Грас, Франция, 16 июля 2009
Вечернее солнце, почти зашедшее за горизонт продолжает греть бледную кожу лежащей на траве Саммер. Папа и Андреа над чем-то смеялись, сидя неподалёку от маленькой Саммер. Мама ушла спать, потому что у неё заболела голова, и Саммер действительно чувствовала себя взрослой, потому что папа не заставляет её есть на ужин брокколи. — Эй, Самми! — голос кузена Пьера раздается где-то неподалеку и от того так громко, что Саммер даже вздрагивает. Приоткрывает уже сонно прикрытые глаза и улыбается самой детской улыбкой — без двух передних зубов. — Хочешь поиграть в моей комнате? — Хочу! — говорит она, но тут же уточняет: — Мне нужно только спросить у папы, он может и не разрешить. — Ну так спрашивай, — он по доброму фыркает и смотрит в след убегающей в сторону отца девочки. Роджер, конечно, её отпускает, но просит Пьера отвести её в кровать сразу как они закончат, иначе Сарина будет в ярости. Пьер только кивнул и, подхватив Саммер на руки, побежал на второй этаж к себе в комнату. Конечно, Руфус был совершенно не таким, как Пьер. Руфус вечно над ней шутил, почти никогда не хотел играть, называя свои игры «взрослыми» и редко приезжая в гости. Папа говорил, что Руфус сейчас поступает в колледж и ему и вправду не до игр, но тогда Саммер было проще и понятней думать, что Руфус просто любит её меньше, чем Тайгер или Лолу. Пьер же, хоть и был старше Руфуса, всегда готов был с ней поиграть. Он давал ей заплетать свои длинные темно-русые волосы в косички, воровал для неё яблоки с соседнего сада и, пока её мама не видит, давал ей шоколадных конфет. Он поднялся с ней на руках в свою комнату и опустив её на пол, закрыл на замок дверь. — Ложись на кровать, — почти приказал он, и Саммер послушалась. С интересом оглядывала его комнату: непонятные плакаты висевшие на стенах, кажется похожие повесит папа в доме; темно-синие обои с ракетами, оставшиеся ещё с той поры, пока Пьер был ребёнком; фотографии с друзьями. Он ещё где-то походил, а через пару минут вернулся к Саммер и присел рядом с ней на кровать. — Подними вверх голову, — она послушалась и он надел ей на глаза плотную темную шапку, которая не позволяла видеть ничего. — А что мы будем делать? — наивно поинтересовалась она. — Ты ведь взрослая девочка? Это игра для взрослых. — он усмехнулся, но Саммер не поняла. — Так, лежи и не шевелись, ладно? — на кровати послышалось шевеление, затем звук расстегивающейся ширинки, ещё какое-то шуршание и он вновь заговорил, — открой рот, — и она снова послушалась. Во рту оказалось что-то неприятное, двигающееся туда-сюда и Саммер не понимала что с этим делать, но на всякий случай не шевелилась. Пьер издавал странные вздохи, и Саммер искренне не понимала. Так продолжалось ещё пару минут, ровно до того момента, пока во рту не оказалась непонятная жидкость, а то что находилось у неё все время во рту не исчезло. Снова было шуршание на кровати и Пьер вновь, на этот раз необычайно грубо сказал: — Проглоти, тебе понравится, — она проглотила. Вкус был соленым, неприятным и непонятно было, что именно тут должно ей понравиться. Он снял с неё шапку, подвёл к себе и снова заговорил, — никому не говори что мы делали, хорошо? Скажи, что мы играли в настольную игру, ладно? Ты же умная девочка, сможешь не рассказывать ничего папе с мамой — Саммер кивнула. — Вот и хорошо, а теперь пойдём, я тебя уложу, если, конечно, твой папа ещё занят. Роджер оказался ещё занят. Он по прежнему во дворе пил вино, и Саммер подумала, что мама была бы в ярости, узнай она об этом. Пьер проводил её до комнаты и пожелал спокойной ночи.***
21 июля, 2009
