Ровно семь часов утра. За окном солнце пытается пробить сквозь тучи свои слабенькие лучи, в через щель в окно поддувает холодный зимний ветер. Противно пищит будильник, будто желая обеспечить своему хозяину головную боль с самого утра, ну или, по крайней мере, испортить ему настроение.
Лихт ударяет по телефону рукой и еще больше кутается в теплое одеяло. Но мобильное устройство падает куда-то под стол, а пищать при этом не перестает. А потому, как бы ни хотелось продолжать пребывать в царстве Морфея, юному пианисту все же приходится выбираться из столь уютного одеяла-"убежища», вставать с кровати и выключать ненавистный будильник. Из-за холодного ветра, который заставляет тело Лихта покрываться мелкими мурашками, сон уходит окончательно.
Тодороки обувает тапки (один послушно лежал возле стола, ну, а второй почему-то решил прогуляться аж до шкафа) и, шаркая ими по полу, идет в ванную, перед этим захватив чистую одежду. При этом ящик комода, в котором лежало белье, так и остается открытым.
Холодный душ бодрит, унося с собой появившиеся отголоски сна. Лихт умывается, чистит зубы и, кинув на свое отражение в круглом зеркале, висящем над раковиной, пристальный взгляд, возвращается в спальню. Закрыв ящик комода, Тодороки плюхается обратно на кровать, но спать он больше не собирается. Ровно в восемь должны принести завтрак.
Настенные часы негромко тикали, выбивая свой ритмичный такт, а минутная стрелка медленно приближалась к черточке с цифрой тридцать. До завтрака чуть больше получаса, а заняться, вроде как, нечем.
Из соседней комнаты не доносится ни звука — Хайд по-прежнему предавался сну. Нельзя сказать, что Лихта это не устраивало — он не против посидеть в тишине и подумать о чем-то своем —, но причина, по которой Лоулесс спит дольше своего хозяина, оставляет желать лучшего.
Дело в том, что каждую ночь вампир уходил в какой-нибудь клуб и веселился там со своими «друзьями», нередко после таких тусовок заезжая к одной из своих спутниц. В таком случае Хайд оставался ночевать у этой женщины и возвращался, когда время близилось к пяти утра. Наверное, считая, что Лихт спит, Лоулесс заходил к нему в комнату, неизменно проводил рукой по шелковистым черным волосам и почти неощутимо целовал в висок. Но Тодороки не спал — просыпался с негромким хлопком двери — и прекрасно чувствовал бьющий в нос запах алкоголя и женских духов. Снова Лихт засыпал лишь с уходом Сервампа Жадности из его комнаты.
Подобная ситуация повторилась и сегодня, и пианист уверен на сто процентов, что, когда Хайд все-таки проснется и выйдет из своей комнаты, на его коже будет не сложно рассмотреть, так называемые, «метки любви» — засосы и неглубоки укусы, покрывающие шею, ключицы и даже плечи вампира.
Лихт тяжело вздохнул — такое «хобби» Хайда ему определенно не нравилось, но он не знал, как на это повлиять. Да и стоит ли? Привыкнув скрывать все под маской равнодушия, а порой и гнева, Тодороки не мог раскрыть Хайду своих истинных чувств и продолжал таить их внутри, где-то в далекой-далекой части своей души. Парень знал, что ничего из того, что он тайно испытывает по отношению к Лоулессу, тот с ним не разделит. А потому Лихт предпочитал умалчивать на эту тему.
Увлеченный своими мыслями, Лихт сперва не заметил, как в дверь начали стучать. Это была служащая отеля, доставившая на переездном столике с колесиками завтрак. Девушка была одета в длинное черное платье с белой кружевной выделкой на подоле и рукавах, а на груди имелась табличка с именем: «Анжела» (на нем даже было поставлено ударение на первую гласную).
У Анжелы были темно-вишневые глаза и две длинные тугие косы каштановых волос, легкий розоватый румянец и пухлые губы, накрашенные нежно-персиковый помадой, а так же столь милая улыбка, что на нее сложно было не ответить взаимностью. Лихт, однако, сдержался, не испытывая ни единого желания улыбнуться, хоть и признавая девушку симпатичной.
Тодороки поблагодарил за завтрак и закатил столик с едой в коридор номера, уже намериваясь запереть дверь.
— Постойте, — остановила это намеренье Анжела. Голос у нее был звонкий и, вместе с тем, приятный. Не обращая внимания на недовольство Лихта, она невесть откуда, словно фокусник, достала коробку и отдала ее ему, при этом торжественно произнеся, — администрация нашего отеля узнала, что у вас сегодня день рождения, поэтому просто не могла не поздравить. Примите, пожалуйста, этот скромный подарок.
