а у них ничего не получится

На языке привкус вишни, приторный кисловатый, может быть это и не вишни вкус, а алкоголя, впрочем, неважно. Язык вяжет и у корня чувствуется прогорклый неприятный осадок то ли рвоты, то ли лишь желчи. В глазах немного рябит. Желание двигаться пропадает. Ему плохо жарко и тошнит, несмотря на распахнутое окно и съеденную растворимую лапшу, в попытке унять отвратительное чувство неопределенности в желудке: это голод, изжога или сейчас вырвет? Его пробрала дрожь, но майка все так же липла к телу, а воздух, вбираемый глубокими вдохами казался горячим и спертым. Пить больше не хотелось, хотелось лежать и спать, но не спалось из-за скручивающей хуевости во всем теле. И не больно ведь, а так погано, до невозможности погано. Он расфокусированным взглядом посмотрел на столик перед собой. Две бутылки вина, лимонад плюс семь процентов, пивные банки. Его передёрнуло, как он представил себя, пьющим что-нибудь из этого, чтобы проверить, хочет ли он ещё. Не хочет. Курить тоже не хотелось, но потянулся к пачке. Он почти не чувствовал, что делал. Его рука тряслась немного и гуляла, промахиваясь мимо. Сейчас весь мыслительный процесс занимал очередной пьяно-философский вопрос осознания своего тела и своих действий как реальных. Хотя чуть позже, когда он уже справился с зажигалкой и подкурил, сбив большой палец в кровь о железное колёсико — вернулся к своему основному вектору размышлений. Скорее, конечно, простому прокручиванию воспоминаний и рефлексии. Затяжка. Горло продрало. Пара кривых колечек. Выдох. У него никогда резьбу так не срывало. Ночью он задыхался от осознания. А в груди немного тянуло, как-то болезненно и тяжко, будто грудную клетку сдавили — вдохнуть нельзя, как и выдохнуть, впрочем. Звук двери. Сердце ухнуло куда-то вниз и неприятно пополз холодный пот по позвоночнику. Может рыжий? Или, удивительно для своего состояния, быстро найдя ещё вариант — брат? Ещё хуже. Это был Шань. Выглядел злым. Что-то прошипел про телефон или смс, Хэ не уловил смысл. Тот подошёл ближе к дивану. Тянь встрепенулся, поднял корпус, пытаясь выровнять осанку, но вышло, наверное, не очень. Его дёрнуло вперед и он упёрся руками на рыжего, положив пальцы на тазовые косточки. Руки, словно ватные, подгибались, до тех пор, пока Тянь лбом не уткнулся куда-то повыше ширинки. Он повернул голову и потерся щекой о жёсткую джинсу, даже ловя некий кайф от ощущения боли из-за пуговицы и острого края застёжки. Мо не оттолкнул Хэ, только хмурился, широко распахнув глаза — интересное сочетание, к слову. Кажется, мимолётный шок прошел, и Шань положил ладонь на голову Хэ, пальцами зарываясь в шевелюру сомнительной чистоты, а ладонью упираясь в липкий от испарины лоб. Только почувствовав касание, Тянь ткнулся в руку, подобно собаке, дорвавшейся наконец до ласки. Шань непроизвольно прошёлся рукой сквозь волосы, будто погладил. Но через мгновение оттолкнул от себя. Хэ, потеряв опору, да и желание сидеть более или менее ровно, словно сдувшись, скрючился в обратную сторону и откинулся на спинку дивана. Выдыхаемый им воздух был слишком горячим. Внезапно он ощутил прилив отвращения от осознания своей мерзости вместе с ощущением подступающей тошноты. Он собирался доверительно сообщить об этом несомненно важном факте своего мироощущения, но открыв рот он первым делом осознал потребность в незамедлительной отрыжке. Что поставило перед ним непростую задачу сделать её бесшумно, поскольку объект воздыханий стоит в полметре от него. Не совсем поняв, справился ли он со своей задачей или нет, Тянь начал извещать Шаня, что ему сейчас просто необходимо в объятия унитаза, что бы передать тому свою последнюю трапезу. Следующий кадр: белая поверхность унитаза раскрашивается им желтовато-бурым весёлым мотивчиком. Колоритно. После опорожнения желудка стало легче. Тянь подошёл к раковине, помыл лицо и прополоскал рот. Пахло от Хэ просто отвратительно, он даже сам это приметил. Рыжий стоял, подперев