. Старается не шуметь, предполагая, что Мэри давно уснула, не сумев дождаться его, и удивленно щурится, когда комнаты первого этажа бьют в глаза ярким светом. Мэри не спит. Мэри носится туда-сюда с какими-то пакетами и чехлами, на ходу складывает свитера и, тут же передумав, скидывает их на пол, делая мысленную пометку прибраться. Первые пять минут Фредди просто стоит, не понимая, что происходит, но затем делает шаг, как назло, цепляется ногой за раскрытый чемодан и едва не падает, с трудом восстанавливая равновесие. Мэри, наконец, замечает его, бегло целует в щеку и исчезает в ванной. Фредди слышит, как стучат друг о друга стеклянные баночки, когда Мэри собирает косметику, и вдруг понимает, что она все же такая. Не глупая, не скандальная — просто… Тоже лицо женского пола. Со своими тараканами в голове и непонятными выводами, основанными на печатных буквах абсолютно незнакомого ей человека, ну, и немного на его собственном неудачном сравнении. Что он, возможно, должен что-то сказать и крепко-крепко обнять, сводя ситуацию в шутку, но вместо этого молча отходит в сторону, позволяя ей подойти к чемодану и сложить туда часть принесенных с собою вещей. — Я не успела ничего приготовить, — вдруг произносит она, не смотря в его сторону. Звучит твердо и тихо — без нот оправдания и лишних эмоций. — Но мне кажется, ты и так не особо проголодался. Фредди молчит и кивает. Чувствует, как напрягаются брови, когда он задумчиво хмурится, думая над тем, что сказать, и не чувствует ровным счетом никакой уверенности, что хоть что-то из его слов способно сейчас повлиять на Мэри. Действительно повлиять на Мэри. — Решила подать на развод и вернуть девичью фамилию? — он делает ставку на шутку, рассчитывая услышать ее хрупкий, прекрасный смех в тональности «соль», но она не хочет шутить и смеяться. Лишь натянуто улыбается, смотря на него, словно мать на ребенка. На не особо смышленого ребенка. Фредди вздыхает, предугадывая ее ответ даже раньше, чем он звучит. — По факту мы не женаты, Фредди, и фамилия у меня все еще девичья, — Мэри не давит. Не пытается манипулировать или жаловаться, просто продолжает собирать свои вещи и, словно боясь, что он что-то поймет не так, добавляет, — я обещала помочь Роуз с переездом дяди. Помнишь, мы обсуждали это несколько недель назад. Я вернусь, как разберусь со всем. Фредди помнит и понимает. Понимает, что из Мэри — плохая актриса. Что ее попытки сделать вид, что у них все в порядке и что она не думает о посторонних вещах из той статьи, — просто блеф. Не особо умелый блеф. — Мэри, ты ничего не хочешь мне сказать? Фредди сдается первым, нервно вдыхает сладкий запах ее нежной кожи, когда она в который раз за последние десять минут проходит мимо, и осторожно хватает за руку. Аккуратно. Почти невесомо. Стараясь не навредить и не сделать больно. Хватает и ждет, что она, наконец-то, заговорит. Возможно, заплачет, пряча лицо за руками, а он прижмет ее к себе, зашепчет на ухо разные глупости, а потом все станет, как прежде. Все станет на свои места. — Поедешь со мной в аэропорт? Я помашу тебе ручкой, — Мэри произносит совсем не то. По-прежнему неестественно улыбается и ласково гладит его свободной рукой по щеке. — И поцелуешь на прощание? — Фредди снова вздыхает, но все же подхватывает ее спектакль. Фредди не может иначе. — Если только воздушно, — шепчет в ответ блондинка.х х х
В аэропорту и даже на улице она инстинктивно жмется к нему и прячет глаза в асфальте, пока Фредди уверенно идет вперед, обнимает ее одной рукой и улыбается узнающим его поклонникам. К трем часам ночи людей вокруг не так уж и много. Папарацци не щелкают со всех сторон камерами, и Мэри слегка расслабляется. Мэри не любит внимание. Мэри любит покой. Ей впору бы стать женой страхового агента или еще кого-то из серой миллиардной толпы, покупать новые платья только по праздникам и смотреть на таких как Фредди исключительно с расстояния. Желательно даже с экрана. Ведь Фредди — это что-то высокое и внеземное, а Мэри — простое. Даже обыденное. Приземленное и бытовое. Для начинающего музыканта Булсара еще куда ни шло. Для Меркьюри — перевернутая страница. Закрытая книга с потертым названием из трех так верно подобранных слов. Удобная девочка Мэри. Забавно, что ей повезло однажды встретить его и занять чье-то законное место. — Я буду скучать. Он все еще ее обнимает, прижимает к себе обеими руками, словно не собираясь никуда отпускать, и Мэри чувствует, как у нее внутри рождаются первые проблески сомнений. Рядом с Фредди тепло и уютно. Рядом с Фредди всегда хорошо. Ты ощущаешь себя, как ни странно, собой, и точно знаешь, что весь мир может сходить с ума, переворачиваться вверх тормашками и даже катиться в тартарары. Рядом с Фредди это не имеет значения. Абсолютно не имеет значения. — Конечно не будешь, Фредди. Ты найдешь, чем заняться, — Мэри делает крохотный шаг назад, слегка отстраняется и разрушает момент их внезапной идиллии. Мэри слишком хорошо знает себя: если сейчас не уйдет — не уйдет никогда. — Ты права, — улыбается Меркьюри и наиграно хитро щурит глаза. — Я закажу стриптизерш и устрою грязевые бои. — Только, пожалуйста, не в гостиной… — Ты весь день там чистила подоконники. Я помню. Они одновременно начинают смеяться. Негромко и касаясь друг друга носами. Их смех в какой-то момент становится личным, почти что интимным, предназначенным только для них и их особого мира. Фредди как будто четыре. Он впервые видит и слышит о чем-то подобном и больше всего на свете хочет попробовать это на вкус. Его губы в туже секунду накрывают ее, ловя финальные аккорды смеха. Мэри отвечает на поцелуй неуверенно и ни к чему не обязывающе. Мэри словно чего-то боится или стесняется — Фредди знает чего. Ведь Мэри совсем не такая как он. Мэри изящная. Мэри волшебная. Созданная из воздуха и любви. Ни грамма банального или пошлого. Легкая, как капли дождя, и сказочная, словно цветочная фея. Мэри против публичного проявления чувств, и в подтверждение его мыслей она отстраняется. Шепчет куда-то в шею «пока» и уплывает из рук. Как сон. Как мечта. Как наваждение. Фредди провожает ее долгим серьезным взглядом. Фредди провожает ее даже тогда, когда ее тонкий силуэт исчезает из его поля зрения. Фредди провожает ее мысленно. Сердечно. И чувственно. А затем закуривает, останавливая первого попавшегося работника аэропорта. Уставший, полусонный парнишка чем-то напоминает его самого каких-то пятнадцать лет назад, но Фредди некогда ностальгировать. Ему нужна ближайшая телефонная будка. К счастью, до нее не так далеко. Номер Джима — одна из немногих вещей, которую он знает на память, сейчас больше, чем просто необходима. Фредди в спешке набирает его и ждет. Долгих восемь гудков. Меркьюри ненавидит ждать. Очень сильно ненавидит ждать, но Джима тоже можно понять. Как и его раздраженный и сонный голос: — Надеюсь, у вас что-то действительно важное. — Слабо, Майами, слабо, — намеренно издевается Фредди, мелодично растягивая гласные. — Шторм всего балла в два. Я ждал большей экспрессии. По ту сторону провода Джим тяжело вздыхает и какое-то время молчит, видимо, думая над тем, а не послать ли Меркьюри к черту и не выдернуть ли телефонный штепсель из розетки. Желательно до утра. А может и до обеда. — Ладно-ладно, — Фредди первым нарушает молчание и решает перейти ближе к делу. — Мне срочно необходима статья. — Ты время видел? — Джим задает вопрос скорее для невидимой галочки с пунктом сделано, чем из интереса. В конце концов, они оба знают, что Фредди на время плевать. — Все нормальные люди давно уже спят! Давай поговорим об этом утром. — Майами! Мне. Срочно. Необходима. Статья, — Фредди вновь повторяет одно и то же. Цедит фразу по словам, всем своим видом давая понять, что не отстанет. Что процедит ее по слогам, буквам и звукам, если увидит в этом какой-то свой смысл. — Про любимую и совершенную девушку Меркьюри. Сегодняшним утром. На первой полосе. Их разговор снова сходит на нет. В телефонной будке становится тихо, и Фредди кажется, что Джим перестал дышать, стараясь подобрать слова и не заорать на него благим матом. Слова подбираются через пару минут. Не самые худшие из возможных. — Ты совсем больной? — Я влюбленный! — то ли признание, то ли шутка. Чересчур громкая шутка, на которую оборачивается парочка проходящих мимо будки людей. — Фредди, — как можно более терпеливо и совершенно устало, — влюбленные любят ночами женщину, а не мозги своего менеджера. Фредди хрипло смеется в ответ и вешает трубку. В том, что Джим сделает все в точности так, как надо, нет и не может быть сомнений.х х х
