Soulmates never die

Питер Бенджамин Паркер не верил в соулмейтов. Во что он верил, так это в то, что все рассказы о них – просто сказки для детей. Соулмейты – родственные души, два человека, идеально подходящие друг другу. Высшая форма любви и взаимопонимания, которая только может быть между людьми. У соулмейтов существует особая связь, которая становится явной только когда они встречают друг друга. Они могут слышать и видеть друг друга даже на расстоянии, разделять друг с другом мысли и чувства. Обрести своего соулмейта значит обрести настоящее счастье – вот, что все вокруг говорили. Питер слышал эти легенды с самого детства и, как и многие другие, был одержим ими. В школе объясняли, кто такие соулмейты и как узнать, когда найдешь своего, его друзья чуть ли не каждый день гадали, какими будут их родственные души, его тетя, наверное, тысячу раз рассказывала, как встретила дядю Бена и как эта встреча изменила всю ее жизнь. Поэтому совсем неудивительно, что Питер с нетерпением ждал того дня, когда, проснувшись, он увидит на своем запястье метку. Когда это произойдет, все в его жизни изменится, все станет по-настоящему. Он обязательно найдет своего соулмейта, где бы он ни был, и они будут невероятно счастливы – вот, о чем Питер думал каждый вечер, закрывая глаза перед сном. Чего никто не говорил, так это того, что ты можешь никогда не встретить своего соулмейта. К двадцати годам у Питера Паркера появляется метка, он получает суперсилы, становится Человеком-пауком и понимает, что соулмейты приносят больше страданий, чем счастья. Он видел людей, которые так и не получили свои метки и чувствовали себя никому не нужными в этом огромном мире. Он видел людей, чьи метки исчезали, потому что их соулмейты погибали, не успев встретиться с ними, и эти люди больше не видели смысла в своей жизни. Он видел людей, чьи соулмейты были намного, намного старше или младше, и которые не понимали, почему судьба распорядилась именно так. Он видел людей, чьи соулмейты уже успели завести отношения и семью с другими людьми, и это разбивало их сердце. Никто не говорил, что большинство людей умирает, так и не встретив свою родственную душу, а тем немногим, кто встретил, невероятно, просто фантастически повезло. Найти соулмейта – это лотерея, в которой твои шансы равны одному на миллион, и Питер думает, что он устал от глупых сказок и игр в прятки с удачей. К двадцати годам Питер разочаровывается в соулмейтах и решает взять свою жизнь в свои руки. Если вселенная хочет, чтобы он нашел соулмейта, то пусть вселенная идет в жопу, – думает Питер и забинтовывает запястье с меткой. «Эй, парень» «Отлично, я вас не убил» *** Мери Джейн потрясающая – она красивая, умная, веселая, и вообще идеальная девушка, о которой Питер мог только мечтать. У Мэри Джейн тоже есть метка, которую она прячет под длинными рукавами кофт, и Питер не может винить ее в том, что она отводит взгляд каждый раз, когда натыкается на его собственное запястье. Они оба не верят в соулмейтов, и видимо поэтому, когда Питер делает предложение ЭмДжей, она соглашается и улыбается так тепло, что Питер думает – вот оно, счастье, и не надо им никаких родственных душ. Они думают, что у них может что-то получиться. Спойлер: у них не получается. Питер думает, что где-то в глубине души они оба, скорее всего, знали, чем это закончится, но отказывались признаться себе, и тем более друг другу. Да, сначала у них было все хорошо. Хорошо, но не идеально. А потом и вовсе не хорошо. Все это время с их отношениями было что-то не то, и Питер это чувствовал – они были как два кусочка паззла, соединенные неправильно, и картинка не складывалась. Просто они слишком разные. Просто они не соулмейты. Вся боль, которую Питер испытывал после, была не от расставания. Больно было от осознания своей беспомощности и неизбежности. Он думал, что послал вселенную с ее идиотскими планами и соулмейтами куда подальше, сумел сам выстроить свою счастливую жизнь по кирпичикам, но оказалось, вселенная – та еще сука. В конце концов все стало, как и было ей задумано, а Питер остался один – без девушки, без соулмейта, без какой-либо надежды на счастливое и светлое, потому что хей, ему за тридцать, и если есть где-то на земле его родственная душа, то у нее уже наверняка есть семья, муж, дети, и кому теперь вообще нужен Питер Паркер? А самое тяжелое в этой ситуации – осознавать то, что сам, своими же руками уничтожил все. Ведь был же шанс, пускай один на миллион, миллиард, не важно на сколько – если бы он продолжал верить, если бы искал, если бы не потратил годы жизни впустую, если бы, если бы, если бы. К тридцати-не-важно-сколько-еще годам Питер Паркер окончательно разочаровывается в жизни, осознает, что проведет оставшиеся годы в одиночестве и смиряется с этим. А потом происходит что-то очень странное. *** Питер сразу же понимает, что что-то не так. Через секунду он понимает, что именно не так. Это не его Нью-Йорк, и не будь Питер самим собой, решил бы, что такое просто невозможно. Что ж, когда-то он думал, что иметь суперсилы – невозможно, но посмотрите, где он сейчас. Если жизнь чему и научила Питера Паркера, кроме того, что не нужно спорить со вселенной, так это тому, что нет ничего невозможного. Может, это не случайность, – думает Питер. Может, так задумала вселенная, – думает Питер. Может, она дает ему еще один шанс. Он думает о том, что здесь, в этом другом Нью-Йорке, в этой другой реальности, может быть, вообще нет соулмейтов. Может быть, для него еще ничего не кончено. Может быть, он может остаться здесь и жить нормальной жизнью. Может быть… Но сначала ему надо кое-что проверить. *** – Эй, парень. И именно после этих слов начинает происходить какая-то чертовщина. По порядку: ребенок с кладбища сшибает его нехилым зарядом тока (что, черт возьми, ребенок делает ночью, на кладбище, один, и с каких пор дети научились вырабатывать электричество), он вырубается, приходит в себя под какофонию криков, сигналов машин и полицейских сирен в полете над улицами Нью-Йорка с пацаном, вцепившимся в него всеми руками и ногами (что за-), его лицом пропахивают несколько метров асфальта (так, а вот это уже совсем не смешно, как будто мало ему досталось) и – Отлично, я вас не убил. Вселенная, похоже, издевается над ним. Снова вырубиться, лежа прямо посреди пешеходного перехода, рискуя быть затоптанным миллионом не смотрящих под ноги людей, кажется Питеру достойным окончанием этого вечера. *** Вот что Питер узнал за этот не в меру насыщенный день: а) вселенная оказалась еще большей сукой, чем он предполагал, к тому же с садистскими наклонностями и б) у него все-таки есть родственная душа. Парнишку с кладбища в дурацком костюме Человека-паука зовут Майлз, у него тоже есть суперсилы, и он его соулмейт. Вселенная ненавидит Питера Паркера и мстит ему сполна за все те годы, что он бегал от собственной судьбы. А Питер никогда не был зол на вселенную так сильно, как сейчас. Ладно, у него есть соулмейт – в другом измерении, конечно, странный выбор, но хорошо, Питер мог бы с этим смириться. Черт, он мог бы даже принять то, что его соулмейт – парень. Но подросток? Его разум твердит, что это просто ужасно, и Питер полностью согласен, но. Он это почувствовал. Та самая связь соулмейтов, Питер почувствовал ее, как только пришел в себя и взглянул на мальчишку. И дело даже не в метке на его запястье, которая как будто жжет кожу изнутри, не в том, что слова совпали – Питер усердно старается не думать об этом. В этот момент все как будто встало на свои места, паззл сложился – вот он, стоит напротив, темная гладкая кожа, янтарные глаза, взгляд, от которого внутри разливается тепло – и все кажется таким правильным, простым и понятным. Хотя на самом-то деле это ни черта не правильно, и уж тем более не просто и не понятно. Он даже не знает, существуют ли в этой вселенной соулмейты. Черт, да даже если и существуют, этот парень – совсем еще ребенок, сколько ему, четырнадцать, пятнадцать? Питер просто не