Лихт чуть заметно кивнул, взял коробку, перевязанную ярко-голубой лентой, и, снова поблагодарив девушку, наконец закрыл дверь.
Завтрак был самым наибанальнейшим — хорошо прожаренная яичница с кусочками бекона и стакан кофе. Порций было две — Лихту и Хайду, но, скорее всего, когда вампир соизволит проснуться, его еда и напиток уже остынут.
Ну, а вот в коробке был торт, украшенный нежно-сиреневыми кремовыми розочками и глазурью, а также щедро посыпанный шоколадной крошкой. Нежный бисквит буквально таял во рту, так что Лихт и не заметил, как съел практически половину торта. С завтраком было покончено.
К этому времени проснулся Хайд. Он дошел до комнаты хозяина, сквозь сладкую дрему с трудом приоткрывая глаза.
— М-м-м, доброе утро, Лихт-тян. Как же спать то хочется. Больше никогда не пойду ни в один клуб, — Лоулесс уселся подле брюнета и склонил лохматую голову ему на плечо. Свободная футболка с широким вырезом горла открывала обзор на шею вампира. Как и думал Лихт, она покрыта различными следами, оставленными кем-то ночью. Хайд немного помолчал, видимо просыпаясь до конца, а затем присмотрел сладость, стоящую на столе. — О, а по какому случаю торт?
— У меня сегодня день рождения, — негромко ответил Тодороки, ну, а по его коже пробежал неприятный холодок. И это, отнюдь, не из-за по-прежнему открытого окна.
— Оу, а я не знал, — кажется, Хайд и не придал этим словам какого-либо значения, — мне никто не говорил. В таком случае, поздравляю, — с этими словами он чмокнул Лихта в щеку.
«Ты знал… Ты знал и тебе говорили, чертов еж», — подумал юный пианист, а чувство пустоты у него в груди возросло в сто крат, — «Просто тебе это не нужно. Я не нужен тебе, так же, как и те тысячи твоих предыдущих хозяев, которых ты убивал раз за разом, снова и снова…».
— Ах, ну и прости, что мне нечего подарить тебе, — слегка виновато сказал Хайд и, немного помолчав, взял Лихта за подбородок, поворачивая его голову к себе, — ты обиделся, что ли?
— С чего бы мне обижаться, чертова крыса, — Тодороки надменно фыркнул и ударил его по руке.
— Ох, постой! — Неожиданно вспомнил Хайд, — кое-что я все же могу подарить тебе, Ангел-чан.
С молниеносной скоростью Лоулесс изменил свое положение и завалил Лихта на кровать, с маниакальной улыбкой нависнув сверху. Но в следующее же мгновенье он полетел на пол, сбитый активированным сапогом парня. На лице Лихта читалось удивление, смущение, злость и немного презрения — вся эта гамма эмоций слилась воедино, создавая неповторимое выражение.
— Последние мозги, что ли, потерял, придурок? — зло поинтересовался брюнет.
— Что ж, я подозревал, что ты будешь не особо рад
такому подарку, — хмыкнул Хайд, поднимаясь с пола, — но попробовать все же стоило. Уж извини, а больше я тебе ничего не могу дать, — произнеся это, вампир вышел из комнаты, насвистывая довольно веселую мелодию.
Тодороки перевел сбившееся в одну секунду дыхание и шумно вздохнул. Все те чувства, которые он упорно скрывал вот уже сколько времени, могли в один момент вырваться наружу. И даже, если Хайд, узнавший о любви Лихта, не убил бы его в этот же момент, поспеша избавиться от нерадивого хозяина, то в последующее время насмешек на эту тему было бы не избежать.
Из ванной донесся шум воды — скорее всего, Лоулесс принимал душ.
Лихт поднялся с кровати, захватил портфель, стоящий на полу подле комода, и вышел в коридор. Накинув серое пальто и повязавшись шарфом с черно-белыми полосами, Тодороки немного замешкался, думая остаться ли в своих сапогах-оружии или обуть что-нибудь иное. Сделав выбор в пользу сапог, он открыл дверь номера и вышел из него, затем заперев на оба замка. У Хайда, который остался в отеле, были запасные ключи.
Путь пианиста лежал в торговый центр, находящийся в паре кварталов от его местонахождения. Обычно по утрам Лихт гулял в городском парке, наслаждаясь царившей в относительно ранний час тишиной. А еще ни в одной другой части города не было такого чистого воздуха, как здесь. Сейчас отчего-то Тодороки решил изменить своим привычкам.
ТЦ только начинал оживать, а некоторые магазины все еще были закрыты, однако посетителей было достаточно. Но Лихт вроде как и не собирался ничего покупать, просто прогуливаясь по зданию и мельком просматривая витрины, пестрящие разнообразным товаром.