Самолет приземляется на три с половиной часа позже. Рейс задерживают из-за плохих погодных условий, и Мэри настолько устает за все это время, что едва выдавливает из себя улыбку встречающей ее кузине. Роуз — полная противоположность Мэри. Роуз всегда полна энергии и историй, которые не терпится рассказать, и Мэри иногда начинает казаться, что это Роуз, а не она, повидала полмира в бесконечных турне. Германия, Франция, Венеция, Венгрия… Перед глазами играет настоящий калейдоскоп такого близкого, но все же чужого мира. Мэри знает, что сможет коснуться его и потрогать на ощупь, лишь вытянув руку вперед. Мэри знает, что так делать нельзя. Только улыбаться и сохранять дистанцию, как во времена ее работы в Бибо. Она не часть особого мира. Всего-навсего зритель. — Ты каждый раз привозишь с собой столько вещей, что у меня развивается комплекс, — Роуз тепло улыбается, оборачиваясь к ней с переднего сидения такси, и краем глаза замечает, как водитель убавляет громкость на магнитоле, позволяя им слышать друг друга. — Это же просто подарки, — виновато пожимает плечами Мэри, отвлекаясь от живописных видов городка за окном. Роуз дергает бровями, закатывает глаза до потолка автомобиля и шутливо грозит ей покрытым красным лаком пальцем. Мэри ощущает себя нашкодившим ребенком или щенком, и это почему-то заставляет улыбаться кузине в ответ. — В твоем доме, Мэри, это, возможно, подарки, но в нашем все превращается в хлам, — философски замечает Роуз. — Я скоро открою собственный детский сад, хотя сомневаюсь, что в городе хватит детей на такое количество игрушек. Смех срывается с губ обеих, и Мэри становится так хорошо, что даже страшно. Все лишние мысли, наконец, улетучиваются из головы, и она готова поклясться, что нет ничего лучше, чем вновь ощущать себя дома. Потому что дом — это не место, а люди и состояние. Роуз перестает смеяться первой. Округляет глаза, словно вспомнив о чем-то, и теребит водителя за руку, требуя остановить машину. Шины свистят по асфальту. — Что-то случилось? — беспокоится Мэри, но Роуз только отмахивается, вылезая на улицу. — Нужно забежать за газетой. Дядя Гарри совсем постарел. Утро без политических новостей больше не утро. Она возвращается спустя пару минут с газетой и каким-то журналом, в очередной раз напоминая Мэри о прелести маленьких городков. Отсутствие очередей, разумеется, одно из них. — Смотри, что купила, — первым делом восклицает Роуз, протягивая ей тот самый журнал. — Прекрасная и совершенная девушка Меркьюри. Эх, Мэри, однажды кто-то возьмется за твою биографию, и если там не будет хотя бы абзаца про прекрасную и совершенную кузину прекрасной и совершенной девушки Меркьюри, клянусь, я больше не дам тебе играться со своим ребенком! Сердце Мэри пропускает пару ударов, и блондинка заметно хмурится, забирая предложенный журнал. Нужная статья оказывается на первом же развороте, и Мэри молча читает ее до самого дома несколько раз подряд, закрывая журнал лишь при выходе из машины. Роуз насмешливо наблюдает за ней, расплачивается за такси, а затем широко распахивает входную дверь, приглашая зайти первой. И Мэри заходит, ожидая быть сбитой с ног шумным ураганом по имени Тоби, но пятилетний племянник ее не встречает. Ее встречают детский смех и полный обиды голос, раздающийся из гостиной: — Дядя Фредди, а почему ты не приехал? Сразу же после вопроса в доме повисает молчание. Мальчик, видимо, ждет, пока ему ответят с того конца провода, но уж точно никак не ждет громкого крика вернувшейся матери: — Потому что ты не ешь кашу, милый! А дядя Фредди ездит только к тем, кто хорошо кушает. Я же права, Мэри? Детское округлое лицо осторожно выглядывает из гостиной, продолжая внимательно слушать то, что ему говорят по прижатой к уху трубке, которую