имеет права даже думать о том, что этот парнишка может быть его родственной душой. И тем более не имеет права говорить ему об этом, хотя бы потому что ну что он скажет: эй, парень, мы знакомы всего несколько часов, я из другого измерения и кстати, я твой соулмейт? Даже в его голове это звучит так дико, что хуже не придумаешь. Питер Паркер – взрослый человек, и он прекрасно понимает, что он не может просто так вываливаться из другой реальности (хотя вообще-то он оказался здесь не по своему желанию), вламываться в чью-то жизнь (хотя, для протокола, этот пацан сам вцепился в него) и рушить ее. Ладно, - думает Питер, - ладно, вселенная, ты победила. А теперь пора возвращаться домой, подальше от этого ребенка. Этот проклятый ребенок смотрит своими огромными глазищами сначала жалобно, потом зло, говорит, что ему нужна помощь, иначе все умрут, и что-то там еще, Питер не слушает, по крайней мере, старается, потом как-то разом скисает и замолкает. Давит на жалость, вот же мелкий. – Так и чем ты занимаешься? – Внушаю вам чувство вины. Сработало? Похоже, вселенная не хочет отпускать его просто так. О боже. Черт. Нет. Нет-нет-нет-нет-нет. Питер взрослый человек, и он не намерен помогать этому ребенку с чем бы то ни было, даже если все в этой вселенной умрут, ему все равно, Питеру нет дела ни до этой реальности, ни до этого пацана, это глупо, бессмысленно, это просто… – Так ты готов или как? Конечно же, блять, он поможет ему. *** Боже, за что мне это? Кажется, пора утвердить эту фразу в качестве официального слогана Питера Бенджамина Паркера aka Человека-паука. Питер думает, что именно это напишут на его надгробии, что, судя по всему, случится довольно скоро, потому что чертов Майлз Моралес сводит его в могилу каждую секунду, просто находясь рядом. Питер не понимает, как так получилось, что его соулмейт оказался подростком, и либо это просто нелепая случайность (в чем Питер очень, очень сомневается), либо у вселенной реально дерьмовое чувство юмора, ведь Питер никогда не любил детей. У Майлза совершенно дурацкая привычка напевать себе под нос, большой потенциал и по-детски наивное желание всех спасти в одиночку, что было бы довольно мило, если бы он не лажал абсолютно во всем. Питер правда старается быть для него хорошим наставником, но, честно говоря, получается у него дерьмово. Осознание того, что вот этот вот ребенок – его родственная душа, тоже совсем не помогает. Каждую секунду его так и подмывает спросить: малыш, а что ты знаешь о соулмейтах? – но Питер держит себя в руках. Даже если на секунду – только на секунду! – представить, что это правда и Майлз – его соулмейт, любовь всей его жизни (предположительно), человек, подходящий ему на все тысячу процентов (в теории) – даже если и так, то Питер все равно понимает, что так нельзя. Нельзя хотеть подростка, когда тебе за тридцать и ты из другого, мать его, измерения. Да и Майлзу не нужен такой соулмейт как Питер. Если в этой реальности существуют соулмейты и Майлз мечтает встретить своего, то он наверняка представляет какую-нибудь хорошенькую девушку, которая будет хотя бы его возраста, а не небритого мужика с суперсилами. Все это, конечно, довольно печально для Питера, но он уже привык к тому, что жизнь – то еще дерьмо, ничего, не маленький, справится. Главное – побыстрее свалить из этого измерения и из жизни Моралеса заодно. *** – Продолжай надеяться. Иначе никак. Это то, что Питер говорит Майлзу, но не осознает, что на самом деле говорит это себе. Несмотря на все доводы разума, он продолжает надеяться, что Майлз поймет. Он надеется, что парнишка каким-нибудь образом осознает, что он, Питер, чувак из другой реальности – его родственная душа. Питер надеется, что Майлз тоже почувствовал их связь. Надеется, что Майлз попросит его остаться, хотя сам понимает, что это невозможно – он просто умрет, расщепится на атомы, если не вернется в свое измерение. Но черт возьми, он готов остаться и умереть только ради того, чтобы увидеть эту солнечную