Наручные часы Лихта показывали половину первого, когда он наконец вышел из ТЦ, за все это время зайдя всего в один магазин — магазин табачных изделий. В белоснежном портфеле с крылышками теперь лежал блок сигарет и новая зажигалка.
Пагубная привычка курить появилась у парня около трех месяцев назад (именно тогда Лихт обнаружил свои первые чувства к Хайду), и теперь ни один день юного пианиста не обходился без выкуренной пачки.
В кармане пальто слабо пискнул мобильник, оповестивший о новом сообщении. Оно оказалось не первым — в шуме торгового центра Лихт не слышал прихода СМС.
Писали родители, Кранц, Гил, Махиру и остальные друзья Тодороки, которых он обрел благодаря истории с Цубаки. Содержание было примерно одинаковым и несло в себе один и тот же смысл — поздравление с днем рождения. Лихт даже позволил себе слабо улыбнуться и отправил им всем благодарность.
Помимо поздравлений родители парня извинились за то, что не могут поздравить сына лично — были какие-то дела в Австрии. Кранца и Гила в Японии, кстати, тоже не было — на зимние каникулы они укатили отдыхать куда-то к Черному морю. Ну, а Махиру неожиданно пригласил Лихта к себе в гости, якобы отпраздновать. Брюнет немного поразмышлял, стоит ли идти или нет, и все же ответил согласием. Время было назначено на четыре часа.
А пока Лихт решил вернуться в отель, чтобы немного порепетировать, хоть никаких концертов на сегодняшний день (да и на ближайшее будущее) не планировалось — Тодороки решил взять себе небольшой «отпуск», потому-то его менеджер так спокойно и уехал.
Хайд с безучастным видом лежал на диване в гостинной, увлеченный книгой. Слова, написанные на обложке, Лихту были непонятны — этого языка он не знал.
— Что читаешь? — лишь по этой причине поинтересовался Лихт и сел на круглый вращающийся стул перед пианино.
— «Преступление и наказание», Федор Достоевский, — лениво ответил Лоулесс, перелистнув страницу, — читать оригиналы гораздо интересней, чем их переводы.
— Не думал, что ты знаешь русский язык, — несколько удивленно произнес Тодороки. На это Сервамп Жадности лишь пожал плечами, и разговор прекратился.
Лихт поднял крышку пианино и провел рукой по черно-белым клавишам, при этом не надавливая на них, а будто бы гладя. Это было каждодневным своеобразным приветствием с музыкальным инструментом, что порой очень веселило Хайда. Сейчас, однако, вампир подшучивать не стал, будучи полностью поглощенным чтением.
Репетиции Лихта всегда начинались с одной и той же мелодии — «К Элизе».
За игрой время для парня тянулось незаметно. Закончил он ровно в три часа.
— Ты пойдешь со мной к Махиру? — спросил Лихт, собираясь уходить, так как до дома подростка еще нужно было добраться.
— М-м, он писал мне, мол собирался поздравить тебя. Да, я присоединюсь к вам, но чуть позже.
— Хорошо…
Когда Лихт вышел из отеля, вызванное заранее такси уже ждало его. Брюнет сел на заднее сидение, назвал водителю адрес и отчего-то пожалел о своем решении принять приглашение — настроения не было. Но поворачивать назад было поздно, на весьма большой скорости машина везла Лихта по людным улицам.
Темнело рано, ну а тучи, заволакивающие небо, света не прибавляли. Город украшали к Новому году и Рождеству — повсюду были разноцветные огоньки, компенсирующие недостаток солнца, аккуратные елочки с разнообразными игрушками, ну а витрины магазинов просто поражали своими необычными игрушками и прочими подарками — можно найти все, что только душа пожелает. Даже в воздухе, кажется, витало какое-то предпраздничное настроение.
Тем временем машина остановилась возле дома Махиру. Лихт расплатился и вышел из такси.
— Привет, — открывший дверь подросток лучезарно улыбнулся и пропустил Лихта в квартиру.
Ив Жадности разулся, повесил шарф и пальто на крючок и прошел в гостинную. Там уже был накрыт стол, за которым сидели Куро, Мисоно, Лили, Микуни и ДжиДжи. Последний, правда, сидел не за столом, а под ним.
Тодороки сел возле Сонного Пепла и на всеобщее поздравление От Ивов и Сервампов (те, видимо, долго репетировали, чтобы вышло хором) улыбнулся и даже немного смутился.
Следом зашедший в комнату Махиру отдал парню небольшую коробочку, сказав, что это подарок от него и от Куро. Так же парами подарки вручили дуэт Похоти и Зависти. Лихт только вновь и вновь успевал благодарить их.
— Ладно, давайте наконец-то жрать, — без каких-либо манер пробормотал Куро, которому Широта никак не давал притронуться к содержимому стола. Его предложение было принято с радостью — остальные тоже были голодны, да и Лихт за весь день только завтракал.