Та взрослая игра, в которую они играли, продолжалась несколько дней, и Саммер с каждым днём чувствовала себя странно. Так, словно она должна закричать, позвать на помощь, словно они делают что-то не так. Сегодня вечером они снова пришли к нему, чтобы «поиграть». Она честно никому не говорила, а на вопросы матери о том, что они там делают, говорила что Пьер показывает ей как играть в приставку. Сарина молча улыбалась и не возражала, лишь просила слишком долго не сидеть вблизи телевизора, но Саммер видела в её взгляде, словно что-то не так. Сегодня она как обычно лежала на его кровати, но на этот раз он не принёс шапку. Сердце непривычно быстро стучало, она часто дышала, словно предвещая что-то нехорошее. Он подошёл к кровати и сел на Саммер, заставляя её выдохнуть от непривычно тяжелого тела. В голову закралась паника, но она пыталась отогнать от себя все эти мысли, ведь это Пьер. Пьер это не Руфус, он не обидит. Он потянулся к её платью и, задрав, начал расстегивать свои штаны. Он приспускает её трусы и Саммер сдавленно начинает плакать и безуспешно пытаться вырваться. — Саммер, милая, если кто-то, пусть это будет даже папа, Руфус или Феликс трогают тебя между ног, то прошу тебя, кричи очень сильно, — сказала ей не так давно мама. Саммер была девочкой послушной, в частности когда это касалось маминых просьб, поэтому сейчас она закричала что есть мочи, но кажется этого никто не услышал. Пьер лишь тихо выругался одним из тех слов, что иногда говорит папа и засунул ей в рот какую-то не слишком большую мягкую игрушку, заставляя тем самым подавить свои крики. Она закрыла глаза из которых уже вытекал ручей слез, и все так же сдавленно пыталась кричать с игрушкой во рту. Через пару секунд тело пронзила ужасная, ни с чем не сравнимая боль. Пьер шумно выдохнул и начал двигаться, вызывая ещё больше криков от боли. Она, кажется, потеряла какие-либо силы, не пыталась вырваться, потому что это было бесполезно, а кричать перестала из-за и так разболевшегося горла. Между ног, там, где был Пьер, было неприятно, словно кто-то ударил её. Это закончилось через минут десять. — Если кому-то скажешь, то я сделаю с тобой это ещё раз, — она не сказала, потому что Саммер девочка послушная. Не говорила и в следующий, и в третий. Но каждый раз кричала, но почему-то никто не слышал и не приходил к ней. Мама почему-то с каждым разом все больше не хотела отпускать её с ним, но отец всегда говорил что-то вроде «Сарина, что страшного может произойти? Саммер нужно с кем-то играть, ей скучно сидеть с нами». И Саммер бы хотела, правда хотела, чтобы мама не пустила её хотя бы раз, чтобы отец зашёл к ним узнать что они делают. Она всегда с неохотой, почти видимым страхом шла за Пьером. В четвёртый раз, когда все взрослые опять сидели во дворе, куда окна Пьера не выходили, Саммер снова была у него в комнате и в этот раз уже почти не кричала, только плакала, задыхаясь и громко всхлипывая, упрашивая его отпустить. Он её словно не слышал, держал руки и просил хоть иногда помолчать. Где-то снизу послышались голос мамы Пьера, Марии, и Саммер закричала. Она не была уверенна на сто процентов, что ей помогут, но был крохотный шанс. — Саммер? — крикнула она, и на лестнице послышались шаги. Пьер покраснел от злости, быстро надел на себя штаны. — Не смей ничего говорить, — прорычал он, — если ты скажешь, твоя мама будет в ярости, а ты ведь не хочешь чтобы она злилась? — Саммер вытерла слезы и отрицательно качнула головой. — Что-то случилось? — он открыл дверь и высунул голову, спрашивая у своей матери. — Кажется, Саммер кричала, дай я посмотрю как она, — сказала она и попыталась пройти в комнату, но Пьер её остановил. — Тут грязно, не думаю, что ты хочешь это видеть, но с Саммер все в порядке, не беспокойся. — Пьер, словно я никогда не видела твою комнату, — она посмеялась, — а теперь дай пройти. У Саммер было лишь два варианта действий, и