плечом косяк у входа в ванную. Его губы были сжаты. Он всем корпусом подавался назад и голова немного опущена, как если он смотрел в пол, но взгляд его буравил Хэ. Так выглядит человек, пытающийся не дышать, но поскольку это невозможно, дышащий так неглубоко и редко, насколько позволяют лёгкие. Хэ потянулся за ополаскивателем. Крышка с защитой от детей: сложный алгоритм одновременного нажатия и откручивания занял Тяня на добрые пару минут. После долгого копошения, он сделал большой глоток этой ядреной смеси. Полоскать с полным ртом оказалось неудобно, поэтому он зажмурил глаза и проглотил часть. Язык ужасно жгло, глаза увлажнились. Немного помотав во рту это адское пойло, он выплюнул в раковину. Борясь с желанием запить ощущение полыхающей ротовой полости, он повернулся к Шаню. Тот стоял в той же позе. Через пару секунд пристального изучения друг друга взглядом, рыжий пришел в движение; его лицо скривилось, он сморщил нос и сильнее свёл брови, но корпусом подался вперед и не двигаясь ногами с места, схватил за плечо Хэ, потянув после на себя. Видимо, находится рядом рыжему было крайне мерзко, поэтому отодвинув морду подальше от источающего благоухание перегара Тяня, он, не церемонясь, втащил его в комнату. Его пальцы больно впивались в плечо. Хэ не сопротивлялся, покорно следуя за ним. Дойдя до своей кровати, он упал на спину, размышляя, что будет делать рыжик дальше. Тот не делал ничего. Первое время стоял там, где и был, смотрел своим странным взглядом, точнее взглядом обычным, как у всех, а вот выражение лица было непонятным. Он уже не хмурился, от морщины между бровей осталась лишь едва заметная тень; брови дернулись слегка вверх, а уголки губ наоборот, вниз. Это выражение отдавало раздражением, грустью или может быть тревогой. Он сел рядом, все буравя Хэ взглядом. На что он смотрит? Захотелось как-то подколоть рыжего, сказать, мол, что зенки то выпучил? Но не говорит. А зачем? Момент приятный. Шань, как бы решив некую задачу для себя, придвигается ближе, наклоняется и говорит, что иди-ка ты, Хэ Тянь, поближе к изголовью кровати и переоденься кстати, а то несёт паскудно. И смотрит так просто, будто он на друга смотрит, будто с заботой. Он так как-то на Шэ Ли смотрел. Не как животное забитое — озирался, а подобно обычному человеку. Так непривычно, Шань вообще редко менял свою хмурую рожу. Казалось ещё чуть-чуть и он назад не сможет — так и застыло его лицо в вечной гримасе. И сейчас Хэ тянет пропахшую дымом руку, касаясь шеи рыжего. Тот слегка качает головой, задевая подбородком обратную сторону ладони. Тянь убирает руку, снимет через голову футболку и кидает ее куда-то в темноту. После гусеницей отползая к подушкам. Шань хмыкает, гасит и без того слабую улыбку, будто забывая, что сейчас не перед кем ему притворяться. Пока хозяин квартиры заворачивает себя в покрывало, рыжий уходит на кухню. Там он достает из аптечки анальгин, наливает в стакан воды, шарится, ища чего полезного. Возвратившись, он застаёт Хэ спящим. Ставит на прикроватную тумбу стакан и таблетки, после садится на кровать. Он смотрит снова на хмурого уже во сне парня и думает, что у него могут опять начаться кошмары, и садится ближе к стенке, упираясь спиной. Как это все неправильно. Это нездорово. Шань уже и не против дать зелёный свет всем поползновениям в свою сторону. Только знает, что сам он — поломанный. Неустойчивый. Бурелом над змеиным гнездом или куски арматуры с торчащими кусками металла и проволоки — на что ступишь и сразу провалишься, поранишься, упадешь и может, уже не встанешь. И Хэ должен это понимать. Весь вид рыжего говорит — не лезь, себе хуже сделаешь. Так нет, продирается, кожу рвет, но л е з е т. Да и его как будто тянет. Из головы не идёт. Но если подпустит к себе, то его доломает, разорвет и потом скинет по течению в черном мешке. Из двух недоделок получится лишь смехотворная пародия на целое, на настоящее, то, на что надеется Тянь А у них ничего не получится.