— А где Хайд? — тихо спросил у пианиста Махиру.
— Он сказал, что присоединится к нам позже, — так же тихо ответил Тодороки, ну, а в его голосе слышалось лишь сомнение.
***
— Я предлагаю вам сыграть в карты на раздевание, — с широкой улыбкой сказал Лили, отойдя подальше от Мисоно, чтобы избежать его ударов.
— Тут есть несовершеннолетние, — Микуни выразительно покосился на младшего брата и на Махиру.
— Мисоно живет в одном доме с Похотью, так что ему не привыкать, — фыркнул Сонный Пепел, — ну, а Махиру. Махиру.
— Так, так, что это значит «ему не привыкать», ты, ублюдок?! — Мисоно мгновенно кинулся на Сервампа Лени, но, к счастью, был быстро остановлен Лили.
— Что тут думать да гадать? Давайте проголосуем, — предложил весьма дельную вещь Махиру.
«За» был он сам, Лили, Микуни, Лихт и даже Мисоно. Против были Куро и ДжиДжи, но их все же быстро уговорили (путем обещания одному рамена, а другому — крови). Широта достал из стола колоду карт.
В веселой компании, сменяющей одни игры на другие, время для Лихта буквально бежало, но порой чувство неполноценности вновь и вновь посещало его.
Часовая стрелка медленно пересекла отметку с цифрой одиннадцать, когда Лихт, под предлогом каких-то важных дел, вышел из гостинной. Ушел он на небольшой балкон, встроенный в комнату Махиру.
Руки немного дрожали, когда Тодороки доставал из кармана небольшую коробочку, а из нее — сигарету, а также зажигалку. Негромкий щелчок, и уже через несколько секунд Лихт затягивается ядовитом дымом, который расходится по легким, принося с собой столь обманчивое чувство удовлетворения.
— Не знал, что ты куришь, — как-то тоскливо произнес Махиру, неслышно подкравшийся к пианисту и вставший рядом с ним.
— Начнешь читать мне мораль? — хмыкнул Лихт, стряхивая пепел в раскрытое окно, в которое дул холодный ветер и залетали снежинки.
— Даже не собирался.
На несколько секунд воцарилась тишина. Брюнет всматривался в темноту ночи, изредка переводя взгляд на подростка. Махиру же просто не шевелился, глядя в пустую точку перед собой.
Наконец Лихт выкинул окурок в окно.
— Что ж, думаю, мне пора домой, — несколько задумчиво произнес он, — вернее, в отель.
— Ты волнуешься из-за того, что Хайд так и не появился? — этот неожиданный вопрос прозвучал скорее как утверждение, а от того застал Лихта врасплох.
— Да нет, — с легкой заминкой ответил Тодороки.
— Значит ты опечален по этому поводу, — Махиру говорил с полнейшим утверждением в голосе, но с нескрываемой грустью, — я знаю, что Лоулесс много значит для тебя, Лихт. Ты ведь влюблен в него, не так ли?
— Ты очень догадлив, — Лихт измученно улыбнулся и неожиданно обнял подростка, заставляя того упереться подбородком в его плече, — ну, а я не мог не заметить, что нравлюсь тебе.
— Хочешь поиздеваться надо мной по этому поводу? — Махиру слабо обнял парня в ответ.
— Даже не собирался, — повторил недавний ответ шатена Лихт, после чего поцеловал Широту.
Окаймленные пушистыми ресницами карамельные глаза Махиру удивленно расширились, а сам он в первый момент попытался оттолкнуть пианиста от себя. Но уже в следующие секунды начал неумело отвечать на поцелуй.
— Это значит, что у меня есть шанс? — спросил Ив Лени, очень надеясь, что их никто не видел. А еще, естественно, надеясь на взаимность.
— Не знаю, — честно ответил Лихт, заправляя мешающие пряди волос за ухо.
***
Номер отеля встретил Лихта неприятной тишиной и темнотой.
На магнитной доске на кухне висел небольшой лист для заметок с коротким посланием — «Извини, Лихт-тян, меня пригласили на день рождения одной очень хорошей девчули, не могу же я отказать;) Потусим в следующий раз. -Хайд».
Тодороки сжал бумажку в руке, сминая ее, а затем выкинул в корзинку для мусора, находящуюся в углу кухни. Внутреннее чувство пустоты становилось все более и более невыносимым.
Лихт вынул из портфеля свои подарки и, не распечатывая их, положил в ящик стола. Сам портфель он небрежно кинул на кровать.
Приняв душ, парень надел футболку и шорты и, шлепая босыми ногами по холодному полу, вернулся в комнату. Там он сел в кресло и выстрелил себе в висок из револьвера, заранее достанного из все того же ящика стола.
Надо же чем-то заканчивать день.