она была абсолютно уверена в том, что если она сейчас расскажет мадам Марии о том, что делал Пьер, папа с мамой ей непременно помогут. — Мадам Мария, Пьер делал мне больно, — всхлипывая сказала она, стараясь не смотреть на спокойно стоящего, но совершенно точно разгневанного Пьера. — Пьер, пусти меня, — грубо приказала она, — Андреа! Умоляю тебя! — прокричала она и снизу послышалась какая-то возня. Пьер не мог как и закрыть дверь, потому что мать крепко держала ручку, но он просто не мог пустить туда отца, он был в очень безысходном положении, потому что отец был уже возле лестницы, а мать стояла сдерживая слезы. — Там Саммер, Андреа, она сказала что Пьер делал ей больно, я не знаю даже. — она всхлипнула и покосилась на сына. — Пьер, пусти меня, важно знать, что с Саммер все хорошо, — он пытался сопротивляться, но его отец был куда сильней, так что Пьер отошёл в сторону, пропуская родителей во внутрь. Саммер сидела заплаканная на кровати, волосы были спутаны, а на запястьях красовались красные от сильной хватки Пьера пятна. Лицо было красным и слегка опухшим, платья помято, а постель расправлена. Андреа, как он разрешал себя называть, поменялся в лице. — Саммер, пойдём к родителям? Расскажешь им, что случилось? — Саммер кивнула, но проигнорировала протянутую руку мужчины, лишь шла за ним так, чтобы Пьер не мог схватить и оставить у себя. Они вышли обратно во двор, и как только Саммер увидела сидящего отца, тут же побежала к нему. Он подхватил её руки, а она, уткнувшись в знакомо пахнущую шею, заплакала, крепко к нему прижимаясь. — Что случилось? — от голоса собственной матери Саммер вздрогнула, но поднять взгляд не решилась, лишь сильней прижалась к отцу. — Саммер, расскажи папе с мамой что случилось, — спокойно сказал Андреа. Саммер, заливаясь краской от стыда, рассказала, что Пьер сказал, что в это играют все взрослые, и что она может тоже, что закрывал ей глаза, засовывал что-то в рот и крепко-крепко держал за запястья, чтобы она не могла ворочаться. Сарина села на рядом стоящий стул, прикрывая рот руками, а из глаз вытекали крупные слезинки. Саммер снова прижалась к папе, словно боясь, что ещё немного, и Пьер попытается её забрать. — Мы уезжаем, — грубо сказал он, и, взяв Саммер на руки, пошёл в дом. Саммер видела, как мама идёт сзади, еле успевая за быстрым шагом отца. Когда отец принёс Саммер в спальню, он оставил её с матерью, а сам ушёл, поцеловав дочь в лоб и пообещав, что все будет хорошо. Из другого конца коридора Саммер слышала крики, множество ругательств, которые раньше отцу было запрещено произносить в её присутствии, и каждый раз вздрагивала, когда отец крича произносил имя Пьер. Сарина в спешке собирала вещи, иногда поглядывая на дочь. Роджер пришёл минут через двадцать, когда все вещи были собраны. — Такси скоро будет, пойдёмте вниз, — сказал он и снова взял на руки. — Нам очень жаль, — прошептала мадам Мария, но кроме Саммер, её, кажется, никто не услышал. Они поселились в каком-то отеле, откуда они уехали в Париж на следующий день. Там они задержались на очень долго, и Саммер там не нравилось. Она вечно плакала, просилась домой и всегда держалась рядом с отцом. — Саммер, милая, тебе нечего стыдиться. Это Пьер должен стыдиться того, что сделал с тобой. Ты не должна чувствовать, словно это твоя вина, — говорили ей отец, мать, непонятные люди в галстуках и чёрных костюмах, врач, который расспрашивал у неё про это все, и те люди в суде, когда Пьера, по словам отца, отправили за решетку. Они вернулись в Лондон, только спустя девять месяцев, и Саммер и вправду вздрогнула от появившегося в квартире Руфуса, который как бы не старался, не выбил из Саммер улыбки, а когда он попытался её обнять она лишь заплакала, прося маму отвести её наверх.***
