Dunkelheit

Она тащит его через лес то на спине, то на руках, то придерживает его за спину и волочит его ноги по земле, стараясь не навредить ещё больше. Она спотыкается, пару раз падает и пытается приземлиться так, чтобы он упал на неё. Она не перестаёт в страхе нащупывать пульс и некоторое время даже не убирает пальцев с его шеи, чтобы чувствовать слабую пульсацию. Он то дышит, то перестаёт. Он то открывает левый глаз и закатывает его, то совсем не подаёт признаков жизни. Он пару раз издаёт еле слышимые хрипы, а она считает это хорошим знаком. Лишь бы был жив. Ханджи оглядывается назад, но кажется, ей удалось оторваться. Она старается не думать о травмах Леви. Внешние она приблизительно оценила, но страшнее — внутренние. Она бережно кладет его на землю и уже не думает, что это может только сделать хуже. Сейчас всё в её руках. И хуже всего осознавать это, ведь сейчас именно она может невольно решить исход жизни последнего близкого ей человека. Она снова оглядывается. Никого. Если Флок и компания найдут её сейчас, то им обоим конец. Но есть ещё шанс что-то сделать с Леви, и она цепляется за этот шанс всем, чем может. Она придерживает его голову, щупает конечности: нога, рука, кисть сломаны, нет двух пальцев, повсюду осколки. Ханджи в мыслях просит кого-то, кого угодно, чтобы не было внутреннего кровотечения, но разумом она понимает, что он вряд ли избежал этого. Она как можно аккуратнее поворачивает его на бок, стараясь не тревожить ногу и руку. Вся его одежда мокрая, кровь все ещё сочится из ран, и плавание в реке едва ли пошло на пользу. Он ничего не слышит, кроме какого-то гула, который усиливается и давит на затылок. Кругом темнота. Когда он пытается открыть глаза, правый ему совсем не подчиняется. Он так далеко от Зика, от той повозки и громового копья, кажется, что их и не было. В мутную, едва живую голову не приходят мысли и образы. Душевная боль, настолько ему привычная, вдруг обретает очертания в физической. Ханджи перевязывает раны, фиксирует сломанные руку и ногу. Она не даёт волю страху и не думает о преследователях. Сейчас главное — жизнь Леви. Он напрягает брови, дёргается и издаёт слабый протяжный стон. По спине Ханджи пробегает поток холодных мурашек, которые ей хотелось бы вырвать из себя и разорвать на куски. «Спокойно, Леви. Всё хорошо». Это, наверное, единственный раз, когда она так явно лжёт ему. Ханджи замечает, что кончики его пальцев начали подёргиваться. Ей кажется, лучше бы он не приходил в сознание сейчас. Он начинает хрипеть, и из его рта снова начинает течь кровь. Она убеждает себя в сотый раз, что никакой лучшей помощи рядом не найти. Даже сильнейший солдат человечества, прошедший сквозь столько испытаний, с такими ранами будет лишь человеком, нуждающимся в помощи. Он слышит её голос и чувствует резкую боль в груди. «Не могу…» — он по крупицам собирает ощущения и мысли, но в голове только эти слова. Эрвин, Фарлан и Изабель, его отряд, все его товарищи, которых он потерял не по своей и по своей вине. Они давно его ждут, и он давно знает, что должен увидеть их всех так скоро. Он слышит голос Эрвина, чувствует тепло материнских рук, слышит суетливый смех товарищей, видит вдалеке силуэт Кенни. «Ты им ещё поможешь. Я уже не могу», — выхрипывает он из себя. Ханджи чувствует ком в горле, но продолжает бороться. Леви ощущает дрожь по всему телу, боль в каждой его клеточке, а потом — темнота. Бесконечная и пустая.