улыбку еще раз. Поздравляю, мистер Паркер, вы влюбились в своего несовершеннолетнего соулмейта. Ваш диагноз: критический идиотизм, последняя стадия. Нам очень жаль, но это не лечится. *** Питер хочет остаться. Даже если Майлз никогда не поймет, что они родственные души. Питер не хочет возвращаться в свое измерение, где у него нет семьи, друзей, любимых, где его не ждет ничего, кроме одиночества. Сколько времени у него будет, после того, как они уничтожат коллайдер? Сколько времени с Майлзом у Питера останется, прежде чем навсегда исчезнуть? Честно, его это мало волнует – несколько часов здесь, с этим ребенком он бы променял на целую жизнь там. Но как объяснить это самому Майлзу, как сказать, что за несколько дней он стал самым близким человеком для Питера? Как сказать, что лишиться его для Питера теперь все равно что лишиться воздуха? Вселенная и правда жестока, раз позволила Питеру найти соулмейта и сразу же его потерять. – Все в порядке, малыш. Питер надеется, что его голос звучит мягко и в то же время уверенно. Он хочет сказать, что все нормально, что Майлзу не нужно волноваться за него, что он знает, что делает, хотя кого он обманывает, на самом деле он ни черта не знает. – Да, все в порядке, - говорит Майлз, а потом резко, одним точным ударом сбивает Питера с ног. Питер висит над пропастью, за его спиной скручиваются в клубок измерения, все, что отделяет его от другой реальности, это рука Майлза, сжимающая его костюм, и Питеру никогда в жизни еще не было так страшно. Если он отпустит, то все будет кончено. Если он отпустит, то они никогда – никогда – больше не увидятся. Питер смотрит в широко раскрытые янтарные глаза напротив, и в его голове мигает красной лампочкой только одна мысль. Не отпускай. – Тебе пора домой, - говорит Майлз. И уже тише добавляет: – Я не дам моему соулмейту погибнуть здесь. Сердце Питера пропускает удар. И еще один. И еще. А потом заходится в бешеном ритме. Питер хватает парня за руку, сжимает так сильно, что скорее всего на том месте останутся синяки. Рукав Майлза задрался, и Питер может различить две надписи на тонком запястье. «Эй, парень» «Отлично, я вас не убил» – Когда? – Питера настолько захлестывают эмоции, в голове столько мыслей сразу, что он просто не может связать их в слова. – С самого первого раза, как увидел тебя, - Майлз улыбается широко и счастливо, и Питер думает, что он готов пролететь через сотни вселенных ради этого невероятного мальчишки. А потом Майлз дергает Питера на себя и прижимается губами к чужим губам, и тогда все окончательно и бесповоротно становится правильным. Майлз целует быстро и неумело, его губы горячие, и он не знает, куда деть язык, и у Питера окончательно сносит крышу от всего этого. Питер отвечает, прижимая парнишку к себе, проводит руками по бедрам, скользит языком между чужих приоткрытых губ, прикусывает их, ловя губами полустон-полувздох и о боже, как же сильно он хотел это сделать. Когда уже становится нечем дышать, Питер отстраняется, и смотрит в яркие глаза своего соулмейта. Майлз улыбается. И отпускает. *** Майлз знает, что это не конец. Если бы у него спросили, он бы не смог объяснить, откуда у него такая уверенность в том, что ничего не кончено, что для них все еще только начинается. Он просто знает. Это связь соулмейтов. Даже через сотни других реальностей, через все время и пространство Майлз чувствует Питера. А Питер, он уверен, чувствует его. И раз уж вселенная позволила им найти друг друга, они никогда – никогда, вселенная, слышишь – не потеряют. Майлз отпустил, потому что знал, что Питер вернется. Что найдет способ снова отыскать его среди чужих миров. Питер позволил отпустить, потому что верил в Майлза. Верил, что этот ребенок, его соулмейт, дождется его. Сколько бы времени это не заняло. Они обязательно встретятся, нужно только немного подождать. И когда это наконец случится, у них будет все время в мире, только для них двоих. Нужно только немного подождать. *** Майлз приходит на кладбище. Снова. Эта