приходится обхватывать двумя руками. Детское округлое лицо с умным, но доверчивым взглядом, подозрительно смотрит на Мэри, и та, ощущая весомый толчок кузины, согласно кивает. — Вот видишь, — довольно добавляет Роуз. — Он и Мэри сюда отправил, потому что она кашу не ела, так что бегом завтракать! Мальчик испуганно вздрагивает, по всей видимости, собираясь прямо сейчас положить телефон и кинуться завтракать, но потом вдруг замирает, косясь на трубку, как на живое существо. — Дядя Фредди, а это правда, что ты Мэри отправил сюда из-за того, что она кашу не ела? — хмурится он, ожидая подвоха от мамы, и не по-детски тяжело вздыхает, получая ответ. Трубка из крохотных ручек кочует к Мэри. — Держи. Тебя сейчас тоже будут ругать из-за того, что ты не кушаешь. Но я не виноват! Роуз забирает Тоби на кухню, попутно соблазняя кузину самым вкусным кофе с карамельным сиропом и молоком миндаля, и Мэри, обещая догнать их через пару минут, прикладывает к уху трубку. Искренний смех Фредди звучит еще пару секунд. — Как долетела? — он задает самый банальный из возможных вопросов, но в голосе отчетливо проступает забота, и Мэри улыбается. Возможно, ему не так уж и все равно. — Ужасно, — честно признается она, не собираясь вдаваться в подробности, но Фредди делает это вместо нее. — Ты что-то путаешь, дорогая! — энергично восклицает он. — Ты не могла долететь ужасно хотя бы потому, что меня там не было. Или…ты нашла мне замену? Новую истеричку салона? — Фредди, ты незаменим. Какое-то время они оба молчат, думая о чем-то своем и не решаясь перейти к сути. На кухне Роуз шумит тарелками, и кипит толстый чайник с округло-кривым, как клюв, носом. — Ты видела статью? — Я видела статью. Они начинают говорить одновременно и также одновременно замолкают, делая определенные выводы. Мэри они не нравится. Мэри вновь хмурится, накручивает на палец провод и присаживается на подлокотник кресла. Ждет, что Фредди скажет что-то еще, но Фредди лишь дышит в трубку, подбирая слова. — Значит, твоих рук дело, — понимающе произносит она, не злясь и не раздражаясь. Просто принимая его странную попытку заботы и внимания как данность. Фредди…Фредди просто другой. Фредди воспринимает все по-другому. — Я так и подумала. — Мэри, я…я просто не знаю. Я не умею делать красивые комплименты и правильно выражать словами все, что думаю. И то, что я назвал тебя удобной, имело совсем другой посыл. Не из той дурацкой статьи. Мэри, ты… — Фредди теряется и замолкает. Долго-долго собирается с мыслями, ведь он совсем не дурак. Ведь он прекрасно все понимает. И ее состояние, и ее опасения. И то, что ей напрочь не нужны эти красивые фотографии на разворотах журналов и сочиненные не им, а кем-то чужим слова. Пустые слова. — Мэри, ты пьеса Корнеля, симфония Баха — классика в лучшем ее проявлении, но я понятия не имею, как сказать это иначе. Как объяснить, что ты совершенство, что ты миллион Богемских Рапсодий!.. — Фредди, — Мэри пытается его перебить, вставить хотя бы слово. Мэри ощущает себя не удобной, а глупой, капризной девчонкой, вынуждающей его что-то доказывать, когда все уже давно доказано. — Фредди, я понимаю. — Правда? — Правда, — подтверждает она. — Понимаю и люблю. — Как… — Как музыка ноты, а поэзия рифмы, — Мэри не дает закончить фразу или вопрос, вновь перебивая его. — Дорогая, но это мой стиль! Мэри чувствует, как он расслабляется. Как в его голосе снова появляются ноты веселья и легкости. Любимые ею ноты, о которых никто никогда не напишет, потому что не сможет услышать или узнать. Фредди на том конце провода полностью только ее. Мэри на этом конце — полностью только его. Их никто такими не знает. — Знаешь, а я сегодня курил в гостиной, — вдруг произносит он в своей привычной развязной манере, и Мэри удивленно приподнимает брови, не успевая за сменой темы и настроения. — И? — И будет неплохо, если мы протрем подоконники вместе, после того, как ты вернешься домой. Мэри краснеет и улыбается. Тихо-тихо. Неуловимо. Фредди не видит. Фредди чувствует через трубку и спиралью закрученный провод. Мэри не мебель — она не удобная. Мэри — синоним к слову любовь.