Крик раздаётся по всему этажу, телефон падает из рук и, поджимая колени к голове, Саммер навзрыд рыдает. Раз за разом в голове одна и та же картинка, одни и те же слова и до жути неприятное, режущее слух и проносящиеся именно его голосом Самми. Она кричит снова, начиная трястись от страха, потому что он продолжает писать. Звук от уведомлений раздражающе словно ударяется о стенки её черепа, непрекращающийся поток заставляет вспоминать каждую деталь тех вечеров, и Саммер кажется, что это не кончится никогда. Страх — это чувство, не дающее покоя. Это вечные заглядывания себе за спину, чтобы быть точно уверенной: этому мужчине на тебя плевать. Страх — это не ходить перед братьями в юбках/платьях/шортах, потому что чувство, словно они такие же — не уходит с годами, а лишь нарастает ещё больше и больше. Комната удобно не закрыта на замок, поэтому Сарина пришедшая на крики дочери, находится в явном недоумении. Саммер качается из стороны в сторону, закрывая уши руками, лишь бы не слышать раздражающую вибрацию телефона. — Саммер! Все хорошо! Сейчас июль две тысячи двадцать первого года. Мы в Лондоне, графство Суррей. Все хорошо, Сам! Все хорошо! — Саммер только качает головой и шепчет «нет», прижимаясь к матери. — Прошло тринадцать лет, милая, он не причинит вреда, — она гладит её по голове, и Саммер вроде как приходит в себя, но мысль того, словно он уже где-то рядом, нежелательно заседает в голове, и Саммер боится отпустить мать. Когда через тридцать минут непрерывных разговоров и попыток сосредоточить внимание Саммер на чем-то другом, она наконец успокаивается, Сарина неожиданно для самой себя, слышит голос Саммер. — Его выпустили, — всхлипывает, — он нашёл мой номер и написал мне, что его отпустили из-за хорошего поведения, — она в страхе глядит на окно, боясь, что он может оказаться прям там, во дворе. — Не бойся, детка, это пустые угрозы, которые никак не будут воплощены. Его навряд ли пустят из страны, — это было последнее, что слышала от неё Саммер за сегодня. Она так и не спустилась на ужин, заперлась в комнате и нырнув под одеяло, постаралась уснуть. Во снах появлялось его лицо. Зеленые глаза, темно-русые прямые волосы до плеч и доброжелательная улыбка, со смешинкой в глазах и всегда в одинаково светлой одежде. Пока бодрствовала — вздрагивала от каждого шороха, проезжающей машины или сообщения на телефоне, которых стало меньше. В итоге она отключила телефон и не притрагивалась к нему неделю. Почти не контактировала с родителями, которые, кажется, специально давали ей побыть абсолютно одной, стараясь как можно чаще уехать в какой-нибудь ресторан или к друзьям. Мать только назначила встречу с мистером Флинтом, с которым она не виделась уже года четыре, если не больше. Там все было как обычно. Рекомендации родителям, расспросы Саммер о той ситуации. Он каждый раз заставлял её произносить в слух уже ненавистные фразы о том, чего делать не стоит, чтобы не вызвать флешбеки, которые преследуют её уже неделю. Именно из-за них мешки под её глазами больше чем когда-либо, аппетита нет от слова совсем, и в ванной возникает желание вскрыть себе вены или утопиться. — До сих пор не ходишь при братьях в юбках и платьях? — немой кивок. — Ты часто с ними общаешься? — В основном по интернету, они заняты. — Обнимаешь их, когда они приезжают? — снова кивок. — разговор, повторяющийся на каждом сеансе с тринадцатого года Дома она так и не включила телефон, лишь иногда на него поглядывая и только сейчас задумываясь о том, что, должно быть, Джо, склонный часто паниковать из-за пустяков уже сошёл с ума. От этой мысли она вынужденно улыбнулась, но включать телефон не стала. Она впервые за неделю с лишним смогла уснуть спокойной, пускай и со включённым светом.