привычка уже превратилась в ритуал – раз в неделю, на протяжении нескольких лет, он приходит сюда, на то место, где все началось. Где он встретил Питера. Своего соулмейта. Раньше его приводила сюда надежда – он думал, что именно сегодня он снова увидит его. Думал, что сегодня – тот самый день, когда Питер вернется. Он каждый раз ошибался. Питер не появился. Ни через неделю, ни через месяц, ни даже через год. И каждый раз внутри Майлза будто что-то ломалось. Он знал, что с Питером все хорошо, ведь если бы это было не так, он бы почувствовал – связь соулмейтов, черт ее дери. Он не сомневался в том, что Питер каждый день ищет способ встретиться с ним – опять же, их чертова связь. Майлз не сомневался в Питере, ни единой секунды своей жизни, но. Что, если у него не выйдет? Что, если вселенная – та еще сука, и в ее планы не входит их воссоединение? Что, если Майлз больше не увидит своего соулмейта? Никогда не встретить свою родственную душу и прожить всю жизнь в одиночестве – ужасно. Знать, что твой соулмейт находится в другом измерении, и не иметь возможности снова увидеть его – ужасно в квадрате, в третьей, в четвертой, в миллионной степени. Майлз помнит, что сказал ему Питер, и продолжает надеяться. Но одной надежды ему недостаточно. Есть что-то, что заставляет его приходить на кладбище снова и снова, когда, казалось бы, весь лимит надежды уже дважды себя исчерпал. Майлз не знает, что это – его упрямство, нежелание признать, что все, это и вправду конец, или неясное предчувствие чего-то, что должно произойти. Это странное чувство было с Майлзом с тех пор, как исчез Питер, но в последнее время оно становилось все сильнее, раздуваясь и занимая собой все его тело, вытесняя все остальные чувства. Майлз не хочет думать о том, чего он на самом деле ждет. Он не хочет думать, что возможно, есть такая вероятность, что это как-то связано с Питером. Потому что если он снова позволит себе надеяться и его надежды не оправдаются, это разобьет ему сердце. Так что Майлз не думает. Он просто идет. На кладбище холодно и тихо. И пусто. Как всегда. Майлз старается оставаться спокойным, ведь он же знал, что так и будет, но у него внутри – настоящий ураган из чувств и мыслей, и он просто не может ничего с собой поделать. У него как будто образовалась черная дыра где-то в районе сердца, и он не чувствует ничего, кроме бесконечной боли. Майлз старается дышать, но его как будто выбросили в открытый космос – каждый вздох дается с трудом, словно его легкие сжимает невидимый обруч. Он весь превратился в комок чистой концентрированной боли – он задыхается, дорожки слез обжигают кожу, и метка на запястье горит так сильно, что ему кажется, это точно конец, потому что вот прямо сейчас, в эту секунду, он умрет. А потом он слышит: – Эй, малыш. Майлз замирает, оборачивается медленно, отказывается верить, потому что – нет, неправда, это невозможно, такого просто не может быть. Но если Питер Паркер чему и научил Майлза Моралеса, так это тому, что нет ничего невозможного. Питер смотрит в широко распахнутые, невероятно красивые, глаза своего соулмейта, улыбается, аккуратно вытирая слезы с щек мальчишки. И целует, мягко и нежно, как будто говоря, что все хорошо, он здесь, он пришел и он больше никогда не оставит его. И Майлз думает, что если он сейчас, в эту самую секунду умрет, то только от счастья, переполняющего его до краев. Майлз прижимается к Питеру, неумело отвечает, невнятно бормочет в поцелуй о том, что любит, о том, что так долго ждал его. У Питера сердце щемит от нежности, ему надо столько всего сказать этому ребенку, но вместо прости, что тебе пришлось столько меня ждать он говорит: – Спасибо, что дождался. Майлз всхлипывает, утыкается головой в плечо Питера и сдавливает его в объятьях так сильно, что, кажется, сейчас переломает все ребра. Питер усмехается, так же сильно прижимает в ответ, бережно гладит хрупкую спину с выпирающими лопатками, и в голове остается только одна на двоих мысль. Не отпущу.